И так ad infinitum.
Это не в упрек генералу — он был умница.
В этот приезд Щербаков увидал меня в солдатской шинели и гимнастерке и приказал мне завести офицерский китель и офицерскую шинель. Куда-то я ездил за ними. И ездил, как всегда, на нашу территорию, при моем проклятущем пистолете. На обратном пути наткнулся на контрольный пост, где отбирали трофейное оружие. Напрасно я пытался доказать, что мой браунинг — не трофейный, а внесен в мой документ — отобрали. Должен сказать, что я вздохнул с облегчением.
Однако ненадолго. В следующую поездку в Луостари меня задержали за то, что я без оружия. Пришлось ехать куда-то к черту на рога — на склад трофейного оружия — и они-таки нашли мой браунинг и вручили его мне обратно. Но я сделал его безопасным — вынул из него обойму. Так и сдал при демобилизации, без обоймы.
Хотя часть моей работы с меня сняла норвежская полиция, но и сейчас, в апреле и мае, то и дело приходил ко мне наш дневальный в лягушачьей форме и говорил:
— Товарищ капитан, там норвеги пришли.
Однажды пришла дама с молоденькой, чрезвычайно некрасивой дочкой и требует приема у коменданта. Я говорю:
— Комендант занят, он не может вас принять, изложите, пожалуйста, ваше дело мне.
— Нет, у меня дело очень важное, я могу говорить только с комендантом.
— Госпожа, — говорю я, — комендант не понимает по-норвежски, и вам придется с ним говорить только через меня же.
— Да? Ну хорошо… Дело в том, что моя дочка выходит замуж.
— Поздравляю, — сказал я. — А кто же жених?
— Русский офицер. Я хотела бы получить от коменданта его характеристику — могу ли я доверить ему свою дочь?
Хотя еще не было вскоре последовавшего официального запрета браков (и связей) наших военнослужащих с иностранками, все равно этот случай был ЧП.
— Русский офицер? Позвольте узнать его звание и фамилию. — Звания мы не знаем. Карин, как зовут твоего молодого человека?
— В-вася… — робко произносит дочка.
Вопрос был ясен. Всякий солдат был Васей, если он не хотел, чтобы его отождествили. А взгляд на «невесту» ясно дал мне понять, что дело было темной ночью.
— Вася? — сказал я. — Я его знаю, и ни в коем случае не рекомендую доверять ему вашу дочь.
— Вы уверены?
— Совершенно.
У бедной «невесты» на лице изобразилось горе, и с упавшим лицом она удалилась вместе с мамой.
Ничего другого сказать им было, конечно, нельзя.
Другой раз меня вызвал «норвег» по какому-то довольно маловажному делу, но когда я вышел, он на меня не взглянул и стоял, уставившись в стенку.
— В чем дело? — спросил я.
— Вот об эту стенку меня били головой, когда здесь помещалось гестапо.
Так я узнал о предыдущей аватаре нашей комендатуры и о происхождении моих нар.
Меня часто спрашивали знакомые, слышавшие о том, что я во время войны работал в комендатуре, часто ли происходили изнасилования, бич наших начальников и комендантов в других оккупированных областях, особенно в Восточной Пруссии. Нет, в Норвегии этого не было. Кроме дела с «Васей», которое к изнасилованиям не отнесешь, мне был известен один единственный случай. Он произошел весной под Нейденом, стал известен норвежской полиции, и о нем довел до нашего сведения Анденес. Наши начальники не хотели заводить дела, но Лукин-Григэ настоял; в Нейдене произошел открытый судебный процесс, и виновник был присужден к 10 годам. Однако где-то в июле норвежцы рассказали нам, что осужденного солдата опять видели около Нейдена. Мы с Лукиным сказали, что этого не может быть и что норвежцы обознались. На самом же деле так и было: солдату автоматически заменили 10 лет заключения на 6 недель штрафбата, только боев у нас не было, так что он благополучно вернулся в свою часть.
Никак не вписывается в мои воспоминания эпизод с моим полетом в штаб Северного флота — зачем я туда летал? Может быть, по просьбе норвежского морского начальника? И когда именно? Мне смутно помнится, что это было в апреле — было еще очень холодно — но, может быть, и позже.
В порту Киркенеса приземлилась летающая лодка «Каталина». Это был довольно большой по тем временам самолет, с лодочным фюзеляжем и приподнятой над ним плоскостью крыльев и двумя моторами; он мог садиться только на воду и взлетал тоже с воды. Меня подвезли к нему на лодочке; дверца была только в кабину пилота, а в фюзеляж надо было пробираться через отверстие для пулемета, проделанное в плексигласовом шаре в борту фюзеляжа.
«Каталина» отнесла меня в Полярное.
Опять не помню, кто принимал меня в Полярном и почему, только помню, что принимали хорошо и даже пригласили в кают-компанию какой-то подводной лодки. Обедал я в столовой с И.Л.Фейнбергом. Обратно я добирался в Лиинахамари мимо Рыбачьего полуострова на «охотнике (за подводными лодками)» — это довольно большой вооруженный зенитками и глубинными бомбами катер. На палубе мне стоять не разрешили (да и дул режущий холодный ветер) — и я провел все время лежа на металлических нарах, прижатых к железному же борту, за которым слишком хорошо ощущалась ледяная океанская вода. Из 'Лиинахамари я возвратился в Киркенес опять же на «Каталине».
В первых числах мая в порт Киркенеса пришел очередной корабль «Либерти». Его капитан не только посетил наших коменданта и старшего морского начальника, но и пригласил их (и, конечно, меня) в гости на свой корабль. В капитанской каюте нас неожиданно ожидало пиршество, которого наши офицеры не видывали в жизни: неслыханная ветчина, обед, как в лучшем американском ресторане, отбивные котлеты, упоительное сладкое с нежным кремом — и невиданные напитки: джин с лимоном, великолепное виски с содой, шампанское. Оба моих начальника до такой степени другощались, что заснули в своих мягких креслах.
Тогда у меня завязался дружеский разговор с капитаном, который был норвежцем из Осло.
— Откуда ты так хорошо говоришь на говоре Осло?
— Я прожил там пять лет и учился в школе.
— Да? Ну а кого ты знаешь в Осло?
— Что за странный вопрос? Десятки, может быть, сотни людей — да и Осло большой город — какой шанс, что у нас есть общие знакомые?
— Ну, назови хоть одно имя.
— Пожалуйста. Герд Стриндберг. Я был в нее влюблен. — Стриндберг? На Нубельсгате?
— Ну да.
— А я был женихом ее сестры Хишти. К сожалению, дело не сладилось. Так ты, вроде, мой зять?
— Вроде, — сказал я и спросил его, что он знает о судьбе Стриндбергов. Он сказал, что до войны было все в порядке, а с начала войны он сведений не имеет: все норвежские капитаны со дня вторжения немцев в Норвегию увели свои суда в союзные порты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});