Читать интересную книгу Доктор Сакс - Джек Керуак

кинулась туда же.

3

Дом Поля Болдьё, к которому мы, бывало, взбирались хилыми наружными ступеньками — на краю Коровьего Выпаса у церкви Св. Риты, — унылый дом, где мама готовила ему по утрам фасоль на завтрак — где бедные мутные религиозные Календари Св. Марии висели в бурой двери за печкой — Спальня Поля, где он хранил свои архивы красными чернилами всех наших средних показателей бейсбольных подач — чокнутый Пацан Фараон (из-за его золотого зуба и зеленого твидового костюма воскресными днями в театре «Корона» с крысами на балконе и тот раз, когда мы швырялись коробками с мороженым в сквалыгу в кино, который отказывал вдове в выкупе закладной, и 90-летний полисмен поднялся и попробовал нас найти) — дом Поля затопило, из-за шести футов воды приходилось теперь грести к его крыльцу на шлюпке —

Неимоверное возбуждение заполняло все приречные улицы Лоуэлла, где люди — в ясном воздухе праздникообразных утр — скапливались массой у прекрасного плескучего края потопа — «У меня носишко есть, у тебя носишко есть» — Я брожу по обоим сторонам берега, распевая — Перебредаю через Белый мост, по которому обычно хожу каждый день в Бартлетте кую среднюю, и там массивный чудесный долгожданный чудовищный потопогорб катит в тридцати футах ниже на скорости 60 миль в час — массивно больше потоповых арок притекает из Нью-Хэмпшира, иногда и трассы перехлестывает — Дом Поля был в самой середке нового русла через низлежащий Потакетвилль — «У меня носишко есть — у тебя носишко есть —» Бедный Поль — во всей этой толпе его и не разглядишь — через Риверсайд-стрит бросили кордон у памятника Первой мировой войне, на котором имя дяди Лозона, где река вгрызается в его лужайкину спину, памятник вот-вот опрокинется в реку — река не только ревет сквозь жилище миссис Уэйкфилд, но и плещет почти за самым памятником до самого моста в голове Варнум-авеню — но и Варнум-авеню затопило на несколько сот футов за домом Скотти — на бульваре течет новая река — Мы с Джи-Джеем поздравляем друг друга с тем, что наши дома выстроены высоко на скале Потакетвилля — Песчаный откос никогда не подмокнет — Сара-авеню и Фиби-авеню озирают громадные просторы, когда видно сквозь деревья — потоп может подняться, как потоп Ноя, и мэр увидит разницу в нижнем Лоуэлле — в Потакетвилльском Горбе мы могли окопаться на последнем рубеже с наскоро смастряченным ковчегом — «Очистить путь, господа!» — торжественно заявляет Джи-Джей у мешков с песком, пытаясь проткнуть их пальцем — «С мортариев незапамятных времен вы, салаги, глуши-моторы, вы салажили эти рундуки к фок-бизань-мачте, черт вас раздери» — Джи-Джей натуральный Ахав в Потопе, изверг у Дамбы — Голодно рыщем мы вверх-вниз по потопу, восторгаясь черным безумьем, демонической рекой — она сжирает все, что нас когда-либо ненавидело — деревья, дома, кварталы капитулируют — Безумное ликованье воспламеняет наши души, мы слышим, как ясно хохот Доктора Сакса пронзает рев средней реки, ощущаем гул и Вибрацию зла в земле. Когда настает ночь, мы идем шагать, размахивая дикими руками, в свалявшейся листве и камнях берега под Мостом Муди-стрит — швыряем крохотные немощные камешки в массу… камни извергает вверх — назад — По трагической гранической стене канала мы уже не видим ни древних водоотметин потопа, ни цифр известью; наводнение достигло рекордного ника. Знаменитый Канальный Шлюз Св. Франциска на другом краю города спасает центральный Район Лоуэлла от полного паводка. К тому же шесть футов воды наполняют и папину типографию — он совершил несколько отчаянных поездок в центр поглядеть на воду и даже вокруг Потакетвилля —

«Никогда не забуду того раза, Загг, когда твой папа кашлял, — Джи-Джей говорит со мной, пока мы рыщем крысами, — в переулочной стене, знаешь, между Клубом и лавкой Блезана на Гершоме у тебя там две такие деревянные стены по обе стороны улицы, я был на одной стороне, твой папа на другой, как-то рано утром на прошлой неделе, холодина адская, помнишь, я стою, дымовую завесу изо рта пускаю, как вдруг огромный взрыв сотряс меня до коленок — твой папа кашлянул, и эхом дало по моей стене и обратно от меня отскочило — уши у меня взорвались, я упал на одно колено, Загг, без балды — я сказал (чтобы прийти в чувство, там же никто меня шлепнуть не мог, сам понимаешь)» — (протянув руку и шлепая меня по заднице —) «Загг — так говорю, невинненько: «Ох ты ж, мистер Дулуоз, кашель-то у вас какой вроде сильный, знаете-нет?» «Н-не-ет, — говорит он, — нет, Гасси, не так уж все и плохо — чуток в горле першит, Гасси, только в горле першит немного» — А-а-уу-эй — Врряк!» — взвопил он вдруг, задирая ногу — так крупные рыгуны выкладывали взрывные пёрды на совещаниях советов директоров.

