Читать интересную книгу Революционер-народник Порфирий Иванович Войноральский - Светлана Богина

С помощью родственников и друзей каторжанам собирали необходимые теплые вещи, все они были снабжены сапогами и мешками из брезента.

Накануне отъезда устроили прощальный вечер с песнями и танцами. Казалось, в этом вечере не смогут участвовать в полной мере несколько человек, приговоренных к наибольшим срокам каторги, поскольку они были закованы в кандалы. В их числе были Войноральский, Мышкин, Рогачев, Ковалик. Но когда под звуки общего хора началась кадриль, закованные в кандалы народники неудержимо двинулись в общий круг и, не обращая внимания на пятикилограммовые кандалы, мешавшие идти, стали танцевать, демонстрируя свое презрение к карателям и непреклонный, несломленный никакими испытаниями дух протеста. Эта сцена осталась у всех в памяти как потрясающая "кадриль кандальников".

В день отъезда при прощании с родственниками и знакомыми мать самого молодого из политкаторжан Николая Виташевского подошла к Войноральскому и Долгушину и со слезами на глазах стала просить их не оставлять ее сына без помощи. Она знала о доброте, справедливости, силе духа Войноральского и его товарища. Войноральский и Долгушин, ласково успокаивая ее, заверили, что будут заботиться о Виташевском как о сыне, оберегать его всеми возможными способами. Они расцеловались с матерью Виташевского как родные.

Мышкин, прощаясь со своей матерью, вновь спросил, что ей известно о судьбе его невесты Ефрузины Супинской. Мать ничего не могла сказать. Она еще не знала, что Ефрузина, направленная после суда в ссылку в Архангельскую губернию, простудившись в дороге, умерла.

Войноральского и его товарищей везли из Мценска до Нижнего Новгорода поездом, оттуда по Волге на барже. На борту ее по сторонам была укреплена железная решетка, придававшая барже вид клетки. Волгу сменила Кама. По Каме доплыли до Перми. Здесь надо было пересаживаться опять на поезд, уходящий в Екатеринбург. К подходу баржи с политическими от пристани по горе к самому дебаркадеру выстроили двойную цепь вооруженного конвоя. Партия политкаторжан (около 30 человек) стала подниматься в гору, звеня кандалами. Когда политические проходили по площади перед вокзалом меж рядами солдат, в публике, пришедшей посмотреть на них, находился В. Г. Короленко. Он жил в Перми под надзором полиции. О приезде этой партии политических он узнал от жены Рогачева Веры Павловны, которая возвращалась из административной ссылки из Томска и хотела следовать за мужем.

В 8 часов вечера подошел поезд, который повез Войноральского и его товарищей в Екатеринбург -- центр Урала.

Из Екатеринбурга пришлось ехать на лошадях в открытых кибитках, запряженных тройкой почтовых лошадей. Из Тобольска на барже поплыли на север по Иртышу. Берега сибирских рек по сравнению с живописными берегами Волги и Камы своим унылым видом и безлюдностью, редко встречающимся жильем навевали мрачное настроение. У села Самарова повернули на юг по Оби.

Наконец добрались до Томска, откуда и начинался собственно этап -- путь арестантов на каторгу.

Арестанты, если они не принадлежали к дворянскому сословию, проходили по этапу пешком в кандалах. Только больных перевозили на телегах. Путь от Томска до карийских приисков-рудников, где добывалось золото в Забайкалье, составлял 3030 верст.

По этапным правилам надо было проходить в день 25 верст от этапа до этапа, т. е. места остановки партии арестантов, где имелось помещение для ночлега. Этапные здания находились в плохом состоянии и не могли вмещать всю партию арестантов. Это происходило потому, что они были построены тогда, когда такая партия состояла из 150 человек. Затем, по положению, на этап стали прибывать арестанты по 350--450 человек. Мест на нарах не хватало. Поэтому в хорошую погоду половина прибывших на этап проводила ночь на голой земле на дворе, а в плохую погоду -- на полу без одеял и подушек. В этих старых зданиях зимой люди страдали от холода, от отсутствия воздуха и зловония, так как не было вентиляции и окна не открывались. Даже сам губернатор Восточной Сибири генерал Анучин в докладе правительству в декабре 1880 г. признавал, что "большинство этапов в ужасном состоянии, за редким исключением ветхи. Это -- источник заразы, зимой в них слишком холодно и они дают мало гарантий от побегов". Стены помещений были испещрены множеством надписей, которые предназначались для товарищей следующей партии. Они как бы выполняли роль газеты с сообщениями, советами, информацией об умерших и др.

