Он подумал, потом ответил: «Когда дорогу не убирают, какое может быть настроение?» — «Но за что вы любите свою профессию?» — «Работа на свежем воздухе!» — И засмеялся.
— В дальнем рейсе, — признался однажды Пирогов, — особенно на большой скорости, иногда и припоешь.
— Какие песни? — спросил я.
— Разные.
И поставил на разговоре недвусмысленную точку.
Верность машине, любовь к дороге, привязанность к шоферской профессии сидят так глубоко, что никакими силами не вытащить признание напоказ.
1967 г.
СТУДЕНТ
Студент — состояние временное.
Я тоже был студентом. Однако, ринувшись в вузовскую тематику, вдруг почувствовал смущение. Оказывается, современные студенты совсем «не те», с которыми я учился каких-нибудь «надцать» лет назад. Стало быть, опираться на собственный опыт нельзя. Это с одной стороны. С другой — я неожиданно убедился, что многие нынешние вузовские проблемы как две капли воды похожи на «наши». Более того, они были и сорок и даже сто лет назад!
«Вечность» проблем объясняется скорее всего временностью нашего пребывания в студенческом качестве. Мы приходим, потом уходим, легко растворяемся в новых делах и заботах, и нам уже не до вуза с его проблемами, хотя именно от нас, от «взрослых», чаще всего зависит их решение.
После такого оптимистического предисловия я готов представить читателю главного героя моего очерка.
В ПОИСКАХ ЛЕБЕДЕВА
Сначала Лебедев был для меня одним из 4 миллионов 123 тысяч студентов 1967 года. У него еще не было ни внешности, ни возраста, ни биографии, ни даже вуза, в котором он учился.
Затем, с каждым моим приближением, Лебедев обогащался конкретностью, но неизбежно терял в типичном. Мое прибытие в город Горький, например (одиннадцать вузов и 22154 учащихся), сделало Лебедева уравновешенным горьковчанином, но зато лишило его одесской веселости, томской основательности и того налета столичности, который присущ московским студентам. Он учился в Горьковском университете имени Лобачевского (5030 студентов) на радиофизфаке (1215 человек), стало быть, получил право именоваться естественником и тут же расстался со многими качествами, характерными для гуманитариев и «технарей». Его четвертый курс (231 студент) отличался определенной маститостью: он уже преодолел малоопытность первокурсников, но еще не добрался до многоопытности выпускников. Наконец, семьдесят семь человек с лебедевского курса жили в общежитии; Лебедев же оказался в числе большинства, имеющего родителей под боком. Таким образом, он «обеднел» на целый пласт густого студенческого быта…
Однажды он предстал передо мной. Теперь у Лебедева было все. Но в его индивидуальности я должен был находить черты, присущие всем студентам, всем четырем миллионам человек.
ТРИ ЧАСА НА ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ
Без пяти минут семь звенит будильник. Лебедев его игнорирует. Отца с матерью уже нет, за ними хлопнула дверь. Но тут поднимается двенадцатилетняя «Елена Павловна», сестра Лебедева, и спать уже невозможно. В ближайшие десять минут Лебедев проглатывает «фирменную яичницу», затем рассовывает по карманам пиджака общую тетрадь, разрезанную для удобства на три равные доли, и, крикнув: «Елена Павловна, пишите письма!» — выскакивает на улицу. Чтобы попасть в узкую дверь переполненного автобуса, Лебедев занимает в толпе место с таким расчетом, чтобы не тратить лишних сил. Его вносят. Как Цезаря вносили в Колизей. Через сорок минут ему предстоит выйти у решетчатой ограды университета, где мы его временно покинем, чтобы заняться некоторыми подсчетами.
В неделю у Лебедева сорок три часа официальных занятий. Сюда входят семинары, лаборатории и лекции — по две «пары» в день, по три, а то и по четыре, — это значит до восьми часов сидения в аудитории. Учитывая отличное состояние здоровья Лебедева и его молодость, не обремененную бессонницей, мы вынуждены отдать ему не менее сорока восьми часов на сон — по восемь в сутки. Дорога в университет и обратно занимает в общей сложности двенадцать часов в неделю. Даже при условии, что Лебедев не гурман и ест по принципу «шлеп-шлеп», еда отнимает тоже двенадцать часов: по два часа в день. Теперь за основу берем то обстоятельство, что из двадцати семи возможных оценок он набрал на экзаменах четырнадцать троек и лишь четыре пятерки, на которые искренне не рассчитывал. Это значит: в течение семестра Лебедев «ничего не делал», как он сам говорит. Но четыре часа в неделю на лабораторную подготовку «вынь и положь» — без этого не может обойтись даже заядлый троечник. И еще шесть часов необходимо «мертво» тратить на курсовую работу.
Вот и считайте: у Лебедева остается в сутки (он говорит: «выпадает в осадок») три часа десять минут свободного времени. Не грех напомнить, что Лебедеву не восемьдесят, а двадцать один год. Попытайтесь втиснуть их в три часа, и вы поймете, почему Лебедев утверждает, что у него совершенно нет времени «на думать», а есть только время «на соображать».
Труд студента очень тяжел, хотя никто не пытался его взвешивать. Сколько мы говорим о разгрузке учебной программы, сколько мусолим этот вопрос, а где результат? Между тем каждый год с радиофизфака уходят, не выдержав перегрузок, не менее девяноста человек, среди которых, безусловно, есть способные, но еще не окрепшие ребята. И дело не столько в потоке научной информации, в котором можно захлебнуться и утонуть, сколько в нормальной организации студенческого труда. Как правило, Лебедеву приходится трижды «переплывать» одну и ту же научную тему: на лекциях, на семинарах, а потом еще дома по учебнику. Говорят, в Астрахани сделали небезуспешную попытку упростить эту громоздкую систему, четко определив, какие научные темы следует изучать только на семинарах, какие на лекциях, а какие и вовсе исключить из курса. Но пока в Министерстве высшего образования ломают головы над составлением единой научно обоснованной учебной программы, студенты сами «принимают меры»: пачками удирают с занятий! Студент, не прогуливающий лекций, — это восьмое чудо света. Полагаю, сам министр высшего образования не бросит в меня камень за это утверждение, если был студентом.
…Вы помните, читатель, мы расстались с Лебедевым, когда он должен был войти в решетчатые ворота университета. Он выйдет оттуда много раньше официального конца занятий. Выйдет не один: или в компании с товарищами, или в сопровождении некой студентки третьего курса, дальнейшие расспросы по поводу которой я счел бы нетактичными. Они пешком дойдут до площади Минина, это пятнадцать минут хода, и по дороге у них будет одно кафе и три кинотеатра: «Рекорд», «Октябрь» и «Палас». А если они сядут в троллейбус, то через две остановки — Волга, на которую открывается невероятной красоты вид с высокого и крутого берега. Потом Лебедев вернется домой, на цыпочках пролезет в свою комнату, почитает на сон грядущий Лема и где-то в