потом мы поедем домой.
— Домой… — повторила за новой мамой Маша. — А Надя?
— Надя тут, — показала фрау Кох. — Мы теперь семья. Все вместе, да?
— Да, — кивнула девочка и тут вспомнила. В глазах ее опять появились нотки паники, но женщина даже сказать ничего не успела.
— Нет больше карточек, — твердо произнес Гриша. — А даже если бы были, мы рабочие, у нас есть столовая, да и ребята на заводе не оставили бы умирать.
— Это был просто сон, Машенька, — фрау Кох гладила свою младшую дочь. — Просто сон, ничего этого нет. Не умирай, пожалуйста, ты нам очень нужна.
Когда-то очень давно, еще до Ленинграда, Маша Ефремова отдала бы все, что угодно ради того, чтобы услышать эти слова. Сейчас же она принимала тот факт, что опять есть мама и папа. Слыша русскую речь, девочка не ассоциировала фрау Кох со своей биологической из прошлой жизни матерью, а только с мамой Зиной. Поэтому Машины губы дрогнули в попытке улыбнуться.
— Вы полежите тут недельку, — подошел герр Кох, перед которым, казалось раскрыла ставни совсем другая эпоха. — Потом мы с мамой заберем вас домой. И Наденька тоже посидит дома, подождут экзамены годик. Ты согласна, дочь?
— Я на все согласна, — вздохнула Надя. — На все-все, лишь бы мои младшие жили. Кто знает, что было бы со мной, не будь их.
— Что было бы с нами, не будь тебя… — эхом откликнулся Гриша.
Оставив детей в больнице, семья Кох отправилась утрясать вопросы с чиновниками, делать документы и вносить туда новые старые имена детей. Даже Марте приписали второе имя — Надежда. Их дочь была надеждой и волшебным чудом двоих детей, а они стали ее семьей. Разрушать такую семью было неправильно, поэтому с помощью школы все дела и бумаги были сделаны за очень короткое время.
[1] В Швейцарии и Германии «скорая помощь» зовется «службой спасения»
[2] Переведя на искусственную вентиляцию легких
[3] Так называемый «синдром разбитого сердца», опасный для жизни в принципе, но не оставляющий последствий при адекватном лечении.
Глава 14
Просыпаться было комфортно. Маша чувствовала себя отдохнувшей, ей ничего не снилось, да и подробности прошлого сна будто скрылись в дымке. Рядом пошевелился Гриша, глядя на девочку своими сияющими глазами. От этого выражения, что читалось во взгляде мальчика, Маше становилось тепло. Она даже почти смогла улыбнуться, за что была прижата к Грише чуть ли не до хруста костей. За ночь дети переползли в одну кровать, как-то помещаясь в ней. Давно поднявшаяся Надя, устроенная в той же палате уже подготовила все для завтрака, забрав его у медсестры.
— Задушишь… — просипела девочка, чтобы сразу же оказаться на свободе. Дышалось, тем не менее, не очень, по телу разливалась слабость. — Как-то мне не по себе… как будто заболела.
— Надя! — в панике позвал Гриша, пытаясь встать, что ему сразу не удалось.
— Не вставать! — строго произнесла достаточно уже напуганная младшими девушка. — У вас сейчас слабость у обоих, пугаться не надо, хорошо?
— Хорошо, — послушно кивнула Маша. — Только я пи… в туалет хочу…
— Гриша, отползи-ка, — попросила Надежда, доставая судно, при виде которого девочка скривилась. — Ну-ну, не куксись, чай в больнице лежишь, а не дома.
— В больнице? — испугалась Маша. — А почему?
— Испугалась ты намедни сильно, малышка, — ласково произнесла девушка, осторожно подкладывая судно. — Всех на уши поставила, вот оттого-то и в больнице.
— А… А Гриша? — с обреченным видом отпуская себя, спросила девочка.
— А Гриша испугался уже за тебя, сам чуть не умер, — объяснила Надежда, вздохнув. — Поэтому вы здесь лежите с недельку.
— Не умирай больше, — как-то совсем по-детски попросил ее Гриша.
— Я не буду, — пообещала ему Маша.
Младшие друг друга не стеснялись, ибо споли они рядышком с первых дней, да и мылись, когда была возможность, тоже. Кроме того, в сороковые были совсем другие нормы морали, поэтому на свою неодетость под одеялом девочка внимания не обратила. Надя же погладила обоих и, отнеся судно, что-то сделала с кроватью, отчего она приподняла головную часть. Маша и Гриша опять сползлись, сцепившись руками.
Надя решила начать с йогурта для обоих, а потом уже дать хлеб. Девушку тщательно проинструктировали на тему того, как нужно правильно кормить ее младших, поэтому она вывернула из прикроватной тумбочки столик, чтобы поставить на него баночки с йогуртом. Вопрос был еще, смогут ли младшие поесть…
Гриша слегка подрагивающей рукой взялся за ложку, рядом с ним тем же занималась и Маша, а Надя просто наблюдала, видя, что обоим сложно.
— Слабость такая, что страшно становится, — проговорила девочка, с трудом попадая в себя ложкой.
— Может, помочь тебе? — участливо спросила девушка, на что Маша упрямо покачала головой.
— Ну ладно, герои, — в Надином голосе обоим детям послышалась улыбка. — Кушайте.
— Наденька, а можно нам… — тихо попросил мальчик. Девушка уже подумала о хлебе, потянувшись к нему. — Метроном…
— Да, это я не подумала, — кивнула она, задумываясь.
Эвакуировались из школы быстро, поэтому метроном она взять не подумала, а не слыша привычного звука, дети тревожились, делая плохо своим сердцам. Эту проблему нужно было решать. Дома-то было, а вот тут, в больнице…
— Кушайте, — наконец, придумала Надя. — Я схожу, родителям позвоню, будет нам метроном.
— Ура, — серьезно произнес Гриша, делая перерыв. Самостоятельно есть ему было трудно, как и Машеньке, но дети не сдавались.
Увидев, что все в порядке, девушка кивнула, выходя из палаты. Ей нужно было позвонить. Маша же прижалась к своему мальчику, прикрыв от усталости глаза. Гриша думал о том, что теперь будет, но понять не мог. Казалось бы, ушла Блокада, оставаясь все же с ними, но теперь-то можно было жить счастливо? Почему тогда было так тяжело?
Маша ела медленно. Ей казалось, что ложка тяжелее заготовки на заводе. Но это была еда, поэтому надо было кушать. Есть, чтобы жить.
— Сто двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам…[1] — проговорил Гриша, глядя на хлеб. Лежавший на столе кусочек манил взгляд, но нужно было доесть йогурт.
— Мы рабочие, у нас больше было! — ответила ему девочка.
Надя вернулась быстро, заметив, что младшие уже совершенно выбились из сил. Тогда, отобрав ложку у Маши, она принялась кормить детей так, как кормили малышей в ее далеком и уже нереальном детстве — одному ложечку, второй ложечку… Дело пошло веселее, потому что Гриша и Маша смогли, наконец, расслабиться.
Но все же, они очень сильно утомлялись. Почти, как там, поэтому после еды и девочка и мальчик задремали. Надя же не понимала, почему ее младшие утомляются