Так что теперь на втором этаже все происходило по старинке.
Генерал-полковник Сусликов сидел за обычной дерматином покрытой дверью. Вернее, никакого генерала за дверью не оказалось, а обнаружился там очень строгий и сосредоточенный офицер, моего примерно возраста, важно восседавший за огромным столом. На столе перед офицером стояло несусветное количество разных телефонных и каких-то еще непонятных аппаратов и горела большая красная лампочка. За спиной у него виднелся большущий шкаф красного дерева с затейливой резьбой и вензелями всякими. Вдоль стен стояли два несколько нелепо здесь смотревшихся бордовых кожаных дивана. На одном восседали два богатыря — охрана. На втором, догадался я, предстояло посидеть нам с Михалычем. Но больше никого и ничего в кабинете не было. Где же генерал-полковник, дивился я. Наверно, нас поведут потом в какое-то соседнее помещение.
Михалыч молча подошел к столу, что-то буркнул, положил на стол два удостоверения — мое и свое. Дежурный внимательно рассмотрел документы, тщательно сверил фотографии с оригиналами, после чего молниеносным движением фокусника выдернул из стола еще какую-то трубку черного цвета и буркнул в нее несколько слов. Кажется: «Сердюк плюс один». Или что-то в этом роде.
После чего небрежно махнул нам рукой в сторону пустого дивана. Куда мы с Михалычем смиренно и направились. Я скосил глаза: все же интересно было поглядеть на явно нервничающего начальника. Ну, то есть посторонний человек ничего бы, наверно, не заметил, но я, проработав с ним бок о бок столько лет, сразу же увидел признаки напряжения. И сжатые губы, и некоторая замедленность, пожалуй, даже скованность движений… Чудны дела твои, господи! Только что был для меня загадочным жителем Олимпа, сверхчеловеком и кудесником, и вдруг превратился в обычного пугливого смертного, почти равного мне перед лицом великого и ужасного генерал-полковника.
Насмотревшись на оробевшего Михалыча, должен был бы заволноваться и я — виновник торжества. Но не получалось. Проклятое похмелье держало мой организм в состоянии анестезии. «Пора мандражировать», — сказал я себе строго. Однако никакого мандража не получалось.
Погруженный в эти размышления, я чуть не пропустил самое интересное. Красная лампочка на столе у дежурного сначала замигала, а потом налилась густо-зеленым светом. «Прямо светофор какой-то», — подумал я.
Офицер тем временем, видимо, привел в действие тайный механизм, который раздвинул его массивный стол надвое, правая половина бесшумно и плавно отъехала в сторону, открывая путь к шкафу. Потом раздался громкий щелчок — какой-то замок, наверно, разомкнулся. Дежурный проворно вскочил, потянул за ручку шкафа, и его массивная, тяжелая дверь открылась. Взглянув на нас, офицер повел подбородком: проходите, мол. Мы живенько вскочили и двинулись вперед. «Внимание под ноги», — негромко подсказал дежурный. Я глянул вниз: боже мой, что же это! За открывшейся дверцей шкафа оказался высокий — сантиметров сорок — порог. Мы с Михалычем исправно его перешагнули. Не предупредили бы нас, так я бы очень даже запросто насмешил людей, полетел бы головой вперед… Одолев порог, мы обнаружили, что у шкафа имелась толстая задняя стенка, она же бронированная вторая дверь. Тем временем первая дверь стала бесшумно и плавно закрываться. Щелк! Это затворился внешний замок. Внутри шкафа было темновато, но через какие-то отверстия проникал свет. Сверху на нас смотрел странного вида наблюдательный прибор, что-то вроде широкой подзорной трубы. В общем, почти барокамера — причем с возможностью наблюдения за входящими. «Неплохо защищен заместитель председателя», — подумал я. И в ту же секунду раздался еще один щелчок, открылся внутренний замок, а вслед за этим и стенка-дверь отъехала в сторону. Мы преодолели еще один высокий порог и оказались в большом, просторном, в три окна, кабинете.
— Товарищ генерал-полковник госбезопасности! Генерал-майор Сердюк, капитан Ганкин по вашему приказанию, — каким-то незнакомым мне дребезжащим голосом рапортовал Михалыч.
Такие военизированные формулы у нас не так часто услышишь. Разве что в очень формальной обстановке. Мы ведь строем не ходим, одеты в штатское, честь не отдаем. Тайный орден, а не армия. Но иногда напоминают нам о военной дисциплине, а заодно о трибунале и всяком таком. Для военнослужащих же расстрельных статей больше. Если что. Если с тайнами небрежно обращаться.
Ну, в общем… Генерал-полковник Сусликов при ближайшем рассмотрении оказался худым среднего роста субъектом с намечающейся лысиной и маленькими пронзительно-синими глазками. У наших у всех, кто карьеру успешно сделал, глаза металлические, но у этого они были из какого-то особого сплава. О-очень твердый в них был металл. Интересная штука: разговаривая, он чаще всего смотрел мне куда-то за спину, и все время возникало непроизвольное желание оглянуться, посмотреть, с кем это заместитель разговаривает. «Все правильно, — заключил я в конце концов. — Генерал-полковник видит насквозь, значит, взгляд его проходит через человека и фиксируется в какой-то точке за ним».
Ну и еще вот этот прием кошмарный меня донимал: разговаривал товарищ Сусликов очень тихо. Приходилось ужасно напрягаться, чтобы разбирать, что он говорит. Нас, конечно, в вышке учили, что это очень полезно бывает для изучения потенциального объекта разработки или противника. Но мы-то с Михалычем не то и не другое, думал я. С нами-то зачем же так?
Ну и, разумеется, никакой реакции из плоского лица товарища генерал-полковника не извлечешь. Не догадаться, какое ты на него производишь впечатление. Все как полагается, ничего не скажешь, очень профессионально.
Помимо товарища Сусликова, в кабинете находился помощник. Плюгавенький, неприметный, но, судя по всему, проворный. Он все время бесшумно перемещался по огромному кабинету или говорил по внутреннему телефону — коротко, деловито и так тихо, что ни слова было не разобрать. То доставал бумаги из каких-то папок и раскладывал на столе. То еще что-то проделывал, вообще непонятное.
При этом Сусликов не обращал на действия своего помощника никакого внимания, как будто они с ним существовали в параллельных вселенных и никак друг от друга не зависели.
Сначала генерал-полковник допросил нас по поводу международной обстановки, о происках враждебных. Вернее о том, как это все у нас в управлении оценивается. Что было, конечно, добрым знаком. Если бы собирался обрушить на меня громы и молнии, то ни к чему была бы такая преамбула. Ну, мы ему доложили, что правильно все понимаем, и обстановку, и происки. И необходимость сплочения. После чего Сусликов меня удивил: точно на кнопку у себя внутри нажал. Переменился. Достал из кармана улыбку, приладил к лицу… Так примерно это выглядело. Жестом пригласил к маленькому столику. Там уже стояли подстаканники с крепким чаем, на блюдечках желтели кружки нарезанного лимона и круглые печенья с дефицитным изюмом. Я был поражен в самую печень.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});