Уже 6 мая русские были в полном отступлении, часто переходившем в бегство, на всем фронте 3-й австро-венгерской, 11-й немецкой и 4-й австро-венгерской армии, то есть на фронте шириною более чем 160 километров между Бескидами и Верхней Вислой. Несколько дней спустя они уступили также и соседние участки: на юге до левого фланга Южной армии – до дороги Мункач – Стрый, на севере перед фронтом 1-й австро-венгерской армии, а также и перед армейской группой Войрша до реки Пилицы.[133]
Союзные штабы увидели в этом повод поднять вопрос о новых и на этот раз более широких задачах как для группы, ведущей прорыв, так и для соседних частей. Им было указано, что севернее Верхней Вислы надо оставаться вплотную к противнику, а южнее Вислы необходимо возможно скорее достичь рубежа рек Сана, Вишня и Днестра. И лишь после того, как войска прочной ногой станут на этих участках, они получат дальнейшие указания. Основанием для такого движения вперед скачками служил учет поведения Италии.
Эта мысль строго проводилась даже и тогда, когда в средине мая стало очевидно, что для нас остается лишь несколько дней до формального перехода нашего прежнего союзника в ряды наших врагов. Фланговым армиям, к сожалению все еще задерживающимся, было приказано приложить все силы, чтобы возможно скорее достигнуть поставленных целей. 11-й армии, достигшей своего рубежа, было предложено оказать помощь соседям.
Решения, связанные со вступлением Италии в войну
Если относительно этого пункта между обоими штабами было достигнуто полное единение, то относительно дальнейших шагов, связанных с поведением Италии, в пониманиях царило расхождение.
Австрийская Главная квартира держалась вполне понятного желания возможно скорее взять в крепкий оборот (in festem Zugreifen) отпавшего старого союзника, действия которого прежде всего должны были сказаться на теле двойной монархии. Но она видела, что осуществить это на границе ни в коем случае не было бы возможным, хотя удар здесь она и считала наиболее желательным. Свойства местности также его исключали, как и краткость времени и отсутствие необходимых для этого сил. Поэтому австрийская Главная квартира предложила сосредоточить силы в котловине от Виллаха – Клагенфурта до Лайбаха с целью внезапно атаковать противника, при его вступлении в этот район, по узким горным дорогам.
Предпосылкой для этого должно было служить, что итальянцы пойдут в расставленную им ловушку. Но если бы они этого не сделали, а просто обошли бы западню, то попавшими в ловушку оказывались Центральные державы и притом без учета времени и обстановки, так как они были не в состоянии осудить на бесконечное ожидание уже сосредоточенные силы.
Эти соображения побудили начальника Генерального штаба не примкнуть к предложению союзников. Против него же говорила и необходимость отказаться от продолжения операции против русских, если бы предложение было принято, так как в этом случае пришлось бы слишком ослабить нужные там силы.
Если бы силы, назначенные согласно плану австрийцев, еще можно было бы предварительно использовать для быстрого удара против Сербии, чтобы, по крайней мере, открыть дорогу на восток, прежде чем приступать к новому походу, то план был бы скорее приемлем. Но фактически и эту сторону дела надо было бы серьезно обдумать. Идею пришлось, однако, оставить уже потому, что в этот момент Болгария решительно отказывалась участвовать в походе. Принимая во внимание затягивающийся ход Галицийской операции, отпадение Италии и осложнения с Америкой из-за подводной войны, едва ли можно было поставить Болгарии в вину ее решение. Между тем без ее участия удар против Сербии мог свестись к отвлечению ценных, может быть, очень нужных в другом месте, сил, но без достаточно быстрого достижения намеченной цели.
В результате подстерегание противника в горной котловине вернее всего вылилось бы в то, что против России, Сербии и Италии не было бы достигнуто ничего серьезного и в то же время приходилось бы ожидать, что будет угодно предпринять противнику. Такой ход вещей, конечно, не отвечал тем целям, которые положены были в основу прорыва Горлица – Тарнов.
Поэтому благодаря настойчивому немецкому совету было решено войну против Италии предварительно вести чисто оборонительным способом. Операция против русских, что бы ни делали итальянцы, должна была продолжаться с полным напряжением, пока не обнаружился бы в ближайших перспективах надлом русской наступательной силы. Относительно нового врага, считаясь с теми осложнениями, которые были пережиты в Карпатах и Вогезах, когда приходилось с большими затруднениями отбивать у противника раз попавшую в его руки территорию, решено было держаться мысли не уступать добровольно территории двуединой монархии, но перенести оборону вперед на Изонцо. Для обороны здесь, имея в виду характер местности, считались достаточными уже расположенные недалеко от итальянской границы значительные австро-венгерские силы, а также пять дивизий, перевозимые из Сирмии, и две дивизии, притягиваемые из Галиции. Без этих последних, ввиду восполнения потерь германских частей, в Галиции можно было обойтись.
С немецкой стороны были назначены в Тироль одна дивизия, специально сформированная для горной войны, так называемый Альпийский корпус, и некоторое число тяжелых батарей на Изонцо. В Сирмию на замену пяти взятых оттуда австрийских дивизий двинулись три немецких, только что сформированных на Восточном фронте. Они должны были развернуться по Саве и Дунаю, имея задачей одновременно прикрывать фланг и тыл фронта на Изонцо против Сербии, а также служить резервом на всякий случай, причем, главным образом, имелась в виду Румыния. Вместе с этим присутствие дивизий преследовало важную задачу – сдержать возбуждение, которое ожидалось среди южных славян в связи с объявлением войны Италией. Это также было достигнуто в полной мере.
21 мая последовало объявление войны со стороны Италии,[134] но относительно Австро-Венгрии, а не Германии. Как политические, так и военные руководители Центральных держав впадали в ошибку, когда они надеялись одни – путем уступок итальянским требованиям, другие – путем успехов над русскими – предотвратить это событие. Многое говорит за то, что и вообще-то не было никакого средства удержать Италию во время войны от перехода в ряды Антанты; этого могла бы достичь разве только какая-то иная политика Австро-Венгрии за много лет перед войною или непрерывный ряд побед Центральных держав. Действительно, влиятельные, хотя и достигшие руководительства лишь с началом войны, итальянские общественные круги уже с 1902 года были склонны к отпадению от союза, а со времени неудачи австрийцев против русских и Сербии, твердо на этом остановились. Если же дело затянулось до мая 1915 г., то на это властно повлияла необходимость сделать идею отпадения популярной в массах и армии. Таящееся в итальянских сердцах рыцарское чувство возмущалось против идеи измены. Высокую заслугу оказала при этом немецкая дипломатия под руководством бывшего имперского канцлера фон Бюлова. Каждый день, который благодаря усилиям дипломатии удалял момент отпадения Италии, имел, как это уже не раз подчеркивалось, исключительную ценность. Никто не станет оспаривать рокового характера той обстановки, которая наступила бы, если бы Италия отпала от нас до галицийского прорыва, или в дни тяжелых карпатских боев, или в момент истощения немецких резервов после операции в Мазурских озерах, или, наконец, во время тяжелого австро-венгерского поражения в Сербии в декабре 1914 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});