недели. Чиновники известили семью, что в школу всем троим не надо, по причине реабилитации, поэтому младшие изучали науки под присмотром старшей, ведь они многое пропустили, а еще больше просто не знали. Да и те знания, которые были, куда-то спрятались, отчего выколупывать их было непросто. Но они, разумеется, справлялись. Измененные Блокадой юные члены семьи слов «не могу» и «не хочу» просто не знали. Надя сказала «надо», и они делали, как надо, потому что за месяцы в Ленинграде очень хорошо уже выучили, что такое «надо». Это «надо» было с ними всегда. И в «смертное» время, и даже когда, казалось, стало чуть полегче. Надо встать, надо умыться, надо сдержаться, надо идти на завод, надо жить…
---------
[1] Ольга Берггольц «Третье письмо на Каму»
[2] Ольга Берггольц
Глава 16
Совершенно неожиданно, незадолго до Рождества, выпал снег. В Швейцарии снег был зимой обычен только в горах, а в городах внизу не очень, поэтому увидевшая снег в окно, Надя сначала обрадовалась, думая о том, как младших на санках покатает. Накинув шубку, девушка сделала шаг наружу, вдыхая морозный воздух и замерла… Снег лежал на улице небольшого швейцарского городка, сверкал в лучах солнца, но перед глазами девушки внезапно встала совсем другая картина: засыпанные снегом мостовые, обледенелые троллейбусы, бредущие люди. И была эта картина такой реальной, что Надя всхлипнула, хватаясь за грудь.
Фрау Кох падение дочери увидела из окна. Выскочив из дома, женщина подхватила Надю на руки, внося ту сразу в гостиную. Девушка была в обмороке. Обеспокоенные младшие, занимавшиеся колдовской наукой, сразу же подскочили к старшей сестре, помогая привести ее в сознание. Стоило Надежде открыть глаза и… Она заплакала от пережитого ужаса. Девушка вся дрожала, поэтому все сразу понявший Гришка принялся ее укутывать во все, что было под рукой.
— Мама, а когда сестренка упала? — деловито спросила поставившая чайник Маша.
— Когда на улицу вышла, — ответила мама, пытаясь успокоить старшую дочку. Что случилось, она просто не знала. — Не понимаю, что произошло…
— Сейчас узнаем, — проговорила налившая чаю старшей девочка. Она прошла к входной двери, распахнув ее, но, лишь выглянув, сразу же захлопнула, прижавшись спиной. — Гриша… — прошептала Маша, почувствовав, как темнеет перед глазами.
— Что ты, милая? — буквально втащив Машу в гостиную, Гриша сразу же вложил той в руку кусочек хлеба, обняв ее крепко-крепко. — Что случилось?
— Там… снег… — тихо произнесла почувствовавшая пронизывающий до самых костей холод девочка. — Помнишь… Снег… И холодно…
— Надо их горячим напоить, — сообщил Гриша маме. — На улице снег, а у нас о нем воспоминания не очень, вот и привиделась девочкам та зима. Смертная…
— Господи… — прошептала фрау Кох, понимая, о чем говорит сын.
Гришка ухаживал за Надькой и Машкой, отпаивая их чаем, укутывая, обнимая. Мальчик абсолютно точно знал, что нужно делать, и вставшая рядом с ним мама, уже вызвонившая мужа с работы, помогала ему. Наступал новый период в жизни детей, новая задача — привыкнуть к тому, что зима — это не страшно. Снег — не враг. Холод — живет только снаружи. Это было очень нелегко, но рядом с ними встали взрослые, помогая привыкнуть к этому и они справлялись. Все вместе, потому что были одной семьей.
Снег продержался совсем недолго, вскоре растаяв, отчего напряжение с детей спало. Все-таки, очень им было непросто привыкать к тому, что все закончилось. Но они, конечно же, привыкали. Вот так за занятиями, просмотрами фильмов по телевизору, подступило Рождество. Вечная проблема переселенцев, что отмечать — Рождество или привычный Новый Год.
— А что такое Рождество? — поинтересовалась Маша в ответ на логичный вопрос родителей.
— Здесь это основной праздник, — объяснила Надя. — Как Новый Год, который позже. Приходит Санта-Клаус и приносит подарки хорошим детям… А у нас приходил Дед Мороз…
— А я хорошая девочка? — спросила маму Маша.
— Ты самая лучшая девочка, — улыбнулась фрау Кох. — И Гриша, и Мар… Надя, вы все у меня самые-самые лучшие.
— Ура! — запрыгала Маша, искренне этому радуясь. Ее психика отвоевывала свое, позволяя девочке быть просто ребенком. Гриша, в свою очередь, пробовал новое детство осторожно, постепенно оттаивая, вот и теперь он сразу же заулыбался, отчего его глаза будто сами по себе засияли.
— Давайте мы встретим и Рождество… И Новый Год? — предложил мальчик. — Ну, если нам все равно здесь жить…
— А в Россию ты не хочешь? — поинтересовалась мама, которую действительно интересовал вопрос того, почему дети об этом и не заговаривали.
Всхлипнула Маша, прижатая к Грише, а мальчик, с какой-то тяжелой тоской во взгляде, начал рассказывать. Он говорил о том, что родителей и не знал никогда, всю жизнь прожив в детском доме. Когда рухнуло всё, все люди вокруг озверели, в детдоме стало совсем плохо. Он рассказывал, какими зверьми стали люди, как они были готовы вцепиться в глотку друг другу и сразу же сравнивал с Ленинградом. Фрау Кох слушала мальчика, узнавая все то, о чем он говорил.
А потом начала рассказывать Машенька… О том, что семьи у нее никогда не было, потому что мама Зина в осажденном городе, среди бомб и голода дала ей больше тепла, чем девочка получила за всю свою жизнь. Маша рассказывала о бросившей ее ради… ради неизвестно чего матери, и выкинувшем отце. Она плакала все сильнее, поэтому дальше рассказывал Гриша — о том, как опасно красивой девочке в детдоме и как ему приходилось буквально отбивать охоту сделать с ней нехорошее.
— Ты меня спасал… — произнесла Маша. — Но я же тебе была никто, почему?
— Потому что это ты, — просто ответил мальчик. — Вот поэтому мы не хотим в Санкт-Петербург. В Ленинграде было честнее и легче.
Фрау Кох поняла, что имел в виду ребенок, говоря о Ленинграде. Ее сын, получивший единственное настоящее тепло в жизни там, где люди умирали от холода и голода. И дочь, согретая совершенно чужими людьми. Надя, спасшая двоих детей, и неведомая Кохам святая женщина Зинаида.
— Значит, вы попали на войну прямо отсюда… — проговорила женщина, понимая, почему дети так быстро освоились в современном доме.
— Да, мама, — кивнула Маша. — Давай елку наряжать?
Семья устроилась вокруг елки, а перед Гришиными глазами вдруг возникла такая же елка той страшной зимой. Истощенные неулыбчивые дети водили хоровод, получая потом какой-то суп, дополнительный хлебушек и… конфету. Мальчик вспоминал, какой счастливой казалась Маша, получив тогда соевую конфету. Их первая сладость, без сожаления отданная им девочкам, ведь Гриша считал, что девочкам нужнее.
— Дедушка Мороз, верни мне, пожалуйста, маму… — прошептал мальчик, которого сразу