можно растоптать обычными аргументами точно дом из песка на песке.
– Что еще?
– Все чаще тебя посещает чувство, что ты родился не в ту эпоху. Лет так сто двадцать назад твои идеи славно приняли бы, а так до твоей софистики никому нет и не будет дела. А хуже того, что ты не написал в своей жизни ни строчки.
– Ты в этом так уверена?
– Более чем. Ты просто набиваешь себе цену, называясь эссеистом, переводчиком или кем бы то ни было еще, кем ты не являешься.
– Чего ты добиваешься?
– Хочу открыть тебе глаза, что я та еще язва. Мне становится смешно, когда люди вроде тебя говорят, что я им нравлюсь.
– Если не перестанешь, влюблюсь в твое рациональное мышление.
Воскресенская закатила глаза.
– Мне надоело гулять с тобой. Проводи меня до остановки.
– Ладно. Какой транспорт тебе подходит?
– Серьезно? На такой паршивой ноте ты отпустишь девушку домой?
– Если девушка плохо себя ведет, ее следует наказать.
– Этим ты только себя накажешь.
– В таком случае, попытаюсь удержать ее силой.
Фыркнув, Василиса ускорилась, чтобы уйти от наскучившего собеседника. Флейман, сохраняя невозмутимость, продолжил идти с прежней скоростью. И только когда девушка скрылась за слепым поворотом, он перешел на стремительный шаг. Однако смысла в этом не было – Василиса вполне спокойно ожидала его на скамейке, скрытой в кустах. Вот только когда Феликс догнал ее и сел рядом, она демонстративно отодвинулась от него на целый метр.
– Даю тебе последний шанс.
– Весьма великодушно с твоей стороны.
– Давай, если наши взгляды в отношении искусства совпадут, то я соглашусь с тобой встречаться.
– Как мы это узнаем?
– Я буду задавать тебе вопросы, а потом просто скажу совпало или нет.
– А как я пойму, что ты меня не обманываешь?
– Условимся, что я тебе в конце докажу.
– Идет.
– Для начала скажи, что для тебя совершенное искусство?
– Супрематизм Малевича.
– Почему?
– В отличие от своих предшественников Малевич создает что-то новое, а не подражает природе и окружающему миру. В его геометрических фигурах отражается гениальность человека, как творца.
– Идеально ровный квадрат эстетичнее обнаженного женского тела?
– Каверзный вопрос?
– По правилам только я могу задавать вопросы.
– Ты это не оговаривала.
– Заканчиваем игру?
– Супрематизм – это идеология, а женское тело – эстетика. Их нельзя сравнивать.
– А если девушка снимает эротические фотографии, а потом выкладывает их в интернет, чтобы привнести в мир больше эстетики – это не считается идеологией?
– Это даже не искусство. Скорее распутство.
– Хорошо. Предположим, что я выкладываю в соцсетях свои фотографии в одном нижнем белье. При этом по-максимуму использую свое мастерство художника. В таком случае, ты изменишь свое мнение?
– Ты таким не занимаешься.
– Это не ответ.
– Любой художник вправе самовыражаться по-своему.
– Ты бы посмотрел на подобное искусство?
– Я не знаю.
– Лучше подумай над ответом. Мало ли, это может кого-нибудь обидеть.
– Возможно посмотрел бы.
– Если бы стоял выбор смотреть на меня без одежды или на супрематизм – что бы ты выбрал?
– Тебя.
– Тогда последний вопрос – если бы я стала твоей девушкой, ты бы мне разрешил заниматься камхорингом?
– Нет.
– Очень жаль, Феликс, но мы несовместимы.
– Почему? Ты обещала доказательства в конце.
– Хорошо, они будут. В отличие от тебя, я смотрю на вещи реально. В жизни нет никакого вдохновения. Людьми всегда движет возбуждение, просто каждый направляет его, как и куда может. Лично меня восхищает женское тело – в белье или без него – не важно. Привлекательная грудь и пышные ягодицы – вот настоящее искусство. Идеальная геометрия.
