с бронёй в пятнадцать миллиметров, если попадает в лобовые плиты под углом. К счастью, такие изыски встретились лишь у двух немецких машин. Была и третья, но в неё летчики умудрились влепить бомбу. Почти прямое попадание. То ли прямо в корму бомбой попали, то ли под неё, но броневик сделал кульбит и лежал вверх колёсами, демонстрируя иссечённый осколками металл на уцелевших листах обшивки.
Последние пять машин не зря казались целыми. Мы на них нашли всего две пробоины. Одна от осколка, а вторая от двадцатимиллиметровой пули. Оба попадания можно считать не критичными. Боковое повреждение капота и простреленная пулемётная башня.
– Вот это я понимаю. Сила, – услышал я скрипучий окающий голос, когда мы вернулись к трибунам, – Это тебе не машины снегом завалить. Тут всё серьёзно. А дыры-то в броне какие, кулак можно засунуть.
Половина гостей с улыбкой обернулась на голос генерал-майора, остальные старательно прятали усмешки. Наша с ним перепалка не прошла незамеченной, как и небольшое землетрясение, вызванное падением льда. Все отлично понимали, что я не снегом машины присыпал, но высказываться не спешили, ожидая моего ответа.
– А действительно, Олег Игоревич, – с лукавой усмешкой повернулся ко мне государь, демонстрируя одним своим обращением моё отличие от остальных гостей, – Не могли бы вы более наглядно показать армии, что маги тоже не лыком шиты.
Шикарная подача от Императора. Такой шанс упускать нельзя ни в коем случае.
– Просто показать? Что бы такое простенькое-то изобразить? – я демонстративно почесал затылок, лицедействуя, и вызывая у вояк уже достаточно громкий смех. Любит русский народ простоватых недотёп, – О, придумал!
Резко развернувшись к полигону, я одной рукой взмахнул над гостями, накрывая всех защитным куполом, а второй указал на уцелевшие броневики.
– Комета!
Бахнуло на совесть. Облако пыли и дыма скрыло полигон.
– Если простенько, то как-то так, – небрежно заметил я, поворачиваясь к гостям.
Что характерно, на меня никто не обратил внимания. Вообще никто…
Все уставились на то место, где оставалась стоять уцелевшая техника. С открытыми ртами.
– А куда броневики делись? – наконец-то услышал я чей-то голос.
– Видимо, как и те, что на острове стояли, отправились в свой броневичковый рай, – махнул я рукой в сторону реки, поясняя жестом, что и там особенно нечего искать под слоем льда, – Мы, маги, пробоины кулаком мерить не обучены. Если уж бить, так бить. Чтобы всё в пыль, в труху и вдребезги. Кстати, воронку я закапывать не буду. Пусть сомневающаяся сторона роту своих службистов вызывает. Глядишь, справятся за день. Или со службами аэродрома можно попробовать договориться, вдруг им пожарный водоём требуется, – подсказал я обалдевшему генерал-майору более простой выход, – А вот под братскую могилу для тех, кто в силу магии не верит, места там маловато будет. Дураков у нас в стране ещё много осталось.
Вот на этот раз меня услышали. Все, если что, услышали. Весь цвет армии, собравшийся здесь на испытания самолёта, в присутствии Императора.
Видели бы вы их лица…
Отлично всё прошло!
Немножко испортил впечатление один дедушка. С виду милый божий одуванчик с улыбчивым лицом и реденькими седыми волосами, выбивающимися из-под ермолки.
Он так улыбался и старательно кивал, слушая меня, что становилось неловко.
И всё бы хорошо, но я догадался спросить у князя Обдорина, какую структуру представляет столь милый дедушка. Оказалось, практически никакую. Оно ему надо, архимагу Нифонту, что-то представлять. Он сам по себе существует.
* * *
– Как всё прошло? – словно бы между делом поинтересовалась моя то ли первая, то ли вторая жена.
Этот вопрос достаточно скользкий, и я предпочитаю о нём не спрашивать. Официально, первой женой у меня Алёна, а фактически – Дарья. Обе при мне себя ведут так, словно их это мало интересует, но Дашка определённо выглядит чуть главнее, что ли. По крайней мере я не раз замечал, что итоги наших споров формулирует она, и Алёнка с ней соглашается.
– Отлично, – бодро отозвался я, потирая руки, – Твой дядя определённо гений. Видела бы ты, как он генералов подставил. Прямо на блюдечке мне их тёпленькими выложил. А я уж постарался, половину полигона в хлам разнёс.
– Надеюсь, ты сегодня никого не убил? – негромко сказала Алёнка, глядя в пол.
Упс-с… А вот это уже серьёзно.
Пусть меня миллионы людей каким угодно страшилищем считают, но только не моя семья.
Да, я убивал людей. И ещё буду убивать. Могу честно сказать, где-то в глубине души меня совесть грызёт лишь по Сумарокову. Вроде бы и вор он, и сам на дуэль меня вызвал, но пока его одного я убил не по делу. Всех остальных приговорил защищая себя, или своё дело, или своих людей. Тут я даже оправдываться не собираюсь. Не трогай моё, и живи себе, сколько влезет. Вот такой я человек. Собственник и Защитник. Простой и прямой, как оглобля.
– Солнышко моё зайчиковое, тебе про власть наверняка много рассказывали. Но похоже, самого главного, в двух словах, видимо так и не объяснили. Страна у нас, знаешь ли, крайне специфическая. Оттого и с властью всё просто. Если ты боишься того, что о тебе подумают, то ты не власть. Зато, если тебя боятся до дрожи в коленках, то и вопросов про власть не возникает. Все просто выполняют, что ты сказал. Вспомни хоть Петра первого, хоть Сталина. Их боялись и боготворили. Что при жизни, что после.
– А отчего зайчиковое? – вычленила Алёна главную для неё деталь во всех моих объяснениях.
– Не будет солнышка, и зайчиков не будет, – с удовольствием сменил я тему, подхватывая жену на руки.
– Аккуратней, пожалуйста… Мне кажется, я того…
– Того – чего? – дурашливо поинтересовался я, раскачивая Алёнку на руках.
– Тошнит меня что-то…
– А огурчиков солёненьких не хочется? – прекратил я телодвижения, с интересом разглядывая покрасневшую жену.
Если что, то я ж теперь мужик с опытом. Знаю, что у них и как.
– Два уже съела, – призналась Алёнка, вздохнув, – Ты думаешь…
– Ага, – прыснул я, – Именно про это и думаю. Только мальчик у нас какой-то недоделанный.
– Как это? – не поняла жена.
– Нормально. Всё под контролем. Сейчас мы быстренько всё поправим, – пробормотал я, пробегая по коридору в сторону ближайшей спальни с Алёнкой на руках, – И будем этим заниматься со всем тщанием и прилежанием.
На дополнительные работы по доработке пацана ушло часа два, а то и три. Кто бы их ещё наблюдал, эти часы, при таком-то архиважном процессе. Жена прониклась ситуацией, и наконец-то я от неё услышал те вздохи и стоны, которых давно ждал.
Вроде, какая мелочь, подумает какой-нибудь