Иногда мы отправлялись во дворец при свете луны. Со странным чувством мы пересекали серебристую реку, на которую открытая колоннада бросала косые тени, бродили по темным коридорам, входили в какой-нибудь таинственный зал и глядели на вырисовывающийся в дверном проеме освещенный луной далекий холм. Звук шагов или приглушенных голосов заставлял меня вздрагивать; я пробиралась ощупью за угол в мегарон[4] царицы или тихо поднималась по освещенной луной Большой лестнице, и мне навстречу попадался не призрак молодого критского военачальника, совершавшего ночной обход, а Джон в белом фланелевом костюме, который охранял любимый им и оставленный на его попечение дворец.
Иногда мы совершали небольшие поездки на машине поперек острова и вдоль западного побережья — купались, наслаждались бездельем, лежа в тени деревьев с ароматом сосны. Однажды мы побывали на северном побережье, но я запомнила только то, что в селении Фоделе родился Доменико Теотокопули, которого все знают по прозвищу «Грек» — Эль-Греко.
Так прошло десять дней. Однажды Джон сказал за завтраком:
— По-видимому, Синахериб нашел в реке Гомел слишком мало воды. Давайте тронемся в путь!
В течение последующих десяти дней мы неуклонно продвигались на восток по узким, вьючным тропам или же вообще по бездорожью, в глубь острова.
Местность казалась пустынной и безлюдной. За пределами мелких, разбросанных на большом расстоянии друг от друга селений нам редко встречались одинокие путники. Однако все поля в долинах были возделаны, и даже на высоких крутых склонах гор лепились небольшие засеянные участки. Вот оно, знакомое мне по прошлому году прекрасное чередование: сначала освежающий отдых у ручья в тени олив, ив и берез; затем стремительный подъем по каменистой тропе на заросший низкими кустарниками холм; нагретый солнцем воздух пропитан ароматом чебреца и дикого терновника. Временами вдали мелькает полоска окутанного дымкой моря. Потом опять спуск в долину, а за ней, на линии горизонта, виднеется, быть может, то самое крохотное селение, в которое мы направляемся.
В тот вечер мы пришли в Краси — местечко, расположенное высоко в горах. Маленькие беленькие домики поднимались в гору, наподобие лесенки, по обе стороны узкой крутой улицы. Мы расположились на ночлег в домике с открытой террасой, затем добрались до самой высокой точки села, чтобы осмотреться кругом. Мы находились настолько высоко, что вершины холмов не заслоняли моря; оно простиралось с востока на запад все золотое в лучах заходящего солнца. Здесь же, наверху, в тени огромного платана в горах имелась небольшая пещера, откуда вытекала самая холодная и самая прозрачная вода, какую мне доводилось пробовать.
Когда мы спускались по улице и искали место, где можно было поужинать, навстречу нам медленно поднимался человек; он совершенно не походил на критянина: очень высокий, худой, в сером фланелевом костюме и светло-желтом шерстяном джемпере. Это был Сетон!
— Как, черт возьми, вы разыскали нас? — удивился Джон.
Оказывается, Сетон накануне добрался до виллы, и там ему сказали, в каком направлении мы отправились; он высчитал приблизительно, как далеко мы могли уйти, и поехал вслед за нами на машине.
— Стоило мне добраться до этих холмов, как здесь уже каждый встречный знал абсолютно точно, где вы находитесь.
Мы поужинали на террасе над маленькой улочкой. Сетон принялся рисовать и чертить на бумаге головную часть канала в долине реки Гомел — они все-таки разыскали канал, можете не сомневаться, — с плотиной и шлюзом для регулирования уровня воды. У входа в канал они обнаружили два огромных камня с надписями и скульптурными изображениями. Джейк спустился на канате с вершины отвесной скалы, чтобы скопировать высеченные посредине нее надписи. Тем временем несчастная Ригмор старательно фотографировала своего супруга и повелителя, висевшего между небом и землей.
* * *
Обратно на виллу «Ариадну» мы вернулись на машине. А через несколько дней после прощального обеда в Кандии я взошла на борт маленького судна.
В ту ночь бушевал шторм, Почему-то человек всегда чувствует себя страшно одиноким, покидая порт ночью в непогоду. Тяжело оставлять освещенные дома и набережную и погружаться в зловещий мрак. А мне еще не хотелось расставаться с теми, что остались на берегу. У меня все еще звучали в ушах голоса друзей, их милые шутки. Еще не стерлась в памяти неописуемая красота мест, по которым мы бродили. Я еще ощущала аромат земли, цветов и моря, которым напоен этот прекрасный древний остров.
На другой день стояла чудесная погода. На южном горизонте, где-то за голубой далью, скрыты одетые в пурпур горы Крита; я не увижу его, вероятно, много лет, но мне было ясно уже тогда, что какую-то частицу его очарования я навсегда уношу с собой. Возможно, когда-нибудь я вновь побываю там. Жизнь не всегда неумолимо уводит нас от счастья, подобно водной дорожке желтовато-зеленой пены, что остается за кормой нашего суденышка.
Я отвернулась и стала смотреть вперед. Справа, впереди наг, из моря поднимался зеленый остров, сверкавший в лучах восходящего солнца. Это был Милос — я вновь приближалась к материковой Греции со стороны юга.
Так, значит, я вовсе не удалялась от счастья, а просто возвращалась к исходной точке своего сказочного путешествия.
Утверждено к печати Секцией восточной литературы РИСО Академии наук СССР
Редактор А. М. Вязьмина
Художник И. Р. Корф
Художественный редактор И. Р. Бескин
Технический редактор Л. Т. Михлина
Корректоры Г. А. Невелева и Р. П. Осповат
Сдано в набор 10/II 1965 г. Подписано к печати 19/V 1965 г. Формат 84 X 108 1/32. Печ. л. 3,0. Усл. печ. л. 4,92. Уч. — изд. л. 5,58. Тираж 53 000 экз. Изд. № 1284. Заказ № 2967. Темплан 1964 г., № 148. Цена 30 коп. Главная редакция восточной литературы издательства «Наука» Москва, Центр, Армянский пер., 2 Типография «Красный пролетарий» Политиздата. Москва, Краснопролетарская, 16.
Примечания
1
Не подтверждается научными данными. — (Здесь и далее прим. ред.)
2
De profundis clamavi — голос с того света (лат.)
3
Эванс Артур Джон (1851–1941) — английский археолог, известный своими раскопками Кносского дворца на острове Крит.
4
Мегарон — удлиненная прямоугольная в плане постройка. Один из типов жилища эпохи эгейской культуры (второе — третье тысячелетия до н. э.)