– Хочешь сказать, что ты и сама занимаешься эротической фотографией?
– Обожаю, когда на меня голую смотрят и восторгаются.
– Это все провокация. Я тебе не верю.
– Ты сейчас в линзах?
– Что? Нет, я их не ношу.
– А очки где?
Феликс потянулся к переносице рукой, вспомнив, что в последнее время везде ходил в очках. Теперь, когда Василиса заострила на них внимание, он вспомнил, что они спали с его лица, когда он упал на кофейный столик.
– Похоже, оставил дома.
Ни с того ни сего Воскресенская встала, отошла от скамейки на пару метров и оглянулась по сторонам. Удостоверившись, что вокруг никого нет, она завела правую руку за спину и стала медленно поднимать подол своего платья. Юбка скользила по гладкому капрону, пока не обнажила две шелковые ленточки подтяжек для чулок. Немного повременив (похоже, так она дразнила), Василиса буквально на какое-то мгновенье задрала свою одежду еще выше, чтобы показать две выпуклые округлости, украшенные тонкой полоской кружевного белья.
– Теперь веришь?
Феликс попытался что-то сказать, но рот онемел, звуки не шли.
– Теперь я точно ухожу. Прощай.
Василиса Воскресенская испарилась. Феликс Флейман открыл глаза.
XII. История русского степничества
Феликс отодвинул щеколду и выбежал на лестничную клетку. Женя, в надежде, что он еще обернется, проводила молодого человека глазами до лестничной клетки, но он очень быстро скрылся из виду.
«Перестань жалеть себя, – сказала себе Женя, пытаясь сдержать подкатившие к глазам слезы. – Ты ему неинтересна, смирись уже с этим. Ты – Женя, а Женя не создана для серьезных отношений. Этим все сказано».
Женя вернулась в комнату. На полу по-прежнему валялись книги и канцелярия, которую она не успела собрать. Вновь присев у стеклянного столика, Женя обнаружила знакомую вещь – очки. Видимо, они слетели с Флеймана, пока тот падал.
– Вот нелепый, – проговорила она и рассмеялась. Надев на себя очки, Женя встала и подошла к зеркалу. Подражая манере Флеймана говорить с какой-то напыщенностью, она произнесла: – Фантазия и воображение – это два уникальных дара, которые отличают нас от животных… Бред какой.
Безразличный, самодовольный, смешной – Женя не понимала, чем так ей нравится Флейман. Возможно она просто устала быть одинокой, потому цепляется за первого встречного.
– А ведь он даже не спросил, почему я не появилась тогда на собрании.
* * *
Бум, бум, бум – раздался неожиданный грохот, от которого я слетела с кровати. Полусонная и хмурая, я поползла на ощупь в коридор, собирая ногами углы проклятой мебели. Еле раскрыв слипшиеся веки, я посмотрела в глазок – некое существо стояло и долбилось в мою дверь.
– Здравствуйте, – произнесло оно хриплым писклявым голосом в образовавшуюся щель между стеной и дверью.
– Здрасьте, – ответила я и смерила глазами эту странную антропоморфную особь. Отдаленно она напоминала запустившее себя, заплывшее жиром тело, которое уже перестало напоминать не то чтобы женщину, но даже человека.
– Пройдите, пожалуйста, соцопрос, – сквозь зубы процедило оно.
– Что, с раннего утра решили людей доставать?
– Простите. Но уже два часа дня.
– Как два часа?
– Вот, смотрите, – буркнуло оно и показало в пухлой ручке экран своего старого кнопочного телефона. На нем значилось пятнадцать минут третьего.
– Я в два должна была быть уже на станции! – в панике я захлопнула дверь.
Добежав до дивана, я схватила лежащий у подушки телефон и раскрыла будильник – по неведомой мне причине он был отключен.
– Ну, почему? – вырвалось из меня.
В спешке забежав в ванную, я стала считать: две минуты на зубы, одна на одежду, пять – до метро, десять – до