Вечером 12 мая Гилшер загримировался. Это был его первый опыт “перевоплощения” — так назывался этот трюк, в котором американцы использовали недоработки КГБ. Хотя эта организация тщательно проверяла всех американцев в Москве, она не могла установить наблюдение за каждым. Так, КГБ не следил за теми, кого считал обычными служащими, не связанными с разведкой. И сотрудник ЦРУ мог загримироваться под одного из тех работников посольства, кем КГБ не интересовался, и выйти с территории посольства, не привлекая внимания. В этот раз трюк тоже сработал. Гилшер покинул здание неузнанным. Он собирался позвонить Толкачеву экспромтом, без предварительной договоренности, а затем встретиться с ним на улице. Но, набрав номер, Гилшер услышал незнакомый голос и не стал продолжать{177}.
Следующая попытка ускользнуть от КГБ строилась на очередной уловке. Гилшер предупредил советские власти, что планирует ненадолго выехать из страны. Он, следуя плану, вылетел из Москвы, но вернулся раньше, чем предупреждал. Он надеялся встретиться с Толкачевым до того, как КГБ поймет, что он уже здесь. Однако когда Гилшер стоял на паспортном контроле, он заметил, что ему уделяют особое внимание, и решил не проводить встречу.
Две пропущенные встречи и плотное наблюдение на улицах не расхолодили Гербера. После второй неудачи Гилшера, 21 мая, он отправил Хэтэуэю телеграмму. Хотя он нисколько “не надеется” на ослабление слежки, он считает, что Гилшеру крайне важно еще раз встретиться с Толкачевым. Летом Гилшеру предстояло завершить свою службу в Москве. Имея в виду деликатные вопросы денег и эвакуации, писал Гербер, “мы предпочитаем, чтобы “Сфера” обсудил эти важные темы со знакомым человеком, а не с абсолютным незнакомцем осенью”. Хотя Гербер полагал, что оперативники резидентуры должны быть взаимозаменяемы, на эту встречу он мог отправить только Гилшера, единственного известного Толкачеву человека{178}.
Две провалившиеся попытки встретиться с Толкачевым в мае повлекли за собой некоторые важные изменения в проведении операции. Технологический уровень ЦРУ рос, и управление мечтало о том, чтобы с помощью электроники переигрывать КГБ и заниматься шпионажем безо всяких помех. В 1960-е годы связь с агентами во враждебных зонах осуществлялась главным образом с помощью нескольких испытанных приемов, таких как тайнопись, микрофотосъемка, радиопередачи и тайники. Но начиная с 1970-х благодаря революции в микроэлектронике новые технологии начали менять методы коммуникации кураторов с агентами, и ЦРУ старалось идти в ногу со временем. Одним из технологических новшеств было миниатюрное электронное устройство SRAC, первое из большого семейства (short-range agent communications, или “коммуникации с агентами на близком расстоянии”). Раннюю версию устройства под названием “Бастер” (Buster) выдали Дмитрию Полякову, генералу советской военной разведки (ГРУ), который сам предложил свои услуги в Нью-Йорке и получил от ФБР кодовое имя “Цилиндр”. Потом ЦРУ курировало его в Рангуне и Нью-Дели, а затем он вернулся в Москву, где его повысили до начальника академии ГРУ. В ЦРУ надеялись, что новое устройство облегчит Полякову связь с ними и позволит не попасть в поле зрения КГБ. Это была переносная система связи, состоящая из двух портативных базовых станций, каждая размером с коробку для обуви, и аппарата для агента, который можно было спрятать в кармане. С помощью крохотной клавиатуры, размером в 4 квадратных сантиметра, агент должен был сначала зашифровать текст, а затем ввести это цифровое сообщение. Как только данные были загружены — в “Бастер” помещалось полторы тысячи символов, — агенту следовало оказаться в радиусе 300 метров от базовой станции и нажать кнопку отправки. Базовая станция была переносной, ее можно было ставить возле окна или в машине, агенту только следовало сообщить, где примерно она находится. В сущности, “Бастер” был примитивной системой обмена текстовыми сообщениями. Его преимуществом была безопасность: агент мог связываться с куратором, не встречаясь с ним лично. Но на практике использование такого оборудования имело свои минусы. “Бастер” был очевидным шпионским оборудованием, и попасться с ним было для агента приговором.
Хэтэуэй, теперь ставший шефом “советского” отдела, был энтузиастом технического прогресса и горел желанием задействовать новые технологии для борьбы со слежкой КГБ. В идеале “Бастер” мог свести на нет риск личных встреч с агентами где-нибудь в парке или в темных закоулках. “Только представьте, что мы избавим этих бедолаг от опасности ходить на встречи с нашими людьми”, — писал Хэтэуэй, имея в виду не только Толкачева, но любого агента ЦРУ, которому пригодилось бы такое устройство.
