И наконец, здесь была Ливи, его земная жена, с которой он прожил тридцать четыре года!
Он чертыхнулся, пригладил несуществующие усы, снова потянулся к дверце шкафа и еще раз вытащил на свет божий темную бутылочку. Он выпил еще рюмочку. Глаза подернулись слезинками, но было ли это вызвано виски или мыслью о Ливи, он не знал. Вероятно, в этом мире непонятных явлений и таинственных действующих лиц слезы могли появиться от этих причин и от многих других тоже, заглянуть в которые его подсознание пока не позволяло. Оно ждет, пока сознание исчерпает свои интеллектуальные возможности, и тогда подсознание займет его место.
Сэм прошел к левому окну и выглянул наружу. Там, в двухстах ярдах, под ветвями железного дерева стояла круглая двухкомнатная хижина с конической крышей. В ее спальне должны были сейчас находиться Оливия Ленгдон Клеменс, его жена — вернее, его бывшая жена — и долговязый длинноносый Савиньен Сирано де Бержерак, шпажист, вольнодумец, писатель.
— Ливи! Как ты могла? — тихо прошептали его губы. — Как ты могла разбить мое сердце, сердце своей молодости?
Прошел год, как она объявилась вместе с этим французом. Он был ошеломлен, потрясен и взволнован, как никогда раньше за все свои семьдесят четыре года, проведенных на Земле, и двадцать один год, прожитый на этой Речной Планете. Но он уже оправился от этого потрясения. Или, вернее, он оправился бы, если бы не случилось еще одно потрясение, хотя и не такое страшное. Ничто уже не могло превзойти первое. Ведь в конце концов он не мог рассчитывать на то, что Ливи будет обходиться без мужчин двадцать один год, особенно если она снова молода, красива и такая же пылкая. Ведь у нее не было надежды на то, чтобы снова увидеть его. Он сам за это время жил с доброй полудюжиной женщин и не мог, да и не хотел требовать от нее ни целомудрия, ни супружеской верности. Но он думал, что она бросит своего дружка, как только опять увидит его.
Но этого не произошло. Она любила этого французишку.
Он виделся с ней почти каждый день с той ночи, когда она впервые возникла из речного тумана. Они разговаривали достаточно вежливо и иногда даже настолько набирались духу, что могли позволить себе смеяться и шутить, как когда-то на Земле.
Иногда, пусть на мгновение, но их глаза несомненно говорили друг другу, что старая любовь все еще живет в них. Однако, когда он, больше уже не в силах сдерживаться — смеяться, когда хотелось плакать — делал шаг ей навстречу, она отступала ближе к Сирано, если он был рядом, или оглядывалась, разыскивая его глазами, когда его не оказывалось близко.
Каждую ночь она была рядом с этим грязным, грубоватым, носатым, с безвольным подбородком и все же ярким, энергичным, умным, талантливым французом.
— Жалкая лягушка, — пробормотал Сэм. Он представил его прыгающим, квакая от вожделения, к белой, четко очерченной фигуре Ливи; прыгающий, квакающий…
От этой мысли его передернуло. Нет, не стоит об этом так думать. Однако, даже когда он тайно приводил к себе женщин — хотя ему и не нужно было ни от кого прятаться — он не был в состоянии забыть о своей Ливи. Он не мог позабыть ее, даже когда жевал наркотическую резинку. Она всегда возникала в море его возбужденного наркотиками сознания, как парусник, подгоняемый ветром желания. Прекрасный корабль под названием «Ливи» с наполненными ветром белыми парусами и стройным белоснежным корпусом…
И он слышал ее смех, ее прелестный смех. Это выдержать было тяжелее всего.
Он отошел от этого окна и стал смотреть в окно напротив. Он стоял около дубовой подставки, на которой был укреплен штурвал его речного корабля с массивными резными рукоятками. Эта комната была его «капитанским мостиком», а две задние — палубной надстройкой. Все здание было расположено на склоне самого близкого к равнине холма. Оно стояло на столбах высотой в 30 футов и войти в него можно было только по лестнице, а точнее, по трапу (если использовать корабельную терминологию, на чем настаивал Клеменс) с правого борта или через иллюминатор прямо с холма за крайней каютой палубной надстройки.
Наверху этого «мостика» висел огромный колокол — единственный, насколько ему известно, колокол на этой планете. Как только водяные часы в углу комнаты покажут шесть часов, он зазвонит в него. И темная долина постепенно наполнится жизнью.
16
Туман все еще висел над Рекой и над ее берегами, но он мог видеть огромный чашный камень в полутора милях ниже по равнинному склону, как раз у берега Реки. Мгновение спустя он увидел лодку, вынырнувшую из тумана. Из нее выскочили двое, вытащили свое суденышко на берег и побежали вправо по берегу. Света было уже достаточно, чтобы различать их, хотя иногда они скрывались за зданиями. После того, как они обошли двухэтажную гончарную мастерскую, они свернули и устремились к холмам. Теперь их уже не было видно, но Сэм без труда определил, что направлялись они к бревенчатому «дворцу» Джона Плантагенета.
Это называется сторожевая служба Пароландо? Ведь каждая четверть мили должна была охраняться с помощью системы сторожевых вышек, на каждой из которых должно дежурить четыре человека! Если они замечали что-либо подозрительное, они должны были бить в барабан, дуть в сигнальные горны и зажигать факел.
Двое проскользнули в тумане, чтобы передать какое-то известие королю Джону, бывшему королю Англии!
Через 15 минут Сэм увидел тень, крадущуюся в серой утренней мгле. Раздался звон колокольчика у входа в его дом. Он выглянул в окно с правой стороны. На него смотрело бледное лицо его собственного шпиона — Уильяма Грейвела, знаменитого торговца шерстью, умершего в Лондоне в 1401 году. Здесь, на этой планете, не было овец или других животных, кроме людей. Но у бывшего купца проявились выдающиеся способности к слежке, и ему нравилось не спать по ночам, тайно пробираясь по окрестностям.
Сэм кивнул ему и пригласил войти. Грейвел взбежал по «трапу» и прошел внутрь дома, как только Сэм отворил массивную дубовую дверь.
— Привет, лейтенант Грейвел, — сказал Сэм на эсперанто. — Что произошло?
Грейвел ответил:
— Доброе утро, босс. Этот жирный негодяй, король Джон, только что принял двух лазутчиков.
Ни Сэм, ни Грейвел не понимали английский язык, на котором изъяснялся каждый из них в отдельности. Однако в большинстве случаев прекрасно могли объясняться друг с другом с помощью эсперанто.
Сэм ухмыльнулся. Билл Грейвел, не замеченный часовыми, опустился по веревке, наброшенной на ветку железного дерева, на крышу двухэтажного здания. Он прошел в спальню, где спали три женщины, а затем взобрался на верхнюю лестничную площадку, откуда мог видеть сидевших за столом Джона и его шпионов — итальянца из двадцатого века и венгра из шестнадцатого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});