— Брудер, брудер, джалан ини! (Брат, брат, вот дорога!)
Кто это кричит? Спускаюсь по склону. Навстречу мне карабкается голый человек с огромным парангом в руке. Через минуту я окружен людьми. Воображаю, что подумали бы мои близкие, увидев меня в этой ситуации: аборигены в коротких каинах и с огромными папуасскими шевелюрами; у одних в руках луки, у других похожие на мечи паранги — ни дать ни взять картинка о бес-страшном белом путешественнике в плену у людоедов. Между тем мои «людоеды», решив, очевидно, что я слишком измучен жаждой, чтобы сгодиться на жаркое, принесли бамбуковую трубку, быстро смастерили из древесного листа кубок и подали мне в нем пальмовую брагу (туак). Пью и диву даюсь: неужели этот великолепный напиток мог мне когда-то не нравиться!
Затем туземцы отводят меня в деревню Каджукери, откуда ведет прямая дорога в Леи. В Каджукери нас встречает радостный гомон. Что это? Людоеды ликуют по поводу новой жертвы? О нет, меня приглашают на завтрашний праздник.
Откуда берутся эти ребятишки? Не успел я показаться в Леи, они тут как тут. И хохочут до слез: один из них по ошибке сказал мне «селамат паги» вместо «селамат соре» («доброе утро» вместо «добрый вечер»). В ответ предлагаю считать, что свое «селамат паги» он сказал на «бесок» (на «завтра»). Опять взрыв веселья.
На следующее утро отправляюсь вместе с двумя женщинами — учительницей Кристиной и Фебронией, единственной на острове медицинской сестрой. Дамы гордо несут аппараты. Отнять невозможно.
Вот и лодка. К ее уже готовому корпусу прикреплена весьма прочная конструкция из бамбука. Роль канатов играют лианы. Несколько десятков сильных рук подхватывают тяжелую лодку, разворачивают ее носом вперед и волокут. В некоторых местах ее поднимают и несут. Так добираемся до крутого обрыва. Здесь носильщики останавливаются, чтобы привязать дополнительные лианы-канаты. Работа спорится. Из-за того что люди разговаривают очень громко, что характерно для жителей Палуе, создается впечатление жуткого скандала. Наконец все готово, и мужчины, взяв в руки канаты, с отчаянным криком бегут вниз. Каким-то чудом все обходится благополучно. Лодка продвигается вперед. Ее то несут, то волокут по земле. Когда дорога становится ровней, за канаты берутся женщины и дети. Минуем одну деревню, в следующей лодку ставят на землю. Здесь ее будут достраивать. Несмотря на то что в этой деревне есть широкая и удобная площадка для строительства лодок, мы не смогли ею воспользоваться, так как она принадлежит другой деревне.
Снимков я сделал в этот день много, но никаких танцев и веселья не было. Правда, меня угостили кокосами.
Назавтра после обеда иду в деревню Тео на праздник поклонения дереву. У дерева островитяне будут просить здоровья и благополучия. Во время строительства лодки несколько человек заболели — то ли надорвались, то ли простудились, и люди решили, что дух деревни обижен и хочет, чтобы у него попросили прощения. Иначе, когда лодка выйдет в море, дух может отомстить.
Начинается этот обряд процессией, впереди которой шагает юноша и бьет в гонг, за ним следует другой с барабаном в руках, а третий в колонне стучит палкой по этому барабану. Потом — танцы. Женщины, человек десять, одетые только в саронги, встают в ряд. Среди них один мужчина. На нем лишь набедренная повязка и платок на голове. Все выводят какую-то монотонную мелодию, переступая с ноги на ногу. Танцовщицы великолепны. Многие довольно молоды. Кое-кто сразу же после танца принялся кормить грудью младенцев. Некоторые женщины выглядят старше сорока: здешний климат и условия жизни способствуют быстрому старению.
Далее последовал танец распорядителя праздника с одной из танцовщиц. Наклонившись друг к другу, они топчутся на месте, вертятся волчком, совсем как глухари на току. Танцы будут продолжаться три дня, после чего дерево обязательно смилостивится.
В воскресенье присутствую на богослужении. С любопытством разглядываю верующих. Почти половину церкви занимает плотная толпа женщин в национальных нарядах. Лишь несколько девочек одеты в платьица. На многих женщинах черные сатиновые пелерины, более скромные, чем те, какие я видел в Маумере. Зато среди мужчин нет ни одного в адатной одежде. Большинство в липах. Некоторые в брюках. У одного молодого человека замечаю какое-то пятно на липе. А, это остатки клея после отвалившейся фирменной этикетки — свидетельство того, что липа новая. У другого спереди на штанине светлых брюк виднеется красная метка, расположенная вдоль кромки фабричного материала. Что поделаешь — всюду свои обычаи.
В костел входит небольшая группа опоздавших к началу богослужения мальчиков. Они одеты в брюки или липы.
В воскресенье решил пойти в деревню Тома. В центре деревеньки — большой, крытый железной крышей с просторной верандой дом. Здесь живет моса лаки — жрец. Он радушно меня принял и угостил обедом, который состоял из маниоки со свининой и сока кокосового ореха. Руки после обеда мы моем также кокосовым молоком, а зубы чистим волокнами ореха.
Очень хочу в среду побывать на празднике встречи нового буйвола, купленного на Флоресе. Главное торжество, правда, состоится в Чавалау, но пераху с животным должна пристать к берегу у деревни Тома. Я не совсем уверен, что моса лаки будет в восторге от моего присутствия на празднестве, но это его дело.
Пользуясь случаем, спрашиваю у него, как хоронят людей, погибших в море. Вот что узнаю: если смерть наступила неподалеку от Палуе, покойника хоронят на острове так, как это здесь принято; если же человек умер далеко в море, труп опускают в воду, а позднее на острове кладут в гробницу банан в одежде покойного. Как раз вчера я осматривал каменную гробницу, в которой лежит банан. Место для гробницы, — а она обычно находится недалеко от дома — определяет моса лаки или выбирают родственники покойного.
Каковы функции моса лаки? Он имеет возможность обращаться непосредственно к божеству Равуле и к духам. Со злым духом Нуту, или Нуту Чани, он не говорит. К злому духу в случае необходимости обращается тот человек, который в нем заинтересован. Равула сотворил людей и духов. У каждого человека есть свой дух — лобо; после смерти человека его дух идет к Равуле, и Равула, если человек был хорошим, его принимает, а если плохим — отвергает. Как происходит это изгнание, мне не объяснили. Кое-что я понял, когда стал узнавать об обряде почитания камней, устанавливаемых во время праздника умерших. Здесь уже не делают различия между плохими и хорошими людьми, никто не остается у Равулы, а все одинаково вселяются в камни. Женщину, отыскивающую камень, который будет посвящен умершему, называют словом, равнозначным нашему слову «акушерка». Я думаю, это следует толковать следующим образом: дух воплощается в камень, то есть в каком-то смысле заново родится, женщина же, нашедшая этот камень, как бы помогает при этом рождении.