Они у нас теперь почти каждый день. Радостный Витя в белой своей дубленке заглядывает в комнату из коридора:
– Леша, я здесь до утра остаюсь! Родителям позвонил.
(Улыбка хитрющая!..)
Рыба немедленно бежит на улицу к телефону-автомату. Возвращается довольный:
– Мне мама тоже разрешила заночевать…
* * *
Сидим на кухне, курим, говорим. Заходят соседи, хмыкают, якобы случайно выключают свет, и тогда под чайником синим цветком горит газ. Лешка в разноцветном клетчатом пиджаке слоняется взад-вперед по коридору. Жалко его. Но у нас с Цоем свои разговоры, другим не интересные. Например, выяснилось, что мы оба любим помидоры, одежду черного цвета и страну Японию. Цой хорошо рассказывает: остроумно, несуетливо, точными словами. Его ирония беззлобна, глаза лучатся, а улыбка обнимает… Неужели это тот самый неловкий, неуклюжий мальчик?..
– Еще чайку, Наталья Васильевна?
– Если не трудно, Виктор Робертович.
– Утро уже!
– Да, Женька сейчас проснется…
Идем в комнату. Сынуля (ему полгодика) лежит с открытыми глазами, улыбается. Пока готовлю смесь, Цой играет с ним, разговаривает. Меня в очередной раз удивляет, как умело Витя обращается с ребенком. Он с явным удовольствием берет Женьку на руки, помогает менять ползунки и мыть попку теплой водой из чайника. Однажды не выдержала и спросила:
– Не брезгуешь? (Майк, например, с трудом терпит неизбежные моменты ухода за мелким.)
– Ты что? – узкие глаза изумленно округлились. – Он же маленький!
И позже:
– Тебе идет держать младенца на руках. Это очень красиво…
* * *
Редкий вечер теперь обходится без Вити и Леши. Соседи с чайниками и кастрюлями привычно перешагивают через вытянутые ноги курящего в коридоре Цоя, здороваются, спрашивают, как дела. Со мной Виктор Робертович мил и почтителен, а мне до смерти хочется его поцеловать.
Я так и сказала Майку:
– Сделай мне подарок на день рождения: разреши поцеловать Цоя!
Майк удивился, но, конечно, позволил.
* * *
Мне 22 года! Майк уехал на свою работу, вернется только завтра… По улице Марата иду за покупками. Холодно. Серый ветер бросает снег в лицо, осыпает ледяными крупинками синее пальтишко из „Детского мира“. Чувствую себя королевой: сегодня мой праздник, и сегодня я поцелую Цоя!
Приехали гости: Наташа, Люда, Иша (еще не муж Люды, а просто друг Майка), Леша, Витя, еще кто-то. Александр Петрович принес собственноручно испеченный торт. Цой подарил свой рисунок („Марк Болан“, тушь, перо). На обороте мальчишеским почерком: „Н. В. Н. Дарю!!! В предвкушении прощения за сказанные бестактности, в поздравление с днем рождения и в приветствие двадцатидвухлетствия. Желаю восхищаться мной. Всегда твой. Гарин (Цой). Ленинград, 1982, 21.01. Ах!“
Очень трогательно.
– А почему Болан?
– Пусть и Майку будет приятно!..
Угощение – скромное, вино – сухое, но у нас весело и шумно. Гости слушали музыку, выходили курить, снова заходили. Маленький Женька радостно приплясывал в кроватке и всем улыбался. Потом он заснул, и все перебрались на кухню. Я позвала Цоя в коридор: «Майк разрешил тебя поцеловать. Можно?» Потянулась руками к плечам; Цой, улыбаясь, нагнулся, обнял… Я так и знала – он весь мне давно знакомый, родной…
На полу просторной кухни сидели полукругом. Леша и Витя пели свои песни, Тася пела молдавские, все вместе – аквариумские и „Люблю я макароны“. Потом соседи разошлись по своим комнатам, гости отправились на Лиговку ловить моторы, кто-то расположился на полу под столом, Александр Петрович занял свое „законное“ место – кресло-кровать. Я прилегла на краешек дивана, где уже спали Иша и Рыба. На полу сохла лужа пролитого клубничного варенья. Убирать нет сил, да и перебудишь всех… Цой кинул на пол белую дубленку (и совсем не по-гусарски), улегся, взял в свою руку мою свесившуюся ладошку. Так прошла ночь.
* * *
Мы с Майком сидим на диване, уставившись в телевизор. Входит Цой с каким-то вопросом. Майк быстро убирает руку с моего плеча.
– Ты что? – удивляюсь я.
– Твой пришел. Думаешь, ему приятно смотреть, как я тебя обнимаю? Муж, право имею… Мне бы не понравилось.
Муж. Право имеет. Мой замечательный, благородный муж!..
* * *
Людочка, потряхивая черными кудрями, говорит удивленно:
– Мы с Наташкой Крусановой видели вчера тебя и Цоя! На Лиговке.
– А я почему вас не видела?
– Вы никого не видели. От вас сияние шло!
Надо же! Да, шли мы вчера к метро. Втроем – с Рыбой. Вечерняя улица была странно ликующей и шумной, фонари и фары перемигивались, переглядывались и празднично сверкали.
А ехали мы к Вячеславу (двоюродный брат, группа „Капитальный ремонт“). Слава снисходительно показал моим мальчикам какие-то аккорды, что-то рассказал, объяснил… Как будто они играть не умеют!.. Хотя Вите нравится учиться, он никогда не стесняется спрашивать, узнавать.
* * *
Я не слишком часто хожу на концерты, но сегодняшний в рок-клубе пропустить нельзя. Куда бы только Женьку пристроить?
Все в порядке: Люда договорилась со своими девочками в общежитии, они обещали понянчиться.
Женьку привезли на Кузнечный, в Перцов дом, и оставили там на попечении Аллы и Ларисы. Пока младенец осваивался и кормился, девчонки переодели меня в Ларисин темно-синий костюм (вельвет, мелкий рубчик).
И был праздник в рок-клубе, и хорошая музыка, и почему-то пахло весной. Мы, юные и веселые, галдящей толпой шли от улицы Рубинштейна на Боровую. Возле дома Майк вдруг сказал:
– Виктор, не проводишь ли Наталью за мелким? Я что-то устал.
Все смолкли и уставились на Майка, а он неторопливо завернул во двор.
На Кузнечном нашу компанию ждали: на столе – чай, вино, еда! Лариса и Алла уверяли, что Женька без мамы не особенно скучал, а возиться с ним ни капельки не хлопотно. Началось волшебное веселье. Мы с Цоем то и дело оказывались в каких-то коридорах, уголках и закутках. Сидели на полу и целовались. Как одноклассники на школьном вечере. Временами включалось сознание и отмечало удивительную вещь: друзья наши странно себя вели. Вроде бы они любили Майка, но вместо того, чтобы нас с Витькой укорять и осуждать – оберегали и „создавали условия“. Мои же угрызения совести моментально испарялись, когда в лицо светили лукавые и нежные прищуренные глаза. Все это было похоже на сон…
Ночью мы с Женькой все-таки оказались дома. Майк сидел грустный, такой одинокий… Мне стало жалко его, но он сам все испортил: стал кричать, что он волновался, и как не стыдно, и что пешком идти десять минут!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});