А это огромные деньги и еще большее влияние. Многие корейцы, японцы и китайцы предпочитали инвестировать либо в картины, либо в антиквариант. Кто-то для уклонения от уплаты налогов, кто-то — с иными целями. Настоящих ценителей искусства, утонченных личностей, среди них было немного, так что Пак Хи Шуню не составляло труда делать на этих толстосумах неплохую кассу. И при этом работать полный рабочий день в офисе своего отца.
— С галереей все хорошо, спасибо за твой интерес, отец. Вышли в этом году на чистую прибыль в восемьсот миллионов вон. К концу года будет еще один всплеск продаж, думаю, получится продать на миллиард двести миллионов. Не меньше.
— Рад слышать, — кивнул Пак Бо Гом. — Я не верил в это твое предприятие, но ты доказал, что способен вести собственный бизнес отдельно от семьи.
— Ты никогда ни во что не веришь, если это делаю я, — фыркнул Пак Хи Шунь.
— Ты заблуждаешься, Хи-кун.
— Это у тебя просто плохая память, отец.
Немного помолчали. За это время подали блюда. Гребешки для Пак Хи Шуня и проклятую утку для Пак Бо Гома.
— А что с Пак Сумин? — спросил Пак Бо Гом через некоторое время.
— Что ты хочешь знать?
— Все, что касается этого дела, — серьезно ответил старший. — Ты же понимаешь, как это важно?
— Отобрать ее наследство? — съязвил парень.
— Вернуть в семью то, что она бездумно прожигает, — прорычал Пак Бо Гом. — Ей досталось слишком многое для ее куриных мозгов!
С этим Пак Хи Шунь был не совсем согласен. Его дед, Пак Ки Хун позаботился о том, чтобы во главе трастового фонда и управляющей компании Пак Сумин встали хорошие, талантливые люди. Достаточно осторожные для того, чтобы не привести к убыткам и при этом достаточно инициативные, чтобы строительный бизнес его сестренки процветал. Кое-где, по всей видимости, помогал и сам дед, подталкивая компании внучки в нужную сторону и организовывая ей нужные подряды. Даже бетонный завод не простаивал и регулярно выдавал продукцию отличного качества, даже было расширение производства. Хотя, казалось бы, на таком конкурентном рынке базовых стройматериалов сложно расти — тут все было давно и надежно поделено, а экономика региона в последние годы переживала не лучшие времена. Эпоха, когда Китай взмывал вертикально вверх и тянул за собой всех соседей — прошла. Пришло время медведей, работы с малой маржой и низкими рисками. Никаких бычьих трендов и быстрых денег. Ни на фондовом рынке, ни в реальном секторе.
— Знаешь, чем больше я узнаю о своей сестре, тем интереснее становится ситуация, — ответил мужчина, отправляя в рот кусок гребешка. Приготовлено, как и всегда, просто идеально.
— Что же тебя удивляет? — спросил Пак Бо Гом, терзая утиную ножку.
— Она не так много тратит. И зарабатывать не особо стремится, но ее траты серьезно взлетели только четыре месяца назад.
— И как же?
— Когда она стала руководителем службы техподдержки и пригрела северянина, — ответил Пак Хи Шунь.
— Вот как? Думаешь, она с ним спит?
— Я практически в этом уверен, — хмыкнул молодой мужчина. — Но скажу честно, это самый дорогой жиголо в Сеуле. Я даже был удивлен.
— Кто? Этот северокореец? — удивился Пак Бо Гом. — Я вроде видел его мельком на совете… Ничего впечатляющего.
— Значит что-то сестренку все же впечатлило, — хмыкнул младший сын. — На днях она подарила ему целый Майбах. В топовой комплектации. И именно этот северянин заявился в китайский квартал, чтобы прищемить хвост моему тупому братцу Минхо…
— Говори о членах семьи уважительно, Хи-кун, — резко осадил его Пак Бо Гом. — Он твой старший брат.
— А это правило распространяется на мою сестру? Или я могу называть ее, например, шлюхой? — уточнил Пак Хи Шунь.
Пак Бо Гом одарил своего младшего сына тяжелым взглядом. Всегда он так, ловит собеседника на слове и все переворачивает с ног на голову. Вместе с острым умом его младший сын получил еще и полнейшее отсутствие манер. Ему было совершенно плевать на людей и чувства. Больше его интересовали картины, статуи, вазы и европейское вино. Пак Бо Гом был уверен, что если бы нашлась бутылка достаточно редкая, то его младший сын без всяких колебаний перерезал бы за нее глотку кому угодно.
— Кстати говоря, — начал Пак Бо Гом, доставая телефон из кармана и открывая фотографию. — Оцени.
— О! — глаза молодого мужчины загорелись. — Вино начала двадцатого века?
— Что скажешь? — спросил отец.
— Неоправданно дорого, неликвидно. Ты же знаешь, моя коллекция это еще и вложения, а тут стартовая цена в пятьдесят тысяч долларов. За время торгов она вырастет до ста или ста пятидесяти, — махнул пальцами Пак Хи Шунь. — Лучше вложить эти деньги в картины. Или более молодые, но достойные урожаи.
— Я знал, что ты здраво смотришь на подобные вещи, — кивнул Пак Бо Гом, убирая смартфон.
Но блеск в глазах младшего сына говорил сам за себя. Он хотел это вино, но его фонд был не резиновым, а спускать солидную часть прибыли с галереи на одну бутылку — минимум триста миллионов вон по оценкам Пак Хи Шуня — тот не собирался.
— Так значит, ты говоришь, что этот северянин вовсю пользует мою дорогую племянницу? — продолжил беседу Пак Бо Гом.
— Люди могут говорить что угодно. Счета и чеки не врут, — самодовольно ответил Пак Хи Шунь. — И самое удивительное в том, что она охотно за него платит.
— Значит, ты нашел способ вывести ее из себя, — ответил Пак Бо Гом. — Пак Сумин очень эгоистичная и жадная девочка, всегда ею была. Никогда не любила делиться. Особенно своими игрушками, просто не выпускала их из рук. И очень огорчалась, если они внезапно ломались. А знаешь, когда человек огорчен, он допускает ошибки, так?
Отец и