Читать интересную книгу Дикая Охота - Роман Афанасьев

Кобылин рубил и протыкал снежные вихри, крутился как юла, не хуже самих вихрей, размахивая огненным оружием, что плавило снег на лету. Когда первый фонтан иссяк, Кобылин отшвырнул опустевшую горячую трубочку и ринулся в новую атаку, понимая, что скоро кончится заряд и во втором фонтане.

Воздев над головой последний огненный меч, что сыпал на его плечи ворохи пылающих искр и выплевывал языки пламени, Алексей рванулся вперед, отмахнулся от нового вихря, одним взмахом проплавил в снежной пелене прореху, шагнул в нее и вдруг вышел с той стороны вихря — на чистое снежное поле. Обернувшись, Кобылин увидел снежное облако, расползавшееся в стороны, как ворох гнилой соломы. Снежинки, не в силах удержаться в воздухе, планировали на землю, тугие струи снега превратились в вялые облачка, что таяли на глазах. Снежные вихри превратились в снежную взвесь — рассыпчатую, талую, что едва заметно шевелилась в воздухе, медленно расплываясь в стороны.

— Ага, — удовлетворенно сказал Кобылин, поднимая вверх плюющуюся огнем трубку фонтана.

Тот коротко рыкнул и потух. Картонка сухо затрещала, выпустила облако сизого дыма и затихла навсегда. Алексей глянул на нее, перевел взгляд на облако снега. Оно, словно почуяв слабину охотника, начало кружиться быстрее, словно пытаясь восстановиться, затянуть в себя побольше снега. Кобылин лихорадочно захлопал по карманам, пытаясь нашарить хотя бы маленький настольный фонтанчик. А облако все наливалось силой, в его центре уже заискрили первые льдинки, а по краям начали роиться снежинки, что поднимались с земли в воздух, притягиваемые духом зимы к самому центру нового вихря.

Шумно сглотнув, Алексей выхватил из внутреннего кармана тонкую трубочку настольного фонтана, щелкнул зажигалкой, щелкнул еще раз — тщетно. Снежный вихрь навис над ним, уплотнился, налился силой, оживая на глазах. Кобылин потряс зажигалкой, снова щелкнул колесиком, а снежное облако налилось оранжевым светом, заискрилось, раздалось вширь… И лопнуло, брызнув в Кобылина огромными теплыми каплями талого снега. Клуб огня с ревом вырвался из снежной пелены, разметал остатки вихря, лизнул морозный воздух и схлопнулся. Перед Кобылиным остались только крупные хлопья снега, что медленно осыпались на почерневший от гари снег.

Из крупных хлопьев снега, сыпавшихся сверху, словно белый пепел, выступил Григорий, держащий наготове оружие с крохотным голубым огоньком запала на конце тонкой трубы. Двигался он неловко, тяжело хромая по глубокому снегу и путаясь в длинных полах кожаного плаща. Но он все же шел вперед, медленно, но неумолимо, как приземистая осадная башня, ползущая на штурм вражеской крепости.

— Давай, Леха, — выдохнул Борода. — Это ненадолго. Беги.

Кобылин отвернулся и побежал. Он мчался из последних сил, прыгая по глубокому снегу, проваливаясь по колено и размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Он не думал ни о чем, кроме черной воронки, маячившей перед глазами. Не думал о том, что может подвернуть ногу, о том, что может упасть, о том, что левую ладонь обожгло фонтаном даже сквозь перчатку, и о том, что на правой ноге он не чувствует пальцев. Он просто летел по снегу к черной закопченной дыре, в которой еще чадило старое тряпье. У него было дело, которое нужно было сделать. Нужно было завершить охоту, довести ее до конца. Вот и все.

Задыхаясь, хватая холодный воздух ртом, Кобылин выбежал к яме, на дне которой прятался старый источник. Рядом высилась горка смерзшейся земли — взрывом с нее сдуло весь снег, и крупные комья уже начали осыпаться в воронку, блестя льдинками. Кобылин обошел дыру стороной, стал за горку и снял с пояса паяльную лампу. На этот раз зажигалка не подвела — железный раструб лампы выплеснул длинный язык огня, отдающего синевой, и охотник сразу включил ее на полную мощность, не заботясь о горючем. А потом принялся водить языком огня по замерзшей земле.

От верхних мелких комьев тут же повалил пар — это испарялся лед, сковывавший землю. Алексей, не дожидаясь результата, отвел пламя в сторону и пнул ногой верхушку горы. Десяток комков покатились вниз по склону, прямо на чадящие тряпки, плавающие в купели. Охотник снова мазнул лампой по замерзшей груде земли и снова ударил ногой. Потом еще раз и еще. Он водил ревущим пламенем паяльной лампы по земле и бил ногами стылые комья, скованные льдом, не обращая внимания на то, что творится вокруг. У него была только одна задача — плавить и бить. Больше ничего. Весь окружающий мир исчез, пропал, отключился. Кобылин не размышлял, не думал, ничего не чувствовал — он работал как механизм, как робот, машинально повторяя одни и те же движения. И отвлекся только тогда, когда издалека донесся едва слышный крик.

