Читать интересную книгу Выздоровление - Владимир Пшеничников

Вечером я сел писать «Радугу над полем».

Ориентировался сразу на областную газету, и моя «Радуга…» стремительно выскочила на ее первую полосу. Видно, и в области не шибко-то продвигался подряд.

В день выхода газеты последовал срочный вызов к Гнетову. В приемной народу было густо, но меня тут же запустили в кабинет. За длинным столом заседаний в положении услужливой готовности сидел наш Лисапет, а Гнетов монументально маячил у окна. Может быть, диспозиция была не столь выразительной, но воображение мое разыгралось.

— Ты с чего это взялся в областную газету писать? — обрушился на меня Гнетов. — Через голову редактора, понимаешь…

— У меня, Глеб Федорович, есть удостоверение внештатника, советоваться с Владимиром Иванычем я не обязан.

— А вот я так не думаю! Непроверенными данными оперируешь. Расписал там…

— Целый день я был в «Весне», прежде чем сесть писать…

— А ты что мне говорил? — Гнетов обернулся к Великову.

— Мы не командировали, Глебфедч, — отчеканил редактор.

Я впервые видел их вместе, мне была интересна каждая деталь, но надо было слушать и отвечать за себя.

— Я там был в выходной. Насосную как раз опробовали.

Гнетов сел за свой стол, шевельнул газету.

— И договор — не фикция? — спросил все еще строго.

— Я за каждую строчку ручаюсь.

— Скажи еще, за буковку. Тут за себя поручиться не можешь… Но почему все-таки сразу в областную газету?

— Там гонорар выше, — пришлось пошутить.

— А сколько ты у себя получаешь? — Гнетов перевел взгляд на Великова. — Авдеева все, поди, прикармливаешь?

— Строго по шкале, Глебфедч!

— Ну, ясно, разберись внимательней. А это перепечатай… Все. Пожалуйста.

Разговор был окончен, но я нарушил неписаное правило.

— Глеб Федорович, если вы обратили внимание, звену срочно требуется спецодежда.

Гнетов оторвался от какой-то бумаги, посмотрел на меня, потом на Великова. «Молодой, глупый — что с него такого возьмешь?» — говорила извиняющаяся поза редактора.

— Да, спецодежда, — словно очнулся Гнетов. — Шорохов тут был как-то… Ладно, пусть в области твою статью сначала прочитают, а там я им звякну.

— Спасибо, — сказал я. — До свидания.

От Гнетова мы с редактором шли бок о бок, и странное молчание сопровождало нас.

— Очень своевременный материал, — сказал Великов перед самой редакцией. — Между прочим, мог бы, действительно, мне показать. Сразу бы в номер дали. Но так даже лучше, — закончил он доверительно.

Я еще не знал, что Рогожин дал согласие и уезжает редактором в отдаленный район, а для меня с этого момента началось восхождение в заведующие отделом партжизни. А пока я был доволен своим поведением и немедленно позвонил в «Весну».

— Учти, Гнетов этого не забывает, — выслушав меня, сказал Саня.

— Чего не забывает?

— Своевременной поддержки.

— Так это ты учти!

Саня засмеялся.

— Ладно, учту. Тем более, что сегодня в семнадцать тридцать опять большой сбор.

— Увидимся?

— Это как постараемся…

Увиделись мы много позже, когда уже заканчивалась перестановка в кадрах, порожденная жилинской экспедицией в наш район. Формально руководил перестановкой предрик Потапов, но во всем чувствовалась железная рука Гнетова. Правда, из района никто на этот раз не выбыл.

— Когда меня избрали председателем, — сказал Саня, — я оказался самым молодым по возрасту, но не единственным новичком. Гнетов тогда расправлялся с практиками, реагируя на какое-то постановление обкома по кадрам. И полетели ведь самые толковые мужики, которые привычкой вставать раньше всех и ложиться позже, совать свой нос в любые мелочи держали хозяйства на уровне. Пришли мы с дипломами, держа прицел на кабинетный стиль руководства, через спецов и бригадиров, но эта армия не умела работать. И чем самостоятельней был председатель-практик, тем слабее оказывались его кадры. Начались разочарования, поплыли показатели… Это не единственная причина, но с того времени «хозяева» меняются у нас как перчатки. И Гнетову это должно отрыгнуться, вот посмотришь…

Но «отрыгивалось» пока Сане. Закончив строить хранилище удобрений, он в ту же зиму стал методически создавать запасы. Иных председателей ругали за то, что не вывозят удобрения, и Саня подключался: брал хлопоты на себя, а сосед отчитывался. Только так удалось дать весной земле то, что она просила. Год оказался засушливым — первые дожди пошли только в самом конце июня, — и план по хлебу повис в воздухе. Но в «Весне» и после уборки озимых урожайность на полтора-два центнера превышала плановую. Итоговая сводка за этот год поразительно красноречива: по району и трети плана заготовок зерна нет, а по «Весне» — сто девять процентов! Но самому Сане итоги пришлось подводить в больнице.

