Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.
У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…
Всегда оставалась надежда – другие птицы, щенок или дерево ценной породы. Даже перед лицом реальной гибели живых существ можно было извлечь пользу из жестоких уроков прошлого и не допустить повторения подобных трагедий. Но надежда всегда освещала будущее.
У саскуэханноков нет надежды, нет будущего. Их время прошло. Шеннон не хотела, но вынуждена была признать их близкий конец. Тысячелетняя культура… культура процветающая могла погибнуть из-за нарастающего потока болезней и цивилизации, пересекавших Атлантику.
«Ты не можешь взять на себя ответственность за их судьбу, – твердо сказала она себе. – Ход истории был предопределен сотни лет назад. Он не только привел к гибели саскуэханноков, но и к добрым делам. Лекарства от страшных болезней, рождение миротворцев, таких, как Мартин Лютер Кинг… твое будущее – существование твоей семьи и современной культуры. Ты не можешь вмешиваться в ход истории… у тебя нет морального права. Хватит ли у тебя сил распорядиться судьбами Филиппа и Гвен, матери и своей собственной?»
У Джона хватило бы сил. И у ее отца, Мэтью Клиэри. Он был из той же породы людей. Он не боялся конфликтов и боролся с несправедливостью, даже рискуя собственной жизнью. Что бы он посоветовал своей дочери в эту трудную минуту? Она никогда не видела отца, но была уверена, он бы посоветовал предупредить Кахнаваки, а потом будь что будет.
Интересно, как чувствует себя такой сильный, смелый и решительный человек? Было ли известно тем, кто посылал дочь Мэтью Клиэри в прошлое исправить то, что считали ошибкой, что она не способна и не осмелится пойти на такой риск?
Как узнать, зачем ее перенесли сквозь века в прошлое? Чтобы исправить ошибку… Слова стучали в мозгу, и Шеннон вдруг осознала с чувством облегчения, что именно в этом суть всей проблемы. В книге рассказывалось о том, как на простодушное племя, выращивавшее кукурузу и воспитывавшее детей, напала кровожадная англо-ирокезская орда. Шеннон подозревала, что не сможет удержаться и предупредит Кахнаваки. Она, как всегда, торопилась с выводами.
«Все было не так, – прошептала она в темноту. – За неделю до 16 июня Кахнаваки и его сородичи заключили тайный союз с французами против англичан. Все, включая Кахнаваки, выпили слишком много. Любовь его сестры к английскому офицеру и его собственная ненависть к англичанам ослепили его, и он нанес первый решающий удар. Вот почему мне не следует вмешиваться».
Шеннон вздохнула с облегчением. Может быть, все-таки она дочь своего отца? Она уверена, отец не захотел бы, чтобы она взяла на себя ответственность за пьянство, разжигание войны или предвзятое мнение саскуэханноков. Свой выбор она сделала сама. Мирных людей она бы защитила, даже ценой собственной жизни. Те, кто нарушает мир, пусть идут предначертанным им путем. У нее есть моральное право остаться в стороне, несмотря на желание помочь.
Их судьба – результат их культуры и отношений с соседями. Этот мир полон опасностей. В нем нация воюет против нации – англичане против французов, шони против мохауков, французы против ирокезов, ирокезы против алгонквианов. Этот мир был миром саскуэханноков. Они сами, а не Шеннон, выбрали свой путь и сами отвечают за последствия. Она прислушалась к нежному голосу женщины, успокаивающей испуганного ребенка в вигваме где-то по соседству. Судьба этих людей решена. Единственное, что оставалось Шеннон, так это горевать о невосполнимой утрате.
Она соскользнула с помоста, нашла туфли и, завернувшись в одеяло – вдруг кто-нибудь бродит во дворе, – вышла из задымленного вигвама. Пока Шеннон спала, прошел дождь. Воздух был свежим, бодрящим. Минуя угрожающий частокол, Шеннон остановилась и осмотрелась. Охраны нигде не было видно. Откуда-то появилась Герцогиня, и Шеннон счастливо улыбнулась собаке.
– Ты спала под моей кроватью, дружочек? – Она погладила собаку по маленькой изящной головке. – Давай поищем ручей, мимо которого шли вчера.
Вода в ручье казалась агатовой в лунном свете. Шеннон напилась из ладошки, напоила собаку, села на бревно и задумалась. Тихо журчала вода… На плечо Шеннон опустилась чья-то рука.
– Я знала, что ты придешь, Джон.
– Это не Джон, – раздался за спиной тихий шепот. – Шеннон Клир Ри?
Шеннон быстро оглянулась и задохнулась от неожиданности. Перед ней стояла женщина с огромным животом, с лицом изысканной красоты. Жена Кахнаваки! Ее темные глаза не были похожи на глаза мужа. Экзотические, любопытные, вызывающие. У Кахнаваки глаза непроницаемые, взгляд мягкий и уверенный. Несомненно, женщина решила составить собственное мнение о гостье. Она нервно прикоснулась рукой к золотистой косе Шеннон и попыталась приветливо улыбнуться. Заметив, что та смотрит на ее большой живот, мрачно усмехнулась, похлопала себя по животу и сообщила:
– Кахнаваки.
– Ты жена Кахнаваки? Ты знаешь мое имя. Скажи, как тебя зовут?
Черноглазая красавица поправила накидку из серебристой лисы.
– Дийс-га-га, – имя было таким знакомым…
Джон так назвал птицу, песня которой служила им с Кахнаваки сигналом.
– Малиновка. Очень красиво, – вспомнила Шеннон.
– Красиво. Малиновка красивая, – гордо согласилась та. – Шеннон красивая.
Кажется, она шла на уступки. Шеннон кивнула, соглашаясь.
– Окей. Я поняла. Ты очень хорошо говоришь по-английски. Мне бы хотелось немного знать ваш язык.
Малиновка снова похлопала себя по животу и назвала имя мужа. Потом показала на Шеннон и спросила:
– Джон Катлер?
– Да. – Взгляд женщины остановился на золотых сережках. Шеннон захотелось подарить их ей, но, вспомнив, как смутила вождя, пытаясь подарить ему сережку, она решила посоветоваться с Джоном.