всем человеческим явлениям, большим и малым.
По сути, это был тот же самый Радек, с которым столкнулись люди из АРА, когда они добрались до Москвы в 1921 году, хотя к тому времени он обзавелся новым набором зубов. Селдес сказал, что он «выглядел как Древний моряк и ... оказался таким же забавным, как его старомодная борода из Кейп-Кода».
Когда Радек встал, чтобы обратиться к участникам банкета, он начал с заявления о том, что он говорит как частное лицо, и этот момент вскоре стал очевиден. Брукс написал краткое изложение своих замечаний, которое включало необычное обсуждение знакомого вопроса:
Когда АРА приехал в Россию, все его товарищи спрашивали, какова была истинная причина их приезда. Это напомнило ему о положении молодых евреев, желавших поступить в университеты во времена имперского режима, когда евреев принимали в университеты только в определенных пропорциях по сравнению с христианами. Следовательно, когда квота была заполнена и когда богатый еврей хотел, чтобы его сын поступил в университет, он помогал, финансово или иным образом, какому-нибудь молодому христианину поступить, таким образом повышая квоту христиан и разрешая поступление его собственному сыну. Затем русские родители потратили много времени, гадая, когда еврей начнет их обманывать. В случае с АРА в этом вопросе не было бы необходимости.
Это был довольно окольный способ прояснить название АРА; другое из его наблюдений также вызвало удивление:
Г-н Радек сказал, что, хотя он никогда не был в Америке, но очень внимательно следил за американской прессой в течение ряда лет и считал, что европейцы в целом судят об американцах очень неправильно. В Европе создается впечатление, что американцы — сухие деловые материалисты, но он был убежден, главным образом благодаря работе АРА, что американцев сильно недооценивали и они продемонстрировали редкое сочетание высокой деловой эффективности и морального идеализма высшего порядка. Недавно он прочитал книгу г-на Гувера об «американском индивидуализме», и подумал, что после просмотра результатов, достигнутых г-ном Гувером и его подчиненными, индивидуализм г-на Гувера является образцом, которого желает достичь каждый русский.
Затем он продолжил иллюстрировать это:
На улицах Москвы можно увидеть два типа русских: первый тип, которые ходят с унылым туповатым видом, одетые в грязные сапоги и, как правило, в восточную шапочку. Другой тип — это мужчины, которые ловко и энергично ходят по улицам, занимаясь своими делами. Этот второй тип сейчас обычно называют здесь «американским типом», и мы надеемся, что эти новые «американские» русские будут заботиться о будущем России. Затем г-н Радек предложил тост за 300 американцев из АРА за их энергичную и эффективную преданность делу, вплоть до того, что они отдали свои жизни работе. То, как работали американцы, было характерно для американского идеализма, и он хотел бы выразить благодарность правительства.
Присутствующим американцам, по-видимому, не составило труда запить слова Радека тостом «до дна», но упоминание американского индивидуализма Гувера застряло у Берленда в горле. По его мнению, Радек пытался доказать, что «в конце концов, две философии были не так далеки друг от друга, как можно было бы предположить, что коммунизм на самом деле был не чем иным, как коллективным индивидуализмом. Это было нарушением марксизма, и когда иностранные корреспонденты попросили его объяснить, он ничего не ответил».
На самом деле, отклоняя подобные вопросы, Радек проявлял необычное самообладание. Он мог бы легко парировать вопросы репортера и, умело используя диалектику, выпрыгнуть из этого угла, но это, вероятно, испортило бы хорошее настроение мероприятия. Год спустя, когда его спросили о его отношении к недавнему формированию первого в истории британского лейбористского правительства, он ответил, что в процессе эволюции от обезьяны до комиссара необходимо было пройти стадию министра труда.
Сообразительность Радека помогла ему пережить трудный период разгрома его союзника Троцкого в конце 1920-х годов, и он смог служить своему хозяину Сталину до 1937 года, после чего у него не было возможности маневрировать, и он был загнан в угол и застрелен.
Советское правительство вернуло гостеприимство АРА 18 июля, устроив собственный банкет, на котором прозвучали более пространные тосты в честь «бескорыстной» работы АРА и исторической российско-американской дружбы. На том мероприятии присутствовал Красин и упомянул имена Ломоносова, Лобачевского и Толстого, чтобы показать, что Россия, даже Советская Россия, могла внести большой вклад в развитие человечества «своим участием в общей жизни народов».
Насколько эта советская доброжелательность была искренней, сказать невозможно. Многое зависит от конкретного большевика; конечно, Сталина там не было, хотя, если бы он был, он вполне мог бы высказаться в том же духе. Тем не менее, на каждого умеренного большевика, сидевшего за банкетным столом, приходилось еще несколько твердолобых, ожидавших своего часа. Тем не менее, многие московские американцы считали, что дружеская атмосфера заключительных банкетов была еще одним доказательством того, что эпизод с АРА отрезвил большевиков, как умеренных, так и несгибаемых. Эллингстон сформулировал это так:
Изоляция и борьба настолько исказили коммунистическое отношение ко всему иностранному, что сделали дружеский контакт практически невозможным. За двадцать два месяца прямых переговоров и бескорыстной филантропии АРА вопреки им самим вынудила советских лидеров скорректировать свои суждения, что неизбежно привело к большей готовности жить в семье народов.
Возможно, и так, но обстоятельства сделали бы невозможным его применение еще почти на семь десятилетий. Причина заключалась в том, что большевики не могли «исправить свои суждения» и по-прежнему оставаться верными марксизму-ленинизму. Именно на этом пункте Берланд основывал свое возражение против тоста Радека на банкете: «Конечно, врожденный и абсолютный антагонизм между русским коммунизмом, с одной стороны, и американским индивидуализмом, с другой, остается неразрешенным конфликтом, и на него никоим образом не повлиял опыт помощи».
Путник расстегнул плащ, но не стал, да и не мог, бросать его на землю.
Приветствую прибытие американской кукурузы в Васильевку, 10 апреля 1922 года
Джордж Макклинток и его просители
Выстраиваемся в очередь за кукурузой
Макклинток администрирует помощь
Полковник Уолтер Белл, Уфа
Столовая АРА, Петроград, 1922.
Губернатор Гудрич встречается с жителями деревни в Самаре
Американцы из Уфы. Слева направо: Конвей Ховард, Денис Мерфи, Уолтер Белл и Патрик Вердон
Русские крестьяне
Максим Горький, около 1920 года.
Белл у башкир, Уфа, 1922