Приближение ко двору сразу помогло решить личные дела. 24 ноября 1726 года Меншиков объявил Артемию Петровичу о повышении из полковников сразу в генерал-майоры, минуя промежуточный чин бригадира{180}. Министры Верховного тайного совета в очередной раз распорядились выдать ему невыплаченное жалованье (несмотря на это и предшествующее повеления, дело тянулось до февраля 1727-го) и удовлетворили просьбу о пожаловании пустошей в Шлиссельбургском уезде. 2 февраля 1727 года Волынского вызвали в совет для объяснений, как и почему он самовольно взял в Астрахани 300 четвертей ржи в качестве хлебного жалованья. Он обязался вернуть государству муку в обмен на удержанную с него штрафную сумму в 974 рубля{181}. В 1726 году Волынский давал также показания по неприятному делу о побитом мичмане Мещерском, и оно «позалеглось».
Однако относительное благосостояние после тяжелой кочевой жизни на окраине не могло компенсировать удаление от активной государственной деятельности. Едва ли Артемий Петрович с его темпераментом мог довольствоваться ролью придворного, сопровождавшего на выездах карету императрицы и возглавлявшего ее охрану, или шталмейстера — конюшего на парадных церемониях{182}. Но к началу 1727 года власть уже ускользала из рук императрицы. Часто болевшая Екатерина всё больше замыкалась в придворном кругу, где за карточной игрой и застольем выдвигались новые фавориты — молодой поляк Петр Сапега и камергер Рейнгольд Левенвольде, получившие за заслуги интимного свойства щедрые пожалования. Меншиков ладил с любимцами царицы, но за пределами дворца реальная власть находилась в его руках. Он задумал дерзкий план, целью которого был брак маленького великого князя Петра с одной из его дочерей, в результате чего сам светлейший князь смог бы породниться с царствующей династией и стать регентом при будущем несовершеннолетнем государе.
Императрица колебалась, считая, что престол принадлежит ее дочерям, но не могла сопротивляться напору Меншикова и всё же дала согласие на этот брак. Весной 1727 года ее силы были на исходе, а вокруг нее шла грызня, закручивались нескончаемые интриги. В апреле у Екатерины началась горячка — по позднейшему заключению врачей, вызванная воспалением или «некаким повреждением в лехком». Светлейший князь не выпускал из своих рук инициативу: 10 апреля он переехал в свои апартаменты Зимнего дворца, чтобы прочнее держать ситуацию под контролем, а 24-го добился от Екатерины указа об аресте своих противников — генерал-полицеймейстера А.М. Девиера, министра П.А. Толстого, генералов И.И. Бутурлина и А.И. Ушакова. Следствие проходило в спешке под сильнейшим давлением Меншикова. Приговор и завещание были готовы лишь к вечеру 6 мая, в последние часы жизни Екатерины — и были ею утверждены, поскольку Меншиков не отходил от постели умиравшей. Едва ли она была в состоянии читать документы — скорее всего, завещание подписала Елизавета.
Утром 7 мая Артемий Петрович присутствовал на заседании высших чинов империи, где Меншиков объявил о завещании Екатерины. Престол переходил к Петру II и регентскому совету при нем; в случае внезапной смерти юного императора корона переходила к его сестре Наталье и дочерям Петра I Анне и Елизавете «с их потомствами». Во время драматических событий, судя по «повседневным запискам» Меншикова, Волынский находился при светлейшем князе, а в день смерти императрицы ужинал и ночевал в его дворце. В первые недели нового царствования он также неотлучно состоял при Меншикове — «кушал» и «слушал дела»{183}. Генерал-майор Бальтазар фон Кампенгаузен впоследствии жаловался на то, что Меншиков распорядился выдавать «полное генерал майорское жалованье» не по старшинству, а тем, кому считал нужным, — А.И. Шаховскому, Ю.И. Фаминцыну, А.П. Волынскому{184}.
Александр Данилович в качестве регента при Петре II мог бы сыграть ту же роль, какую исполнял Мазарини при юном Людовике XIV. Но она оказалась князю не по силам; он, по выражению XVII века, стал «государиться»: своевольно карал и миловал, отбирал и раздавал имения (это стало потом известно из поданных в Сенат жалоб); взял под собственную «дирекцию» дворцовое ведомство и даже позволял себе вмешиваться в церковные дела. Готовилась к изданию монументальная биография
«Заслуги и подвиги его высококняжеской светлости князя Александра Даниловича Меншикова», согласно которой князь, «как Иосиф в Египте, счастливо управлял государством» и тратил на это «собственные деньги», то есть содержал самого Петра I вместе с двором. 25 мая 1727 года произошло обручение Петра II с Машенькой Меншиковой. Синод повелел во всех церквях поминать рядом с императором «невесту его благоверную государыню Марию Александровну», для которой уже был создан особый придворный штат.
Но в правительственной деятельности генералиссимус и светлейший князь не поднялся выше выделки гривенников из «непостоянного и фальшивого серебра» с добавлением мышьяка и выпрашивания герцогства и новой кареты у австрийского императора. Иностранные дипломаты стремились удерживать князя в рамках нужного их правительствам политического курса, соответственно расценивая его, по утверждению австрийского посла Рабутина, в качестве «капитала, приносящего… большие кредиты». Но при этом послы сетовали, что князь напрасно демонстрировал «суровость» своей власти и управлял, «как настоящий император», вместо того чтобы вести себя по понятным правилам: оказывать «милости», заручиться доверием самого царя, его сестры и членов Верховного тайного совета.
Упоение властью, репрессии против недавних союзников и прочих недовольных привели светлейшего князя к конфликтам с капризным подростком Петром II. Зато исполнение служебных обязанностей Меншикова уже не интересовало: в 1727 году он практически не посещал Военную коллегию, всё реже бывал на заседаниях Верховного тайного совета, подписывал протоколы не читая — и тем самым выпускал из рук контроль над гвардией и государственным аппаратом. В результате умелой интриги Меншиков был легко устранен, а его место заняли новые фавориты.
Четвертого июля 1727 года Верховный тайный совет назначил Волынского «министром» (послом) в Голштинию{185}, куда готовилась отправиться Анна Петровна с мужем. По-видимому, это решение принималось по воле светлейшего князя, поскольку сама цесаревна предпочла бы видеть на этом посту одного из сыновей канцлера Г.И. Головкина; но едва ли его можно признать удачным с точки зрения дипломатической практики: Артемий Петрович был слишком горяч, к тому же немецким языком не владел. Однако, по сведениям французского поверенного в делах Ж. Маньяна, защиту интересов принцессы официально взял на себя голштинский министр Геннинг Бассевич, и Волынскому ехать за границу не пришлось — и к лучшему: в далекой Голштинии дочь Петра I родила сына (будущего Петра III) и вскоре умерла от «горячки»{186}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});