Читать интересную книгу Мастер икебаны - Масси Суджата

Со времен Второй мировой дом перестраивали каждые десять-двадцать лет, так что из деревянного домика, похожего на тот, в котором я жила в Янаке, он постепенно превратился в аккуратную оштукатуренную шкатулку, похожую на все остальные коробочки на этой улице. Господин Исида жил наверху, над магазином, заставленным старинной мебелью. Единственным предметом, не предназначенным для продажи, был миниатюрный алтарь, установленный над входом. Его украшали полоски бумаги с пожеланиями и надушенный восковой персик, который здесь меняли каждый день, так что в магазине всегда вкусно пахло. Когда я вошла, хозяин разговаривал с клиенткой — стильно одетой японкой лет под шестьдесят. Яхла, пол женский. Господин Исида бросил на меня быстрый взгляд — погуляй, мол, пока я тут закончу. В магазине царило такое же вишневое безумие, как и во всей стране, точнее, в ее коммерческом пространстве. На стенде лакированного дерева красовалось розово-лиловое кимоно с узором из вишневых бутонов. На старинном тансу хозяин, как полагается, пристроил икебану из вишневых веток в округлом низком сосуде — сюибане. Вокруг него стояло еще несколько таких же, но без воды и цветов.

Я взяла пустой сюибан в руки и перевернула, чтобы посмотреть на подпись художника. Два иероглифа кандзи, впечатанные в керамическое донце, были мне знакомы: «цветы» и «гора». Сложив их вместе, вы получали не что иное, как «ка-яма».

«Неужели кто-то в этой семье занимался гончарным ремеслом? — подумала я. — Нет, не может этого быть».

Скорее всего, сюибаны заказали когда-то для школы, как и всю остальную разношерстную посуду, заполняющую полки в классной комнате. Единственное, что меня смущало, так это слишком веселые цвета — оранжевый, розовый и зеленый. Такое сочетание вызывало в памяти залихватский модерн тридцатых годов. Правда, оно также вызывало в памяти американскую посуду для пикников. И еще — классическое японское кимоно.

Пока я вертела керамику так и сяк, дела у господина Исиды заметно пошли на лад. Клиентка, разглядывавшая тансу, прошла стадию сомнений и приближалась к тому моменту, когда ей придется подписать чек на семьсот тысяч иен — четыре тысячи восемьсот долларов. Глядя, как она нежно поглаживает лакированный деревянный бочок, я почувствовала что-то вроде укола зависти. Какое же все-таки наслаждение — покупать умопомрачительную антикварную вещь и знать, что не выбрасываешь деньги на ветер. Старинные штуки вроде этого тансу просто не умеют падать в цене.

Заключив сделку, дама покинула магазин, оставив господина Исиду согнувшимся в глубоком поклоне. Он позволил себе разогнуться, кряхтя и потирая поясницу, только когда дверь за клиенткой закрылась, и тут же проворчал:

— Я пропустил всего два занятия тайчи, но уже чувствую себя полной развалиной.

— Да бросьте, вы полны сил и здоровья. — Я улыбнулась своему учителю и присела к чайному столику, заваленному книгами и бумагами. Это его любимое местечко, здесь можно было всегда напиться чая и вволю посплетничать.

— Удачный нынче денек, Симура-сан. Этот тансу громоздился здесь восемь месяцев. Я уж думал, его никто не купит.

— Знакомое чувство. — И я рассказала ему историю про тарелки госпожи Мориты.

— Сожалею, но не смогу вам помочь, — развел руками господин Исида. — У меня у самого завалялся похожий комплект, только там двенадцать предметов. Пять месяцев не могу от них избавиться! Рынок антиквариата просто-напросто лежит и умирает.

— Похоже на то, — подтвердила я с важным видом, думая обо всех своих сделках последнего времени. Скоро для моих удачных покупок придется снимать отдельный склад.

— Расскажите мне об этой, розовой. — Я взяла в руки посудину для икебаны цвета мокрой раковины.

— Этот сюибан сделан на заказ на острове Кюсю, специально для школы Каяма. В первой половине столетия таких ваз изготовили довольно много, их даже стали называть каямской посудой. Именно эта, розовая, похоже, сделана в тридцатых годах.

Господину Исиде и в голову не приходило, какие неприятные ассоциации могло вызвать имя Каяма, впечатанное в донышки его сюибанов. Он вообще не читал газет, только серьезные журналы об антиквариате. И телевизора у него не было. Убийца мог день и ночь бегать вокруг станции Камиячо, но если в руках у него не было окровавленного самурайского меча, желательно подлинного, на внимание господина Исиды он вряд ли мог рассчитывать.

«Так себе задумка, — отметила я, — не всякий цветок будет выглядеть достойно в керамике розового оттенка».

— Зачем же вы купили этот новодел? — спросила я Исиду, поднимая вазочку повыше. — Обычно вас такие простые вещи не интересуют.