Потоп ревел себе дальше, Утробная Река — налетала Ливнем и Рыданьями из Шести Тысяч Ям в повлажненной Земле всей новоанглийской весны. Газетчики высыпали на мост с фотографами, делали снимки реки — кинохроника из Бостона — с визитом журналисты Красного Креста от Гаагской Конвенции в Джерси-Сити.

4

Великий пост, и люди продолжают свои Новены — Я серыми сумерками вторничного вечера (весь день после плотогонного фиаско с Дики я много часов просто лежал на спине в приречной траве на утесном обрыве под Мостом Муди, озирая потоп глазом сонных времен лета и лениво глядя, как над рекой кружит аэроплан) — Я в церкви, надо закончить Новену, в которой я могу помолиться за все, чего хочу потом, кроме того, все мне велели провести Новену, поэтому я в церкви в сумерках — Людей больше обычного, они боятся Потопа. Смутно слышно, как он ревет за стенами свечного безмолвия.

5

Странствующим изобретателям всех стран в мешковатых штанах не удалось бы решить эту загадку потопа, если б даже у них был союз — Вот этюд: — вдоль берега престидижитарного водоизмерителя на канале не было ничего, кроме воды, хитроумный приборчик утоп, переулок между краснокирпичными складами, ведший к закопченной двери отцовской прихожей на переднем этаже с тележными колесами и морщинистым цоколем полуподвала с угольной пылью, отнюдь не красный ковер к Начальству — все это стало одним обширным и жутким плавбассейном из жидкой грязи, соломы, ветоши, машинного масла, типографской краски, ссак и рек —

6

Ставрогин, голодный мой сыновний брат потерялся средь трясинных крыс — Я слыхал, Джо свалил куда-то с ружьем 22-го калибра охотиться на крыс, за добычу платили премию, ходили разговоры о массовых прививках от Тифа — всем пришлось делать уколы, мы с Джи-Джеем кошмарно болели, руки у нас распухли после них на следующую неделю —

7

Мой папа, Ма и Нин, и еще я, машина запаркована у нас за спиной, стоим на улице с высоким парапетом возле Белой улицы, озирая под нами, как бурая вода подымается до уровня второго этажа домов, совсем как наш на Саре-авеню, и бедные семьи, совсем как мы, которых выгнало из дому, — что ж, теперь им остается лишь идти богемить при свечах, как всей Мексике, — Белой улицей называлась улица миссис Уэйкфилд, теперь же она Бурая улица, — вниз к реке видно, как встремляется рука воды и как это все случилось, все притекает из великих морей потопа выше по теченью, как сообщается —

«Bon, ca sera pas tenible ca avoir l’eau dans ta chamber a couches aussi haut que les poitrats stir l' mur— сказал мой отец — (Что ж, вот ведь ужас, если вода в спальне до картин на стенке!) Я держался к нему поближе ради надежности, любви и верности. Прожужжала муха.

8

Слыхали, как миссис Могаррага, ирландка, жившая в маленьком беленьком бунгало в Роузмонте, разглагольствовала, выгребая из своей гостиной с пианино на лодке: «Побродяжники и барахольщики они все, грязюки Арры, чтоб им штаны себе шить из седалищ Гоморры в этой запаршивленной трущобе — наслал Господь Потоп, чтоб их, мерзавцев, повымыло всех, как тараканов! Бутылки у них в матрасах, клопы с фасолину, полоумные — да ябых сама веником, веником» — (это она о своих постояльцах) (прижимая к груди кошку, благослови Боженька эту единственную отраду) — Плеск хохотков возносится от толпы у края потопа.

9

Юджин Пастернак, обезумев от любви к своим размашисто-воющим полуночам, яростея, шагает по илистой тропе в сапогах подносчика раствора, а в воздухе парок эссенции — «Йиийях! От грульманов моя флингловая душа кольца по безработице выписывается — а в нем моя компа! спасите мою бомпу!» — и пропадает в хижинах на задворках (танцуя при этом шимми, будто комик, сходящий со сцены).

10

В «Сирзе-Роубаке» и скобяных лавках люди топали повсюду в свете серого дня и скупали сапоги, прорезиненные плащи, шебуршили средь грабель, накидки, мракодождевой оснастки — нечто вроде грязной кляксы чернил висело в небе, потоп в воздухе, болтовня на улицах — виды воды в далеких концах улиц по всему городу, огромные часы Ратуши скруглились золотым молчаньем при немом свете дня и сообщали время самого потопа. В уличном движенье плескали лужи. Теперь поверить трудно, но я вернулся и увидел, что вода еще прибывает — после ужина — могучий рев под мостом был еще на месте, отбрасывая дымку в воздушное море — внутрь рушились бурые горы потоков — Я уже начал бояться наблюдать под мостом — Громадные мучимые бревна летели из надсады водопадов выше по течению и следствием — вздымались и обрушивались, как поршень в потоке, некая громадная мощь накачивала из-под низу… поблескивали в своих муках. За ними я видел деревья в трагическом воздухе, все проносилось мимо головокружительно, я старался следить за гребнями мерзких бурых волн футов сто, и у меня закружилась голова и захотелось упасть в реку. Часы утонули. Мне перестал нравиться потоп, я решил считать его злобным чудищем, намеренным пожрать всех — без особой на то причины —