Пытаясь сделать максимум с имеющимися средствами, Редкобородый установил линию экстренной связи для частых бесед Кармаля с Кремлем. Хотя существовали некоторые опасения, что ЦРУ может подслушать переговоры, которые Кармаль вел в звуконепроницаемой запечатанной кабине, Редкобородый был уверен в безопасности линии связи. На всякий случай он послал своих подчиненных и афганских солдат, приписанных к дворцовой охране, чтобы те прочесали все помещения дворца и даже вырубили деревья во внутреннем дворе. Также он сформировал афганский Корпус дворцовой стражи и убедил Кармаля, чтобы правительство обеспечило их униформой, чтобы подчеркнуть их статус и поднять дух. Той же цели, хотя и менее заметно, служили специально организованные для них курсы русского языка.
Снабжение продовольствием улучшилось, но дворец по-прежнему не отапливался зимой, потому что уголь, как и дрова, было фактически невозможно достать из-за постоянных нападений на караваны с припасами. Электричество также подавалось лишь время от времени из-за частых повреждений электростанций и линий электропередач. Однако Редкобородый полагал, что дворец стал выглядеть намного более внушительно, чем тогда, когда он впервые прибыл туда.
Вскоре Кармалю предстояло принять участие в своей первой встрече с лидерами моджахедов. Редкобородый и советский посол Табеев уже встречались с командирами мятежников, включая Масуда, чтобы оговорить условия временного прекращения огня. Взятки в Афганистане, где их называют «бакшиш», определяют весь образ жизни этой страны, пожалуй, даже еще больше, чем в Советском Союзе. Поэтому подарков в виде топлива или других запасов часто бывало достаточно для того, чтобы убедить группировку мятежников не обстреливать тот или иной конвой.
Кармаль иногда встречался с простыми афганскими гражданами, хотя и не без настойчивых уговоров со стороны Советов. После того, как западные СМИ назвали его дворцовым отшельником, боящимся покушения, четыре главных советских советника решили, что президенту следует почаще показываться на людях. Было организовано посещение Кармалем различных мест в Кабуле, широко освещавшееся советскими и афганскими телевизионными командами. В сопровождении Редкобородого и его бойцов, носивших афганские шерстяные шапки и мешковатые местные костюмы, называвшиеся «шальвар-камиз»,[50] Президент со своим окружением посетил рынок и некоторые магазины, обеспечив средства массовой информации фотоматериалами, которые были расценены на следующий день как большой успех. Но охрана Кармаля не была «герметичной». Был и ряд покушений на президента, произошедших практически одно за другим. После того, как афганская дворцовая стража обнаружила взрывчатку в оловянном кубке, меры безопасности были усилены. Хотя был произведен личный досмотр поваров, один сумел скрытно пронести во дворец цианид, спрятав его между ягодицами. Яд был обнаружен только тогда, когда повар попытался приправить блюдо для президентского стола цианидом.
X
Владимир Пышков продолжал летать на своей «рабочей лошадке», вертолете Ми 8, доставляя солдат для охраны мостов и туннелей. Действуя в составе эскадрильи из восьми вертолетов, он также перевозил к месту службы солдат-новобранцев, затем снабжал их продовольствием и боеприпасами. Вылетая на передовые заставы, ему иногда доводилось находить насаженные на колья головы людей, убитых моджахедами.
Чтобы уменьшить поток оружия и прочих грузов из соседних Пакистана и Китая, вертолеты часто сбрасывали мины на горных перевалах. Афганистан все больше превращался в свалку всевозможных мин, причем многие из них были так называемые «мины-бабочки» в пластиковой оболочке, которые вворачивались в грунт, где их было крайне трудно обнаружить. Эти мины внушали страх всем участникам конфликта, как с одной, так и с другой стороны. Они представляли постоянную опасность: один злополучный шаг мог убить или искалечить человека на всю жизнь. Некоторые из наиболее опасных мин нужно было устанавливать вручную. Были и так называемые «прыгающие мины», выскакивавшие из-под земли. Они приводились в действие с помощью проводов и были разработаны специально, чтобы калечить жертвы, взрываясь на высоте талии.
