— Скоты! — шипел, брызгая кровавой слюной, Торвин. — Все озверели! Покажите мне хоть одного, у кого мозги остались на месте! Кроме тебя, дружище, конечно. Вот ты — человек.
Он похлопал собрата по несчастью свободной рукой по плечу и обнаружил там болтающийся лоскут:
— Ой, Давидик, твое пальто…
Дэвид стряхнул с подбородка крошки и попытался извернуться, чтобы увидеть свое плечо здоровым глазом.
— Ничего, заштопаю. — проворчал он. — Гляди-ка, толпа схлынула. Если кто и остался, так уже помер. И мы можем забрать их карточки для бедных.
— Нетушки! Я никуда не пойду!
И хотя голос Торвина сквозь рукав прозвучал глухо, Дэвид понял, что его друг непоколебим в своем решении. Это тоже было неплохо. Видит он слабовато, а ноги уж и вовсе не годятся для того, чтобы удирать от охранки. А если у них отберут карточки — вот это уже будет катастрофа. Старички жили тем, что скупали и перепродавали их из-под полы. И каждый день рисковали жизнью ради того, чтобы сунуть украденный пирожок или пригоршню сухофруктов какому-нибудь бедняге, у которого карточки не было. Дэвид ошарашено помотал головой:
«Что за идиотизм!»
Они уже давно торговали рядом, дружили, и тем не менее Дэвид не имел права обменять свой пирожок на сухофрукты Торвина. Нет, он должен был сначала оторвать от своей карточки талон на фрукты, а Торвин — его зарегистрировать, и лишь тогда Дэвид мог получить что просил. А если у одного нет в карточке талонов на выпечку, то другой не имеет права угостить его пирожком. Потому что коли Торвин посмеет съесть пирожок без талона, то потеряет свое место в очереди. Если ему повезет, то уже через неделю он снова получит место. А не повезет — может спокойно подыхать с голоду с полным карманом талонов.
— Бред собачий! — вздохнул Дэвид. — Какое счастье, что я уже одной ногой в могиле. Глаза б мои не глядели на это все безобразие! Дождались! Наши дети уже готовы друг другу в глотки вцепиться. Как это понимать: одному положено жрать, а другому — нет! А наш предводитель морит младенцев голодом, потому что ему, видите ли, к звездам захотелось! И пусть летит! Никто не держит! Вот только с кем он нас оставит? С этой сумасшедшей от голода сворой, в которую он превратил наших детей? Ну объясни мне, Торвин, как дальше жить…
— Ба!
Рукав Торвина уже промок насквозь, зато нос перестал кровоточить. Это Дэвид понял по его восторженному тону. Вот когда его самого как-то треснул охранник, так легко не обошлось.
— Думать вредно! — пробурчал Торвин. — Лучше уж нам с тобой помалкивать. Сушим себе сколько положено фруктов, печем сколько положено пирожков — и порядок. Это ж радоваться надо, что у нас есть чем кормить семьи!
— Радоваться? — скорбно хихикнул Дэвид. — Ты вроде уже не малек. Свой ум есть. И кто же тебя учит радоваться, когда за стеной полно тех, у кого и крошки на столе нет? Это не меньший грех, дружище, чем лопать от пуза в то время, когда твои соседи голодают.
— Но мы же добываем карточки для бедных…
— Осквернением могил! — прошипел Дэвид. — Вот до чего они нас довели! Мы мародеры, которых в любую секунду могут пристрелить за те крошки, что мы спасаем для бедных! Это полный бред, Торвин. И сейчас, глядя на эту озверевшую толпу, я это окончательно понял. Все подорвать на фиг и начать сначала! Они хотят жрать сейчас, а не…
— Они… Ты что, об этих скотах, что разбили мне нос? Ну нет, эти-то как раз не голодают! У них есть карточки. Они работают. Если бы они не гнусавили свое «Мы хотим жрать» с утра до вечера, вот тогда бы…
— Слушай, Торвин, по нынешним временам и у старика крыша может съехать. Ты только выслушай меня. Мы с тобой уже старперы. Разве что ты чуток помладше меня. Да неужто ты с ними не поделился бы, если б мог?
Торвин выглянул на улицу, посмотрел в обе стороны и снова сел.
— Да, конечно. Ты ж меня знаешь — я не жадный. Да я и делал это уже не раз.
— Ну так слушай меня, старик. Да, у тех, из толпы, есть карточки. Да, они приносят домой еду, но только на четверых. А если в семье шесть человек… восемь… десять? Им все равно положен паек только на четверых!
— Но ведь никто же не протестует! Кто не работает, тот…
— Когда я или ты совсем состаримся и будем вынуждены пойти на иждивение к своим детям — Корабль, сохрани нас от этого! — вот и появится в семье лишний рот. А паек-то только на четверых! И раз у тебя нет карточки — отправляйся в лагерь беженцев, дружище. Вот и получается, что семьи по шесть, по восемь человек едят только за четверых.
— Нет уж! Те бедолаги, у которых нет ни карточек, ни работы, ни еды, которые заживо гниют в вонючем лагере и спят в грязи, уж они-то не будут бегать по улицам с воплями «Мы хотим жрать!». У них на это сил недостанет! Они же еле ползают. Мы с тобой отрываем от себя крохи, чтобы искупить вину перед своей совестью. А эта толпа только орет! И о чем орет, то и получает!
Дэвид подхватил прикрытый тряпкой лоток и тяжело поднялся на ноги. Но толпа двигалась слишком быстро. Если б не старческие ноги, он ушел бы вместе со всеми. Торвин, осторожно ощупывая нос, прогундосил:
— Я боюсь их, Дэвид. Они могут нас убить. Да-да, и запросто.
Дэвид пожал плечами:
— Они тоже всего боятся. Потому что только с карточкой они могут встать в очередь, да и то лишь когда дойдет до их номера. А не будет карточки — долго ли до того, когда ты или я однажды проснемся в грязи на побережье? И на сколько же ночей у тебя хватит здоровья спать в грязи, а, Торвин?
— А ты меня с ними не равняй, — пробормотал Торвин, все еще массируя нос. — Я так просто не дамся. А когда меня бьют…
— Подумаешь, какая драма! — фыркнул Дэвид. — Какой-то растяпа под напором толпы влетел сюда и опрокинул лоток, под которым ты прятался. Всего-то и делов — кровавая юшка! Да не корчи ты из себя страдальца! Лучше посмотри на Поэта. Вот уж кого действительно побили, так побили.
Дэвид кивнул в сторону ближайшей подворотни, из которой появился темный силуэт. Улица уже полностью опустела, лишь время от времени по ней торопливо пробегали группки вооруженных отнятыми у охраны шокерами восставших. А в конце ее виднелся хвост очереди — самые храбрые (а может, самые голодные) уже отважились вернуться на свои места.
По одной карточке занимать место в очереди имел право один взрослый с одним ребенком, поэтому эта тяжелая работа выпадала в основном на долю иждивенцев. Легко ли в одиночку или даже с мальком вдвоем дотащить до дому двухнедельный паек на всю семью? Охрана бдительно следила за порядком в очереди, поэтому от склада тянулись в разные стороны два хвоста: один из входящих, второй из выходящих.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});