– М-м-м. – Его ни к чему не обязывающий ответ заставил Лиллиану практически корчиться от ожидания.
Губы Азагота сомкнулись на соломинке. Он не отводил глаз от Лиллианы. Когда он посасывал напиток, адамово яблоко с каждым глотком двигалось вверх и вниз. Когда Мрачный Жнец до последней капли осушил бокал, то бросил его на песок и приблизился к Лиллиане.
– Поплавай со мной. – Он поднял руку к её горлу, но замер. – Моё ожерелье, – пробормотал он. – Ты его носишь.
– Оно красивое.
Глаза Азагота потемнели с такими чистыми и мощными эмоциями, что Лиллиана ощутила, как они, словно тёплым одеялом, окутали её сердце.
– Ты оказываешь мне честь, нося его по собственному желанию, а не по приказу, – тихо произнёс он. – Но ты не обязана это делать.
Лиллиана положила дрожащую руку на руку Азагота.
– Но я хочу.
Из его груди вырвался грубый, примитивный рык. Рот Азагота жёстко обрушился на рот Лиллианы и она ответила ему с равной агрессией, переплетаясь с ним языками, покусывая его губы.
Словно прорвалась плотина и её тело затопила потребность, поспешная и неотложная. Лиллиана и прежде испытывала страсть, но эта была дикой, такой, о которой слагали лишь легенды.
Лиллиана приподняла бёдра навстречу бёдрам Азагота, и выгнулась. Ей было просто необходимо побыстрее выбраться из этой раздражающей одежды...
Внезапно волоски на затылке встали дыбом, а голову пронзила тревога.
Вот дерьмо.
Они были на пляже не одни.
Глава 14
Прокатившаяся по коже Азагота вибрация оказалась почти оргазмической. В Шеул-гра зло было повсюду, проникало во все щели, поэтому допустимо, что, если зло не было из ряда вон выходящим, Мрачный Жнец не обращал на него внимание.
Но здесь, в мире людей, зло обращало на себя внимание как адский жеребец в стаде ослов.
Азагот неохотно отодвинулся от Лиллианы и повернулся навстречу источнику недоброжелательным флюидам.
К ним приближалась пара падших ангелов, выглядящих так, словно только что вышли из фильма "Безумный Макс"[22]. Их грубые кожаные латы были в потёках крови, в руках падшие держали острые, опасные мечи. С поясов свисали зубы, кости и скальпы, и Азаготу даже знать не хотелось, что застряло у падших в зубах и что за налёт был на их сапогах.
Это были настоящие убийцы – настолько испорченные тьмой падшие, что убийство было единственной целью, ради которой они жили. Азагот понятия не имел, что превращало некоторых падших ангелов в безмозглых зверей, да и сталкивался он с подобными лишь однажды, когда они проходили через его туннель душ. Они были дерзкими, враждебными и лишь презрительно усмехались, когда Мрачный Жнец грозил отправить их в самые худшие места Чистилища.
Гораздо-гораздо позже, когда Азагот пришёл понаблюдать за их страданиями, падшие были другими людьми. Информация о том, что они добровольно встали на путь исправления стала для Мрачного Жнеца самым колоссальным материалом для шантажа.
Азагот ощутил, как стоявшая рядом Лиллиана призвала к себе свои силы, но уже понимал, что приближающиеся долбоящеры гораздо сильнее её. Да не проблема, потому что он разорвёт их на части...
Небо пронзила молния и падший ангел, что шёл слева, вспыхнул как неоновая вывеска. Его крик присоединился к шуму прибоя и крикам морских птиц. За спиной Лиллианы распростёрлись чёрные с рубиновой окантовкой крылья и выгнулись высоко к голубому небу. Лиллиана вытянула руку и послала ещё один заряд, который сбил врага на землю. Его кожа покраснела и дымилась.
Азагот ухмыльнулся. А женщина-то его оказалась воительницей. Пора кончать с этими ушлёпками и предаться победному сексу.
– Ладно, мальчиши, – прорычал он. – Пришла пора сдохнуть.
Он намеревался обрушить на них шквал огненных бомб... по крайней мере, попытался это сделать. Слабые маленькие искорки сгорели, даже не отлетев и на десять футов[23] от кончиков пальцев. Какого хрена?..
Не поджарившийся падший зарычал и в то же мгновение, получив удар невидимой силой, Лиллиана отлетела на тридцать ярдов[24] и ударилась в скалу. Выплюнув на камни кровь, она сломанной куклой рухнула на песок.
В глотке Азагота заклокотала ярость, словно он проглотил горящую смолу. С рёвом он отпустил на свободу зверя, которым стал, которого скрывал под кожей. Когда кости начали трещать, а черты лица – искажаться, атаковавший Лиллиану падший припустил к ней, подняв меч с запёкшейся на лезвии кровью.
– Нет! – Голос Азагота, искажённый до неузнаваемости, не остановил ублюдка.
За спиной Азагота расправились крылья, тело наполнила сила. Он взмыл в воздух и обрушился на падшего ангела, острые когти прошли в плоть парня с лёгкостью входящей в желе ложки.
В Мрачного Жнеца вонзился меч, в груди разлилась боль, но он её проигнорировал и сомкнул челюсти на руке падшего. Рывок и рука парня отлетела в сторону, а крик падшего стал для Азагота настоящей музыкой.
Мрачный Жнец затерялся в звуках, запахах, вкусах битвы... и тут услышал звуки ещё одной борьбы. Краем глаза он заметил, что изжаренный падший вступил в схватку с Лиллианой. Огненный меч девчонки прижался к простеньким доспехам, но Азагот не дал ей шанса закончить.
С победным рёвом он всадил когти в грудную клетку парня. Крик падшего больше походил на бульканье из-за наполнившей рот крови. Усилив хватку, Азагот резко развёл в стороны руки, разрывая падшего пополам.
В это же время он поднял свой покрытый чешуёй хвост и нацелился ядовитым отростком на конце в напавшего на Лиллиану сукина сына. Когда тот "Хрустящий" занёс над головой девчонки меч, Мрачный Жнец нанёс удар. Кончик хвоста вонзился в основание черепа падшего, войдя в мозг и впрыснув в нервную систему смертельную дозу яда.
Если падшего не убьёт физическая травма, это сделает яд.
"Хрустящий" рухнул на землю, тело охватили спазмы, рот открылся в немом крики, из горла повалила белая пена.
Замечательное зрелище.
Лиллиана стояла и широко распахнутыми глазами пялилась на двух мёртвых падших ангелов. Глаза ещё больше расширились, когда она перевела взгляд на Азагота. Её страх был очень ощутимым; он дрожью прошёл по Азаготу, словно был его собственным. Всего лишь несколько дней назад Мрачный Жнец не был способен уловить её эмоции, – не важно, какими они были, – просто потому, что чертовски долгое время совсем ничего не чувствовал.
Было ненавистно, что он напугал её, и впервые с момента, как стал Мрачным Жнецом, Азагот испытал стыд.
– Прости, – произнёс он; голос, пробравшись через огромные челюсти и зубы, вышел прокуренным и грубым. – Через несколько минут я превращусь обратно.