Сбрасывая мины с вертолетов, пилоты часто пересекали границу Пакистана. Иногда это происходило потому, что у них не было никакой возможности увидеть границу — разве что, некоторые здания с пакистанской стороны были построены более качественно. Пышков однажды в течение целой недели занимался минированием пакистанской территории, прежде чем понял свою ошибку. В то время приходилось минировать столько районов, что порой даже советские солдаты могли наступить на них, выпрыгнув из вертолета. Некоторые афганцы расчищали проходы через минные поля, посылая туда стада овец.
Экипажи вертолетов учились работать более эффективно. Так, замеченные с воздуха лошади указывали на то, что рядом мятежники, а если среди них попадалась белая лошадь, то она, как правило, принадлежала командиру отряда мятежников. Также командиров можно было опознать по чистым рукам и относительно ненамозоленным подошвам ног. Положение с добычей разведданных улучшилось с тех пор, как представители КГБ и ГРУ создали свои агентурные сети, которые поставляли Советам все больше информации о конвоях с оружием для моджахедов. В связи с этим, советских наблюдателей в их вертолетах часто сопровождали офицеры афганской полиции министерства внутренних дел, называвшейся «Царандой», и разведывательной службы ХАД. (ХАД — аббревиатура от «Хидамат-и-Иттилаат-и-Давлати», что в переводе с пушту означает «Государственная информационная служба»). Однако большая часть информации оставалась под подозрением. Пышков скоро прекратил доверять большинству афганцев, сопровождавших его во время разведывательных вылетов, убедившись, что их информация была часто ложной, так как они не желали вредить своим соотечественникам.
Пышков постепенно разочаровался и в поведении своих советских товарищей. Солдаты обменивали свои патроны почти на все, что могли получить взамен — на жевательную резинку, солнцезащитные очки, авторучки, презервативы, джинсы, овчинные полушубки. Советские солдаты обычно свысока смотрели то, что представлялось им средневековым афганским образом жизни. И, тем не менее, они часто были поражены японскими магнитофонами и телевизорами, которые попадались им внутри окруженных грязной стеной кишлаков и которые многие из них крали в надежде контрабандой провезти домой. В их глазах пропагандистские разговоры о высоком уровне жизни в Советском Союзе едва ли согласовывались с такой невиданной роскошью афганской жизни.
Женщины были также ценным товаром. Так как проститутки часто соглашались на оплату в советской «военной валюте» — так называемых «чеках», солдаты прозвали этих женщин «чекистками», обыгрывая прозвище офицеров КГБ. Однажды произошла такая скандальная история. Экипаж транспортного самолета, только что продавший краденые ящики с водкой, решил потратить часть прибыли на отдых другого рода и направился к дому, где можно было надеяться на такой отдых. Закончилось все тем, что они едва смогли убежать от напавших на них «проституток», которые на самом деле оказались переодетыми в «бурки»[51] моджахедами, специально поджидавшими их.
XI
«Вся человеческая история учит, — как замечает Стивен Таннер, глубокий специалист по истории афганских военных конфликтов, — что агрессивные военные операции, в том числе и те, которым суждено будет обернуться катастрофой, неизменно начинаются на волне уверенности в собственных силах, позволяющей руководству не обращать внимания на голоса пессимистов в своих рядах. Кремлевские политики рассматривали только благоприятный сценарий развития событий вокруг Гиндукуша, согласно которому социалистическое правительство Афганистана быстро набиралось сил, после чего войска с лаврами и славой возвращались домой. Остальной мир, не имея ни малейшего желания воевать ради Афганистана, своим бездействием согласился с таким развитием событий».[52]