Мэгги была разочарована, но не показала и виду.
— Тогда в следующий раз? — спросила она с улыбкой.
— В следующий раз.
— Горди, а где вы живете? — вдруг спросила Мэгги. Вот уже несколько недель этот вопрос не давал ей покоя. Гордон появлялся и исчезал, как ветер в чистом поле.
— Да так. Где придется. — Неопределенно ответил он.
— Это далеко отсюда?
— Почему вы спрашиваете?
— Так… — Мэгги присела на минутку. — Я просто подумала… почему бы вам не поселиться где-нибудь поближе. Это облегчило бы жизнь. Я имею в виду, вам не пришлось бы вставать так рано. Ведь женщины приходят ни свет ни заря.
Он с любопытством оглядел ее лачугу.
— Нет, нет. Не здесь, — торопливо пояснила Мэгги.
— А где же?
— Я вот что подумала: не купить ли нам палатку. Возьмите все золото, которое у нас есть. Поставим ее где-нибудь поблизости. Тогда вы всегда будете рядом, на случай, если вы мне понадобитесь.
— У нас пока хватает денег только на то, чтобы платить этой компашке. Иначе разбегутся.
— А тот крупный самородок, который вы показывали мне пару дней назад? — подсказала Мэгги.
— Я еще не носил его на оценку.
— Так сходите в лагерь и отдайте на оценку, и потом купим палатку. — Мэгги встала и помешала мясо. — Да, если не трудно, зайдите в лавку на обратном пути и купите соли и пищевой соды, а то у нас кончилась.
Гордон всегда старался держаться особняком, и сейчас его неприятно поразили ее слова. «У нас кончилось! Золото, которое у нас есть!»
— Что-нибудь еще?
— Нет. Больше ничего не надо, — улыбнулась она и прибавила шепотом, когда за ним закрылась дверь: — Больше ничего не надо… пока, а там видно будет.
На следующий день вечером Мэгги уже хозяйничала вовсю.
— Яблочный пирог! — слышался от камина ее звонкий и счастливый голос.
Последние лучи заходящего солнца бросали косые лучи на землю.
Горди точил ножи. Неторопливо отложив работу, он поднял голову.
— Все уже готово. Я сейчас вынимаю.
— Я не люблю яблоки, у меня от них икота.
Мэгги нахмурилась:
— Икота?
Вечер следующего дня…
— Сегодня у нас на ужин кролик и печенье…
Мэгги стояла на пороге, щурясь на заходящее солнце и прикрывая ладонью глаза. Наклонившись над лотком, Гордон просеивал породу. Дневная выработка уже вывозилась из шахты доверху груженными телегами, работы всем хватало. Неохотно оторвавшись от своего занятия, Гордон спросил:
— Кролик жареный?
— Нет, вареный с соусом.
— Спасибо, но я люблю жареное мясо.
Она вздохнула и прикрыла за собой дверь.
Солнце золотило кромки деревьев и медленно опускалось за горы.
— Пирожки со смородиной и жареная курица. — Мэгги сияла, глаза ее улыбались.
Гордон быстро встал, отряхнул пыль на коленях.
— Сейчас, я только руки помою. Две секунды!
— Можешь не торопиться. — Улыбаясь, Мэгги захлопнула дверь. — Вильсон, убери свои ботинки. У нас сегодня гости к ужину! — раздался ее счастливый голос.
Глава 11
— Скажи, Горди, трудно золото добывать?
Гордон, сидя на корточках, проверял дневную работу. Положив руки ему на плечи, Вильсон смотрел, как Гордон прочищал щели в породе, и без умолку тараторил.
— Довольно трудно.
Поглощенный своим делом, Гордон не обращал на Вильсона никакого внимания. Он осторожно водил лезвием ножа по трещине. Нож то и дело соскальзывал, и Гордон перехватывал его поудобнее.
— От тебя уже лучше пахнет. Не то, что раньше.
— Да? Ну что ж…
— Нет. Правда, не воняет совсем.
— Я рад, что ты это заметил, — усмехнулся Гордон.
— И выглядишь получше. Мне твоя борода ужас как не нравилась.
— Я и сам подумал-подумал, да и сбрил. Надо же было с чего-то начать…
— Тебе так лучше, без бороды, — разглагольствовал Вильсон, устраиваясь поудобнее. — А что ты сейчас делаешь?
— Трещину расчищаю.
— А зачем?
— В трещинах иногда встречаются мелкие крупинки золота. Их порой сразу трудно разглядеть. Так что могли и не заметить.
— Золота, говоришь?
— Именно золота.
— А мы уже нашли золото?
— Ничего мы еще не нашли.
— Но скоро найдем, да?
— Надеюсь.
— А сколько золота может быть в трещине?
— Откуда я знаю. Может, и совсем ничего, но после обработки обычно зачищают трещины. Это называется «шакалить».
— Шакалить?
— Ага, шакалить.
— Как это?
— Что, как это?
— Почему называют шакалить?
— Не знаю. Так называют и все.
— А кто называет, Мосес?
— И Мосес, и все остальные шахтеры.
— Как это?
Гордон сделал вид, что его что-то насторожило. Он весь превратился в слух, напряженно застыл на месте и поднял руку.
— Слышишь? Тебя, кажется, Мэгги зовет.
— Вот еще!
Вильсон сразу раскусил уловку Гордона. Мэгги сама разрешила ему пойти к Горди, только просила не вертеться под ногами и много не болтать.
Вильсон снисходительно посмотрел на Гордона:
— Опять шутишь, да?
— Шучу, Вильсон.
Перепрыгивая с камня на камень, они углубились в шахту.
— А чего ты сегодня сюда пришел? Ты же после обеда не ходишь? Ты вообще не любишь ходить на шахту, а, Горди?
— Я зашел ненадолго.
Т.Г. почувствовал, как бешено заколотилось сердце и перехватило дыхание.
— А ты боишься привидения?
— Нет, Вильсон. Я не боюсь привидения.
— А ты его видел?
— Нет, не видел. По-моему, тебя все же Мэгги зовет.
Вильсон прислушался:
— Нет, не зовет. Тебе показалось. Ты не знаешь, где Мосес?
Вильсон уже успел привязаться к эскимоске. Правда, Мэгги запретила ему связываться с этой компанией, но, несмотря на запрет, он каждый день потихоньку убегал к Мосес.
Мосес была что надо. Однажды она даже пригласила его обедать. Они ели рыбу. Но не просто рыбу, а сырую рыбу. Вильсон не хотел ее обидеть и поэтому съел кусочек. На обратном пути его всю дорогу тошнило. Черт подери, как его тошнило! Жуть! Словами не передать, как тошнило!
Тем не менее Вильсон любил Мосес. Из всей их компании он выделял только ее одну. Остальных — проституток и убийц — не очень-то жаловал. Впрочем, они его тоже не баловали. Даже не разговаривали с ним. А Мосес совсем другая, непохожая на них. Она просто хорошая.
— Мосес уже ушла домой, — ответил Гордон.
— Как это?
Гордон поднял фонарь повыше и принялся рассматривать мощную деревянную подпорку посреди шахты.
— Так это. Ей уже пора домой. Вот она и ушла.
Вильсон вдруг ни с того ни с сего переменил тему разговора: