вызвать у меня шок.
– Мне так жаль, что вы поняли меня превратно, – Гэтсби протянул руку и заложил прядь волос мне за ухо. – Так вы скажете Нику?
– Скажу, конечно, – ответила я, и, видимо, прозвучало это так великодушно или жизнерадостно, что он просиял.
Взяв меня за обе руки, он галантно поцеловал их.
– Еще раз спасибо, вы просто прелесть, Джордан Бейкер.
На самом же деле Джордан Бейкер бросило в жар, она нервничала и тревожилась. Я вернулась в большой зал «Золушки», убедилась, что умница Мириам давно улизнула, зато Мориса Уайлдера только что чем-то расстроили, и я потащила его в один из дальних кабинетов, вцепившись в складки его платья и позволив ему почти повиснуть на мне. Не отпуская его, я пила что-то легкое и шипучее, чтобы прояснилось в голове, но от мыслей о Джее Гэтсби это меня не избавило. Покрыв поцелуями все лицо и плечи Мориса, я в конце концов бросила это занятие.
Он сел, подперев острый подбородок ладонью, и вздохнул.
– По-моему, мы оба немного притворяемся, да? – спросил он.
– Да, пожалуй.
Я прокатила свой прохладный бокал по его плечу, и он вздрогнул.
– Ну что, Джордан, проводить тебя домой? Похоже, мне уже достаточно.
– Нет, я… вообще-то да. Было бы здорово, если ты на машине.
Поеду домой, решила я, но не задержусь там. Нет, утром придется отправиться поездом в Ист-Эгг, проведать Дэйзи.
Глава 9
Вернувшись домой, спать я так и не легла и в качестве компенсации сварила себе крепчайшего турецкого кофе. От этого напитка казалось, будто я вибрирую всей оболочкой и судороги уходят на два дюйма вглубь, и я знала, что во рту на весь день сохранится глубокий горьковатый привкус, но это было даже к лучшему.
В Ист-Эгг я отправилась первым же поездом, в простом хлопковом платье насыщенного темно-синего цвета, и устроилась у окна, чтобы смотреть, как мимо проносится мир. Высокие здания Манхэттена сменились жилыми домами пониже, мрамор и стекло уступили место кирпичу и дереву, и я чувствовала, как что-то во мне слегка расслабляется, будто чем больше я видела акварельно-голубого неба, тем становилась спокойнее.
Чуточку суеверно я скрестила пальцы, пока поезд несся через Уиллетс-Пойнт в Куинсе, где оседал весь городской прах и шлак. Даже в такую рань мелкий светлый осадок взвивался над землей пернатой фурией, клубился в воздухе, словно некая тайна. Ветер вырезал в самых высоких и широких кучах замысловатые гребни, наводя на мысли о далеких пустынях – Сахаре или Атакаме, – и на все это взирал противнейший и вульгарнейший щит с рекламой давно закрывшегося изготовителя очков: два гигантских глаза, с жутким интересом следящие за всем, что происходило внизу.
Среди шлака я различала людей, которые жили и работали в нем, – их лица и руки были серо-черными от отходов Нью-Йорка. Их участью было перекидывать лопатами привезенный шлак. Она требовала настолько титанических усилий, что, по-моему, справиться с ней можно было, лишь осознав, что эта цель недостижима, следовательно, остается только пренебрегать ею. Их фигурки мелькали среди лачуг, которые они сколачивали из обрезков досок и прочих остатков, отвергнутых городом. Когда мы сделали краткую и бессмысленную остановку на станции, со своего места я увидела, как они с тупой и раздраженной целеустремленностью бродят среди шлаковых куч, вооруженные лопатами и покрытые грязью. Я представила, как в юности они оберегали свои легкие, держа рты крепко закрытыми. А потом, по мере взросления, охотнее высказывали свое мнение и настойчивее стремились к тому, чтобы мир не лишился их слов, и шлак начал одерживать победу, соскальзывать по их коже в открытые рты.
Пока мы отъезжали от станции, я успела увидеть неожиданную здесь женщину с огненно-рыжими волосами в лимонно-желтом платье. Она вышла из двери какого-то гаража, держа сигарету, словно пинцетом, и на ее юбке остался след от пальца, испачканного шлаком. На поезд она смотрела с выражением, которое можно было назвать тоскливым презрением, и я была готова поручиться, что на миг наши взгляды встретились.
Я напрочь забыла о ней к тому времени, как мы остановились на станции в Лайлак-Хилл, на расстоянии мили от дома Дэйзи. Сначала я думала позвонить ей и попросить прислать за мной машину, но вместо этого решила поймать такси. Лайлак-Хилл в подобных вопросах несколько более чопорен, чем та часть города, где живем мы. Понадобилось почти двадцать минут, прежде чем я нашла машину, которая согласилась везти меня, и водителю, негру с серебристой сединой, дала такие щедрые чаевые, какие только могла.
Надо было позвонить, думала я, поднимаясь по широким ступеням крыльца. Я ведь даже не знаю, дома ли она.
Впрочем, дворецкий Бьюкененов не выказал удивления при виде меня, велел одному из слуг отнести мой саквояж в ту комнату для гостей, которую я обычно занимала, и лично проводил меня в синюю со слоновой костью солнечную комнату, которой чаще всего пользовалась Дэйзи.
Высокие окна комнаты были обращены к бухте, я посмотрела вдаль, на воду. И с некоторой неловкостью заметила, что с того места, где я стояла, хорошо просматривается особняк Гэтсби – белые стены, сияние которых видно, несмотря на расстояние и дымку, мерцающий золотом пляж и протянувшийся от него причал.
Он стоит на этом причале, вдруг подумала я. Стоит там и смотрит поверх воды, смотрит сквозь годы в то время, когда она принадлежала ему и когда снова будет принадлежать.
Из странных раздумий меня вывел грохот, за которым последовал негодующий возглас. Я кинулась к двери и распахнула ее как раз в тот момент, когда дворецкий появился вновь – с запотевшим стаканом ледяного лаймада и тарелочкой с сухим печеньем и ломтиками огурца. Внушительными размерами он не отличался, но его важный вид напоминал решетчатые ворота, обойти которые невозможно.
– Мадам вскоре выйдет к вам, – с невозмутимой физиономией сообщил он. – Не хотите ли покамест освежиться и перекусить? Принести вам что-нибудь почитать?
– Только «Пост», – нехотя отозвалась я и села. У меня не было никаких сомнений в том, что следующую мою попытку покинуть эту комнату он снова пресечет, появившись на пороге как по волшебству.
«Пост» он мне принес, и я раздраженно листала его, пока не явилась Дэйзи, словно принесенная шквальным ветром откуда-нибудь из дебрей. Она двигалась так легко и так раскраснелась, что я невольно взглянула вниз – проверить, касаются ли пола ее маленькие, как у ребенка, шлепанцы.
– О, Джордан! Какая радость, какое чудо! – воскликнула она, бросаясь ко мне. – А я уж думала, ты совсем меня забыла! Теперь, когда