Перепуганные кобылицы налетали на шатры и срывали их, они бились и топтали пеших воинов, которые бросались им наперерез. Все жеребцы, бывшие с турками, учуяли кобыл и обезумели. Одни брыкались, разбивая черепа подбегавших к ним людей; другие рвались вперед так сильно, что обрывали веревки или выдергивали из земли колья, к которым эти веревки крепились, и вместе с кольями бежали по лагерю.
Увидев, что вытворяют кони, турецкие воины принялись носиться вокруг, но чем больше они пытались водворить порядок, тем больше нарастал беспорядок. И поскольку дело происходило поздним вечером, разглядеть толком, что творится, оказалось трудно. Многие уже отходили ко сну и теперь выбегали из палаток безоружными.
— Пора! — громовым голосом прокричал Тирант и помчался вперед во главе своих войск.
Как небесный гром, набросились христианские воины на турок и принялись рубить их мечами и колоть копьями. И поскольку турки совершенно не были готовы к нападению, то бесчисленное множество их полегло во время этого первого натиска.
Проходя сквозь вражеский лагерь, как игла сквозь ткань, Тирант думал: «Теперь их уже не много-много-много, а просто много; а с таким количеством неприятеля мы уже в состоянии справиться».
Мечом он отсек руку какому-то отчаянному малому, который попытался стащить его с седла, а потом, развернувшись, нанес еще несколько ударов врагам, подобравшимся к нему сзади.
Паж Сверчок стрелял из арбалета и уложил с десяток нападавших. И Диафеб Мунтальский тоже отличился в этом бою, ловко орудуя копьем и призывая на помощь святого Георгия.
Разгром был полный. Великий Турок выскочил из своего шатра в одних спущенных штанах. Слуга подвел к нему коня, и едва только Великий Турок вскочил в седло, как слуга этот упал с разможженной головой. Великий Турок ударил коня пятками и помчался прочь, сверкая голой задницей. К несчастью, Тирант этого не видел, иначе он бы очень посмеялся.
Лишь немногие турки оказались в состоянии сопротивляться, и они сражались доблестно, так что христианским рыцарям пришлось пролить немало крови, прежде чем победа стала полной и окончательной. Часть уцелевших во время резни турок бежала по дороге, направляясь к горам; большинство искало спасения в той самой плодородной долине, по которой недавно проезжал со своей армией севастократор.
Тирант и не думал останавливать преследование. Он помнил о том, какие неисчислимые беды принесли турки в Византию, поэтому приказал рубить и колоть до тех пор, пока последний из врагов не погибнет или не бежит из Византии. В ярком свете луны мчались по пшеничным полям турки. Как тени, носились лошади без всадников. Волны колосьев и травы колыхались вокруг беглецов, закрывая им обзор, и они ничего не видели, кроме сероватых в лунном свете растений, и мчались вслепую, пока вдруг не вырастала перед ними черная фигура на коне и не вспыхивал над головой меч. Множество темных проплешин зияло на полях там, где остались лежать мертвые тела.
Никому не давали пощады, даже безоружным и тем, кто хотел сдаться в плен. Тирант нарочно отправил в долину греческих рыцарей, потому что знал — от них ни один враг не дождется милости. И еще потому, что севастократор вполне доверял греческим рыцарям, которых возглавлял герцог де Пера, и не опасался оставлять их без пригляда.
Сам же севастократор вместе с наемниками преследовал тех врагов, которые избрали своим убежищем горы. Этот путь был гораздо опаснее, а кроме того, существовала вероятность, что наемники, соблазнившись выгодой, захотят оставить турок в живых и обратить пленников в деньги. Поэтому севастократор решил приглядывать за этими солдатами.
Горная дорога была короче, нежели та, что шла через долину, но зато и труднее. Преследователи карабкались вслед за беглецами в горы, и скоро путь им преградила река, не слишком широкая, однако протекающая по дну очень глубокого ущелья.
Через реку был переброшен мост. Когда Тирант со своим отрядом приблизился к мосту, часть врагов во главе с Великим Турком уже перебралась на противоположный берег. Прочие оставались еще на том же берегу, что и Тирант.
Увидев, какая опасность грозит ему со стороны христианского воинства, Великий Турок не задумывался ни на мгновение и тотчас приказал разрушить мост. И это было сделано, так что врага, находившиеся подле Великого Турка, спаслись, те, что были на мосту, упали в пропасть, а прочие очутились в окружении, и десятка два их были зарублены. Остальных Тирант велел пощадить, пренебрегая своим же собственным распоряжением пленных не брать.
Потому что, когда мост обрушился в пропасть и Великий Турок с хохотом умчался прочь, в сокрывшие его горы, что-то надорвалось в душе Тиранта, и он понял, что не в силах больше увидеть сегодня ни одну смерть.
Впрочем, и в долине не все турки оказались убитыми, так что в конце концов собралась довольно внушительная колонна пленных. И их Тирант велел привести в город Пелидас.
Они прошли через разгромленный лагерь турок и в свете факелов увидели множество наваленных горами трупов, сорванные и изрубленные шатры, переломанные телеги и разбросанные костры с опрокинутыми котлами.
При виде растоптанной еды Тиранта вдруг затошнило, и он поскорее уехал из лагеря.
В Пелидасе никто не спал; там горели огни, и слышны были громкие голоса. Небо уже посветлело, на горизонте появилась бледно-золотая полоса; ночь миновала незаметно.
В серых рассветных сумерках со стен Пелидаса люди увидели штандарты императора. Что тут началось! Ворота раскрылись, и навстречу Тиранту повалила радостная толпа. Севастократора и все его войско жители Пелидаса настигли неподалеку от разгромленного турецкого лагеря, и там состоялась радостная встреча.
Тирант покачивался в седле, а его со всех сторон окружали бледные, заплаканные лица, на которых сияли улыбки. Отовсюду к севастократору тянулись руки. Он не отталкивал их и не останавливал коня, просто ехал сквозь толпу, как будто шел против сильного течения по дну реки.
Диафеб же поднял к себе в седло красивую девицу и, обняв ее одной рукой, поцеловал. Девица, ласкаясь к нему, призналась:
— Мы очень перепугались, господин мой!
— Разве мы так страшны? — спросил Диафеб. И тут же пригорюнился: — Я, должно быть, страшен — вот и мой брат севастократор так утверждает.
— Севастократор — ваш брат? — пуще прежнего испугалась девица.
— Да, но я-то никакой не полководец и не севастократор, я всего лишь его брат, к тому же двоюродный, так что нет нужды меня бояться, — заверил Диафеб. — Ибо я так же прост, как и любой из пейзан, с которыми ты привыкла толковать на самые разные темы.