Когда ему разрешено стало выходить из палаты, мы укрывались в порушенной беседке под зажелтевшим тополем и разговаривали. Меня интересовал его срыв, его болезнь, а Саня все толковал о делах колхозных, словно не замечая прямых вопросов. Потом я, конечно, все понял.

Уборочная кампания — дело серьезное, и пора это горячая, тут уж мы, газетчики, не преувеличиваем. Но только в разговорах с Саней уяснил я себе правильную расстановку сил. Мы вольно или невольно показываем, что все и вся в последние дни лета переносятся на поле, к комбайнам. А между тем, если уборочно-транспортные отряды настроены, заранее обсуждены схемы уборки полей, то к ним разве что инженера надо прикреплять, а место агронома возле тракторов, начинающих пахать зябь, возле семенных участков, на току вместе с председателем, потому что формируются основные фонды: товарное зерно, продовольственное, семена, фураж. В этом смысле колхоз должен быть натуральным хозяйством и не рассчитывать на зерно со стороны. У Сани появился толковый помощник — агроном Тимофеев, но четкие деловые взаимоотношения между ними только что входили в систему, и спать обоим приходилось урывками, часа по четыре в сутки.

И вот закончено главное — закрыт план продажи хлеба государству и честно отправлено на элеватор сверхплановое просо. На дворе сентябрь, сроки подзатянули. И вот в день, когда наша газета поднимает в честь «Весны» флаг трудовой славы, печатается жирная шапка: «Выполнена первая заповедь хлебороба», — Саня дает своим колхозникам выходной! Прогноз сулит дожди, и надо управиться выкопать картошку. Но вслед за хлебосдачей идет хлебозаготовка — и это далеко не синонимы! Если еще вчера Саня отправлял машины с хлебом, подчиняясь хлеборобской совести, скажем так, то сегодня к нему приедет уполномоченный, и начнется «хлебозаготовка». Неподкупный посланец проверит накладные и ведомости первичного учета, облазит все зернохранилища и вероятные места укрытия фуражных и продовольственных запасов, заставит трижды пропустить через мехток зерноотходы, даже если они уже ничем не отличаются от разбитой в прах земли…

В «Весну» на этот раз приехал сам Гнетов и представитель обкома, загоревший за месяц, как истинный потомок Чингисхана. Гнетов прибыл, а в колхозе — выходной! Только трактористы пашут зябь, да стригут кукурузу с поливного участка два «Вихря». Он изо всех сил старался быть сдержанным, наш Глеб Федорович, чтобы ненароком не растратить весь свой гнев, все свое негодование разом. Он умел распределять свои чувства и не стал заставлять Саню отменять выходной, не стал заглядывать на ток, шумевший за селом (подрабатывали семена), а подтолкнул представителя к машине, сел сам, и укатили они в Мордасов. Через два часа в «Весну» и другие хозяйства разлетелись телефонограммы с приглашением «тройки» на расширенное бюро.

На заседании не одного Саню поднимали с места, но другие сыпали привычными «постараемся», «примем меры», а Саня просто рассказал, как было дело.

— Но вот она, сводка! — взвился Гнетов. — Ни центнера вы за последние два дня не отправили на элеватор!

— Я уже сказал, что накануне мы все товарное зерно вывезли, — объяснил Саня.

— Т-ты… что ты устроил в эти два дня? Он выходные объявил!

— Мы советовались с профкомом…

— Наглец ты! — не сдержался Гнетов.

— Но мы же выполнили план!

— Во-от! Вот чем ты козыряешь! А ты что, в Америке живешь? Для тебя не существует районных обязательств?

— Мы свои обязательства выполнили…

— Эт-то невозможно! Я отказываюсь работать с этим человеком! — Гнетов с треском бросил карандаш.

И за всем этим наблюдали взрослые люди, почти полный зал.

— Вы можете меня наказать, но особой вины я не чувствую, — успел еще сказать Саня. — Сегодня все до единого вышли на работу…

В больничной беседке я просил Саню:

— А вот, интересно, Гнетов чувствует вину?

Он усмехнулся.

— В том-то и дело! Он боится возможного наказания, опасается за свое положение, бережет авторитет перед областным начальством, но чувством вины тут и не пахнет. Да разве он один такой? Редко кто скажет: виноват, братцы. Обвиняются обстоятельства, и если все-таки следует наказание, то повод выставиться без вины пострадавшим уже готов. И я, и ты, и Гнетов, и сотни людей вокруг говорят об ответственности. Но что это за ответственность такая, если держится она не на чувстве вины, а на страхе? И никто ни в чем не виноват! Только дела не идут…