— Я вдруг подумал, что окажусь единственным антикваром в Токио, а то и во всей Японии, владеющим полным собранием такой посуды. Наступит день, и ученик или, скажем, поклонник школы Каяма придет и купит все скопом. Например, из любви к прошлому.

— Я, наверное, и есть такая ученица. Но отнюдь не поклонница. — Я сухо улыбнулась.

— Понимаю. Но ты встречаешься с особенной породой людей в этом вашем мире икебаны, не так ли? — Он немного помолчал. — Не думаю, впрочем, что ты знакома с членом семьи Каяма, который принес мне эти вазы.

— Членом семьи? — Я оторопела.

— Ну да. Женщина в возрасте твоей тети.

— В семье Каяма нет женщин в таком возрасте! Только Нацуми, а она моя ровесница.

— Этой леди было за пятьдесят. Хотя по лицу японской женщины трудно судить о ее возрасте. Теперь столько замечательных средств... Эта дама выглядела очень мило, должен признаться. Правда, не слишком дружелюбна и сильно напряжена. Думаю, что ее смущала необходимость расставаться с фамильной коллекцией. Такое часто бывает с людьми, которых тягостные обстоятельства вынуждают продавать личные вещи.

Что я слышу? Семья Каяма во власти тягостных обстоятельств? Впрочем, откуда мне знать.

— В чем именно выражалось ее напряжение? — спросила я, почувствовав себя заинтригованной.

— Она потребовала немедленного ответа: да или нет. Либо я покупаю все целиком — двести предметов, — либо она поворачивается и уходит. И еще — когда речь зашла об условиях сделки, она запросила для себя восемьдесят процентов от объявленной цены.

Да, это, пожалуй, многовато. Шестьдесят процентов было бы в самый раз, такова традиция.

— И что же вы ответили?

— Я предложил ей шестьдесят пять. Если бы посуда не продалась за два месяца, ей пришлось бы все забрать обратно. Она согласилась. Без сомнения, эта дама побывала у нескольких антикваров, и ей везде отказали. В этих предметах было что-то особенное. — Он поводил пальцем по розовой глазури. — Я просто чувствовал, что должен их взять.

Еще одна жертва болезни всех антикваров. По той же причине я взяла на комиссию тарелки госпожи Мориты — соблазн подержать у себя прекрасную вещь. Хотя бы недолго. Разумеется, формальной причиной по-прежнему оставалось желание заработать. Но в глубине души я догадывалась, что дело в другом: мне просто хотелось закатить вечеринку на девять человек и поставить на стол эту несусветную красоту. Хотя бы разок.

— Понимаю, — сказала я. И это была чистая правда.

— В тот момент я, похоже, был не в себе. Записал ее телефон как попало, и по этому номеру никто не отзывается. Сама она мне не звонит, хотя за три месяца я продал девять сюибанов и мог бы заплатить ей деньги.

— Ладно, я попробую вам помочь. Разузнаю, по крайней мере, есть ли в семье Каяма хоть одна женщина в таких летах.

— Но ты только что сказала, что равнодушна к икебане. — Голос господина Исиды был полон скепсиса. — С какой стати ты станешь этим заниматься?

— Я тоже хочу знать, кто эта дама, — ответила я, глядя ему прямо в глаза.

— Думаешь, есть шанс раздобыть ее телефонный номер?

— Может быть. Такео сказал мне, что его мать умерла. Думаю, что эта дама — самозванка. Или дальняя родственница, приехавшая в Токио с визитом и заодно быстренько распродавшая фамильную посуду.

— Ну, это вряд ли... — В голосе господина Исиды зазвучало сомнение. Однако я чувствовала, что он взволнован.

— Обещаю вам, что сделаю все осторожно. Пожалуй, придется купить один из сюибанов, чтобы оправдать внезапный интерес к каямской посуде. — Мне на самом деле захотелось приобрести эту вещицу. Например, чтобы подарить ее тете Норие. Благодарный жест, означающий, что ее уход за больной племянницей был в должной мере оценен. И что пора домой. В Йокохаму. Где ее ждут все те же уроки икебаны и те же пленительные лилии.

Вернувшись в Роппонги, я первым делом купила местную «Тайме». Англоязычная пресса уже потеряла интерес к убийству в школе Каяма и со вкусом принялась за банковский кризис. На мировой бирже рейтинг Японии скатился вниз, уступив первые два места Англии и США, но правительство упорно не теряло оптимизма. Тоже мне новости. Я скатала газету в трубку и сунула ее в свой рюкзачок, изрядно раздувшийся от сегодняшней покупки. Взвалив неуклюжую поклажу на спину и с ужасом поглядевшись в витринное стекло, я свернула на Гайен-Хигаси-дори и отправилась в «Волшебный лес», возле которого, к счастью, сегодня не толпились демонстранты.