Оглянувшись, Кобылин ничего не увидел — оказывается, вокруг него уже кружилась снежная пурга, застившая свет. Снежный вихрь еще не набрал силу, но уже сжимал тугое кольцо снежинок, засыпая голову и плечи охотника снегом. Алексей взмахнул лампой, описал пылающим языком огня вокруг себя большой круг, пытаясь отогнать метель. Снежные вихри шарахнулись в сторону от пламени, но тут же вернулись на место, едва огонь отступил. И тогда Кобылин вернулся к работе, не обращая внимания на режущий ветер.

Он откалывал ногами куски смерзшейся глины, сталкивал их вниз, в источник, а над головой ревела снежная буря. Краем уха он слышал голос Григория, но тот звучал где-то далеко, приглушенно, словно друзей разделяла ватная стена, и Алексей, так и не разобравший слов, продолжал работу.

Когда от горки земли осталась половина, ветер усилился настолько, что Кобылин упал на колени. Он помахал перед собой паяльной лампой, чтобы разогнать снежные вихри, бьющие в лицо, и поставил лампу в снег, направив ее пламя в остатки развороченной груды земли, а сам принялся кидать мелкие комья в яму. Она заполнялась, но медленно, очень медленно. Кобылин сопел и возился в мерзлой земле, как коченеющий жук, руками и ногами взрывая землю и сталкивая ее в источник. Он уже ничего не видел и не чувствовал — тело онемело от мороза, а ресницы смерзлись. Но Кобылин продолжал работу — под руку ему попался железный осколок газового баллона, и охотник сразу пустил его в ход, не обращая внимания на то, что острые края дерут перчатки в клочья. Он рубил комья земли новым оружием, вгрызался железом в глину, как обезумевший крот, сбрасывал землю в яму и шатался под ударами снежного вихря. Пару раз его левый бок опалило пламенем паяльной лампы, рукав куртки задымился, но снежные вихри сбили пламя. Кобылин даже не заметил это — стоя на коленях, он работал как землеройная машина, из последних сил, натужно, забыв о времени и об окружающем мире. И работал так до тех пор, пока силы не оставили его.

От сильного толчка в спину Кобылин повалился лицом в развороченную землю, пахнущую гарью, и уже не смог подняться. Выставив вперед руку, он поддел железным осколком еще один ком земли, с треском выдрал его из тисков льда, толкнул вперед, надеясь попасть в яму. Потом еще один. А потом он не смог шевельнуть рукой.

Растянувшись на стылой земле, Кобылин лежал неподвижно, еле дыша, и медленно замерзал. Снежные вихри ярились над ним, но Алексей уже ничего не видел и не ощущал. Перед глазами плавали светлые пятна, кружились в хороводе, застили взор. Они то наливались багрянцем, то становились ослепительно-белыми. Кобылин чувствовал, что больше не может ничего сделать. И это неимоверно злило его. Изнутри поднималась огненная волна злости и ярости, гнев жег его изнутри не хуже паяльной лампы, и холод постепенно отступал.

Светлые пятна перед глазами слились в одно большое пятно, и Кобылин вдруг обрел способность видеть. Он понял, что его глаза открыты, а он смотрит на едва заметный огонек паяльной лампы, стоящей рядом, прямо на земле. Горючее в ней заканчивалось, огонек трепетал, готовясь погаснуть, но… Но при этом ветра уже не было. Не было и снежных вихрей, не было бурана. Кобылин отчетливо видел и край ямы, и паяльную лампу, и почерневший снежный наст за ней, и деревья на краю поляны.

Со стоном оттолкнувшись руками от земли, Кобылин приподнялся и обернулся. Рядом с ним на коленях стоял Григорий. Широкие полы кожаного плаща раскинулись по стылой земле, а самодельный огнемет валялся чуть дальше, утопая в глубоком снегу. Борода сосредоточенно сопел, отковыривал обломком волокуши крошки земли и бросал их в яму. Нет, уже не яму, сообразил Кобылин, со стоном поднимаясь на колени. Вместо воронки на земле виднелось лишь углубление — так, вмятина в земле, не больше того. Источник скрылся под грязной мешаниной из глины и снега и уже не чадил. Вокруг расстилалось белое поле снега, снега изрытого, истоптанного, покрытого слоем гари. Но вполне обычного. Не было и следа снежных вихрей. На поляне даже стало светлее, а из-за серых туч выглянули робкие лучи весеннего солнца.

— Гриша, — хрипло позвал Кобылин, и Борода тут же обернулся к нему.