Однако факт оставался фактом. Губы, холодноватые, как и пальцы, вели себя нежно и терпеливо, как будто Лучан готов был ждать ее отклика хоть всю ночь.
Сердце Мины отстучало два мощных удара подряд, и до нее наконец дошло, что Лучан в самом деле ее целует.
Она встала на цыпочки, обхватила его за шею и вернула ему поцелуй, вбирая в себя его свежий запах. Зажмурившись, она больше не видела картины у него за спиной, а Лучан приподнял ее над полом и все теснее прижимал к сердцу, которого она не слышала за отчаянным биением своего.
Потом ей показалось, что потолок испарился и лунный свет вместе со звездным сплошным белым потоком льется вниз, на нее.
Она не знала, что поцелуй может быть таким. Лучан держал ее бережно, словно какую-нибудь хрупкую вазу из китайской коллекции, но его губы, такие робкие на первых порах, делались все смелее, и она невольно открывалась навстречу ему.
Миг спустя в нем будто порвалось что-то, сдерживавшее его до сих пор. Он перестал быть вежливым, и Мина ничего не имела против. Точно он задал ей вопрос и она ответила «да».
Идиллию нарушало только ворчание Джека Бауэра. Мине пришлось оторваться и прикрикнуть:
— Джек, тихо!
Он удивленно тявкнул, поставил уши торчком и чихнул. Мина засмеялась, но Лучан даже не улыбнулся. Устремленный на нее взгляд Мина определила бы не иначе как пламенный.
Ему эта ситуация, судя по всему, смешной не казалась. По-прежнему держа Мину над полом, он заглянул ей в глаза и сказал:
— Проведи эту ночь со мной.
Мина не испытала ни малейшего шока, словно заранее знала, что он ее об этом попросит. Их тела казались созданными друг для друга, и голод, который она чувствовала в поцелуе Лучана, не уступал ее собственному. Он хотел ее так же страстно, как она хотела его.
Влюбленность сейчас ей нужна была меньше всего, однако она стремительно влюблялась в Лучана и в его поцелуи, прожигавшие ее до самой души.
Падала за край узкой трещины, отделяющей простую симпатию от любви.
Глупо, но факт. Она втрескалась в человека, с которым только что познакомилась.
Но разве могла она устоять после всего, что они вместе пережили? А теперь его поцелуи прямо-таки испепеляют ее.
С другой стороны, что хорошего сулит ей эта любовь? Он здесь ненадолго, а в романы на расстоянии, хотя таких у нее еще не было, Мина почему-то не верила. Лучан вряд ли переедет в Нью-Йорк, а она уж точно не поедет в Румынию.
Или, если точнее, очень постарается не уехать за ним в Румынию.
Так что самый разумный ответ на его вопрос — это «нет». НЕТ. Очень просто.
Она не из рисковых, если кто помнит.
— Хорошо, — прошептал ее собственный голос.
С ума она сошла, что ли?
Лучан прижал ее к себе еще крепче, если такое возможно, и закружил. Мина со смехом просила его перестать, Джек Бауэр лаял. Счастливый, торжествующий, он поставил ее на ноги и сказал:
— Ты не пожалеешь об этом.
Мина, успокаивая Джека Бауэра, все время повторяла в уме эти слова.
Конечно, не пожалеет… с чего бы?
Глава двадцать восьмая
3.00, 16 апреля, пятница.
Западная Юнион-сквер 15, пентхаус.
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
Лучан знал, что поступает неправильно, но остановиться не мог.
Мина, отдав ему плащ, с восхищением рассматривала квартиру, которую ему подыскал Эмил — скупо обставленный корпоративный пентхаус с суперсовременной системой безопасности и террасой; балкон Эмила, где свободно могли разместиться человек двадцать, по сравнению с ней напоминал почтовую марку. Раздвижные двери с противосолнечными стеклами, составлявшие большую часть стен, выходили с одной стороны на южный Манхэттен, с другой на Гудзон, с третьей на Юнион-сквер-парк и рождественские елки небоскребов. Над Куинс за Ист-ривер мерцали красные огни заходящих на посадку самолетов.
— Изумительно. — Мина, подойдя к одной из дверей, любовалась луной и видом.
Из-за короткой стрижки ее длинная стройная шея над вырезом простого черного платья казалась особенно беззащитной. Судя по всему, она не имела никакого понятия об эмоциональном водовороте, в котором сейчас крутился Лучан.
Он повел себя предосудительно, а то и преступно, в тот самый момент, когда предложил составить компанию Мине и ее собачке.
Собака и та понимала, что он затеял недоброе, а сам он упрекнул себя за эти слова, еще не успев их выговорить.
Сначала он думал, что брат отговорит ее от этой прогулки. Хорошо бы. Кому, как не брату, заботиться о сестре.
Но брат оказался слишком эгоцентричным и ничего не почувствовал. (Впрочем, что с него взять. Он, Лучан, существует на этом свете уже пятьсот лет, а Джон всего каких-нибудь тридцать. Не надо судить его слишком строго.)
Пока Мина собиралась, Лучан стоял в холле и говорил себе: уходи. Оставь ее. Она хорошая, не тебе чета, и старается жить хорошо и правильно. Зачем Мэри Лу вздумалось вводить ее в их чудовищную среду?
Он просто обязан уйти. Та же Мэри Лу сочинит правдоподобный предлог, и счастливая коротенькая жизнь Мины Харпер будет продолжаться как ни в чем не бывало.
Лучан говорил себе все это и оставался на месте. Слишком заинтригован он был — не мог даже припомнить, когда в последний раз испытывал такое сильное любопытство к женщине и уж тем более к человеку. Такое сильное влечение.
Это еще не значит, что он заслуживает ее. Он, как всякий вампир, загрязняет все, к чему прикасается.
Кроме того, ему сейчас никак нельзя отвлекаться. У него слишком много других забот. Кто-то высасывает кровь из молодых женщин и раскидывает их нагие тела по Манхэттену, как использованные салфетки; кто-то покушался на него самого; есть вероятность, что убийца один и тот же… словом, голова должна оставаться трезвой.
Лучан уже направился к лестнице, но тут дверь квартиры открылась, и вышла Мина. Он понял, что проиграл этот бой. Никуда он не уйдет. Она выглядела как подарок в красивой новой обертке, и ему предстояло эту обертку вскрыть.
Хуже всего было то, что его желание не ограничивалось сексом. Он хотел ее разгадать. Он уже понял, что какофония в голове Мины Харпер объясняется не безумием, а некой тайной, о которой Мина не любит думать. Которую она за долгие годы наловчилась скрывать ото всех, от себя в том числе.
Тайна эта, насколько мог сказать Лучан, мучила Мину как во сне, так и наяву. Он потому и не мог рассмотреть ее мысленные образы, что под ними таились болезненные воспоминания. Ее мысли, точно слабые радиосигналы, доходили до него с большими помехами.
Не в его привычках было пользоваться своей силой для разгадывания подлинных чувств женщины, к которой он питал романтический интерес. Такие уловки он считал неспортивными и недостойными джентльмена.