Войноральский и его товарищи ехали на подводах, по два человека на каждой. Многие шли рядом с подводами пешком, поскольку повозки были очень неудобными: из-за плохих дорог приходилось испытывать сильную тряску. Колонна проходила около 3 верст в час. Она взметала целую тучу пыли. Пятифунтовые кандалы были тяжелы и заставляли волочить ноги по земле. При безветренной погоде из-за пыли было трудно дышать, особенно тем, кто страдал болезнями дыхательных путей. На время пути выдавались небольшие кормовые деньги, на которые покупали продукты. Для приготовления пищи все разбились на группы по 3--5 человек. Еда в основном состояла из картофеля, хлеба и молока. Войноральский, как и в Мценске, продолжал быть старостой. Он получал у начальства кормовые деньги, делал общие закупки продуктов, улаживал разные организационные вопросы так, что во время всего путешествия не было никаких столкновений с начальством. Наконец, пробыв в дороге целое лето, партия политкаторжан, где находился Войноральский, к осени прибыла в Иркутск. Здесь пришлось задержаться на целую зиму в местной тюрьме.

Иркутская тюрьма имела камеры на 6--7 человек, выходившие в тесный, темный и грязный коридор. Политзаключенным разрешалось покидать камеры и общаться между собой.

В Иркутской тюрьме среди политкаторжан, кроме приехавших из харьковских централов, были осужденные по нескольким процессам. Позднее, 30 сентября 1881 г., в эту тюрьму был доставлен и В.Г. Короленко. Здесь он и познакомился с Войноральским, Мышкиным, Рогачевым, Коваликом и другими товарищами.

Как-то между друзьями зашел разговор об административной ссылке. Короленко поведал свою историю, он рассказал о своем первом объяснении с молодым прокурором в Вятской тюрьме:

-- Я задал ему вопрос: если не ошибаюсь, существует закон, по которому арестуемым должно быть в трехдневный срок сообщено о причинах ареста.

-- Совершенно верно, -- ответил прокурор.

-- И прокурор может своей властью освободить задержанного, если закон нарушен и человек арестован без причины?

-- Да, -- подтвердил прокурор.

-- Тогда почему же я сижу в тюрьме уже неделю, а мне говорят, что единственная причина этого то, что из города уехал губернатор?

После этого вопроса прокурор повернулся и вопросительно взглянул на смотрителя тюрьмы. Тот ответил:

-- В административном порядке.

Эти слова ударили прокурора как электрическим током. Он посмотрел на меня, -- продолжал Короленко, -- и процедил чуть слышно:

-- Извините, но тут я ничего не могу сделать.

-- Значит, достаточно написать на двери мелом "В административном порядке", и действие закона прекращается? И можно держать человека в тюрьме сколько угодно?

-- Ничего не могу сделать, -- пробормотал прокурор и вышел за дверь.

-- Да, такой институт, как административная ссылка -- изобретение самодержавного произвола, -- сказал Войноральский и продолжал: -- Право устанавливать надзор за кем-либо как по русскому уголовному кодексу, так и по французскому, или германскому -- это прерогатива исключительно суда. Но царское правительство применяет административную ссылку произвольно, без зазрения совести и с одинаковым безразличием и по отношению к людям, оправданным судом, как это было с подсудимыми по процессу "193-х", и по отношению к свидетелям, показавшим правду, и по отношению к гражданам, не только не привлеченным к суду, но и к тем, против которых нет вообще никаких улик. Причем срок может быть продлен до бесконечности.

-- Так вот я и есть живой пример, -- рассмеялся Короленко.-- Мне приписали побег, которого не было, на основании донесения урядника, и готово распоряжение министра внутренних дел -- отправить в ссылку в Восточную Сибирь. Я доехал до Томска, побывав по дороге в пересыльных тюрьмах. Но комиссия, учрежденная для разбора причин административной ссылки, выявила ошибку и направила меня снова под надзор полиции в Европейскую Россию. Я остался под надзором полиции в Перми. Здесь мне предложили дать присягу новому императору Александру III, на что я ответил следующее: "Я испытал лично столько неправды от существующего строя, что дать обещание в верности самодержавию не могу". По этой причине я был вновь арестован и направляюсь в Якутскую область в административную ссылку на неопределенное время.

Все присутствовавшие почувствовали в этих словах высокую духовную силу начинающего писателя и поняли, что хотя он и не член народнической партии, но он достоин быть им по своей идейной убежденности. Короленко был принят в среду политических каторжан как свой человек. Со многими у него сложились дружеские отношения. Он рассказал Войноральскому, как в тобольской тюрьме ему передали записку от Фомина (настоящее имя -- Медведев Алексей Федорович), который должен был участвовать в освобождении Войноральского, но не подъехал вовремя, так как сбился с дороги. Он был арестован и осужден на смертную казнь, которая была заменена бессрочной каторгой. Фомин содержался в "одиночке" без прогулок, изолированный от других и в ужасных антисанитарных условиях. Вскоре Короленко должен был следовать дальше к месту ссылки.