Со временем “Бастер” был усовершенствован. Следующая модель называлась “Дискус”. Она тоже была портативной, но ею было гораздо проще пользоваться и агенту, и куратору. “Дискус” не нуждался в объемистой базовой станции и позволял передавать сообщения оперативнику, держащему второй маленький аппарат и находившемуся на расстоянии 100 или более метров. Еще важнее было другое: на “Бастере” агент сначала сам шифровал сообщение, превращая его в код, а потом набирал этот код на клавиатуре. В “Дискусе” шифрование было автоматическим. Клавиатура была крупнее, и “Дискус” мог передавать значительно больше данных. Более того, у “Дискуса” была система подтверждений, благодаря которой агент мог узнать, что сообщение получено. Это устройство намного опередило свое время; ведь тогда на рынке не существовало потребительских портативных устройств, ничего даже отдаленно похожего на BlackBerry или iPhone{179}.
В июне Хэтэуэй предложил резидентуре подумать о том, чтобы выдать “Дискус” Толкачеву. Он писал, что Толкачев с его помощью может подавать сигналы ЦРУ о возможности встречи, а может быть, “выбирать отдельные важные фрагменты документов и передавать их нам”. Он предположил, что Толкачев может через “Дискус” уведомлять московскую резидентуру о том, из какого тайника нужно забрать пленку или другие материалы. Хэтэуэй выражал уверенность, что “Дискус” “повысит надежность и результативность всей операции”. “Дискус” казался каким-то волшебным ковром-самолетом, на котором можно пролетать над головой КГБ. Традиционный метод работы с тайниками требовал целого дня, а то и больше, чтобы подать сигнал, поместить материалы и забрать их. Электронный коммуникатор позволял передавать срочные сообщения практически мгновенно{180}.
Гербер, однако, считал, что “Дискус” плохо подходит для Толкачева. Он экспериментировал с устройством и понял, что обращение с ним не сводится к простому нажатию кнопки. Он испытал “Дискус” на московском рынке, пока искал огурцы и помидоры; его жена Розали держала второй аппарат на другом конце рынка. Для обмена сообщениями требовалось, чтобы и отправитель, и получатель стояли на месте. Гербер попытался отправить сообщение и тут же понял, что агенту придется смотреть в карман, пока не загорится красная лампочка подтверждения, иначе он не узнает, что сообщение дошло. А лампочка начинала мигать только после паузы. Не выдаст ли агента такое поведение — наблюдение за своим карманом в ожидании сигнала? Окупится ли риск? Затем Герберу пришло на ум, что агенту понадобится как-то дополнительно предупреждать ЦРУ, что он собирается передавать информацию через “Дискус”. Так появлялось еще одно звено операции. Кроме того, площадки для передачи данных нужно было выбирать и опробовать заранее. Радиоволны отражались от зданий, и не любое место подходило для передачи. Наконец, при тестировании в эфире на короткое время возникал сигнал, который могли заметить в КГБ, и при испытаниях оперативники оказывались на виду. Стоило ли все это такого риска?
Гербер сомневался в том, что “Дискус” снизит опасность для Толкачева, и считал, что устройство может скорее увеличить риск. “Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы обсуждать с ним эту тему, — отвечал Гербер Хэтэуэю и добавлял: — Ценность работы “Сферы” состоит в объемном и детальном воспроизведении документов во всех подробностях, а не в извлечении отдельных фрагментов”, для чего пригоден “Дискус”. Гербер настаивал на продолжении личных встреч для передачи основной массы материала, собранного Толкачевым. Гербер хотел, чтобы процесс был отлаженным и не подвергался изменениям. Он писал, что если выдать Толкачеву “Дискус”, это может заставить его действовать интенсивнее и идти на больший риск. Он также указал, что Толкачев сам предпочитал встречи, а не тайники. У него “настоятельная психологическая потребность в прямом личном контакте”{181}.
11 июня Гербер отправил Хэтэуэю еще одну резкую телеграмму, в которой сообщил, что обсуждал использование “Дискуса” с оперативниками московской резидентуры. “Мы пришли к выводу, что в этой операции больше теряем, чем приобретаем”, — писал он. Устройство было не особенно полезно для отправки и получения сложных сообщений, например “запросов” от ЦРУ или секретных материалов, которые мог найти Толкачев. Более того, “Дискус” требовал от Толкачева и кураторов из ЦРУ часто находиться неподалеку друг от друга на улице, и КГБ мог заподозрить в этом некую систему. Чтобы не привлекать внимания КГБ, нужно было для каждой передачи выбирать разные площадки. Все это просто не стоило риска. Про себя Гербер думал, что, может быть, Тернер хочет вовсе отказаться от агентов и положиться исключительно на технологии. Но это было невозможно.