– О господи… Извини.
Чувство облегчения боролось в Бернарде с досадой. Видимо, эта история не стоила выеденного яйца.
– Что происходит? У тебя был такой расстроенный голос. И звуки на заднем плане раздавались странные…
Она справилась со смехом и вытерла глаза.
– Ты не поверишь… Я была на вечеринке с демонстрацией нижнего белья, и события слегка вышли из-под контроля.
– Что?
– Началось с показа белья, потом на свет появилась бутылка текилы, а дальше пошло такое…
– Какое?
– Подробности рассказывать не буду.
Бернард улыбнулся.
– А жаль. С удовольствием послушал бы.
Джойс смерила его суровым взглядом.
– Может быть, как-нибудь потом… Ты очень удачно выбрал время, чтобы позвонить мне. Сомневаюсь, что кто-то заметил мой уход. Хотя я могу потерять своего самого крупного потенциального клиента, мне все равно. Я хотела как можно скорее убраться оттуда.
Он кивнул и отъехал от тротуара.
– К тебе?
– Да, пожалуйста.
Какое-то время они ехали молча.
Бернард покосился на Джойс. Она успокоилась и задумчиво смотрела в окно. Бернард сцепил зубы. Нужно прямо сейчас признаться ей в том, что ее тайный поклонник не он, а совсем другой человек.
– Когда мы доедем до твоего дома, я бы хотел войти и немного поговорить. Конечно, если ты не против, – добавил он.
– Ладно. – Джойс повернулась к нему. – Ты Джимми сегодня не видел?
– Мы пили пиво после работы.
Она сложила руки на груди.
– Он случайно не произносил имя Джеймса Толбота?
Бернард нахмурился.
– Не помню. А что?
– У этого человека дочь подросткового возраста, и он утверждает, что Джимми ее где-то прячет.
– Ох… – У Бернарда свело живот.
– Ох? – Джойс наклонилась и прищурилась. – Что это значит? Что тебе известно?
– Послушай, Джойс, солнышко… тут не из-за чего расстраиваться. Джимми уладил это дело. Они нашли девушку.
– Выкладывай. Какое дело?
– Эта девушка… Бриджет… приехала к Джимми из Суонси без его ведома. Он не звал ее. Она появилась у него на пороге с сумками в руках…
– Она что, убежала из дому? – Джойс уставилась на него во все глаза.
– Вроде того. Ей восемнадцать лет. Она жила вместе с отцом и не сочла нужным предупредить его, что уезжает. Но я уговорил ее вернуться домой, и мы думали…
– Ты уговорил? Как, когда и зачем ты влез в это дело?
– Меня попросил Джимми. – Он пожал плечами. – Точнее, сначала попросил, а потом передумал.
– Опять за свое? Пытаешься уладить его дела, а мне ни слова?
– У тебя и так хватало забот…
– И поэтому ты решил, что мне не следует знать, что происходит с моим собственным братом? Этот человек мог обратиться в полицию. Джимми могли обвинить в…
– Этого бы не случилось.
– Откуда ты знаешь? Очень даже могло случиться. И когда ты собирался поставить меня в известность? После его ареста? Слава богу, что ей уже восемнадцать… – Она покачала головой. – Если ты думаешь, что молчание – это помощь, то сильно ошибаешься.
Бернард остановился у светофора и повернулся к ней.
– Я забочусь о тебе. Хочу облегчить твое бремя. Что в этом плохого?
– Облегчить? Это не облегчение. Просто утаивание правды. Ты считаешь себя богом и заботишься обо всем и вся. Но ты не бог!
Он тяжело вздохнул.
– С этим трудно не согласиться.
Она склонила голову набок.
– И ты делаешь это уже не в первый раз, правда? Что еще ты скрывал от меня?
Бернард ощутил досаду.
– Можешь успокоиться. Я усвоил этот урок. И именно поэтому сказал Джимми, чтобы он сам улаживал свои дела с этим Толботом.
– Замечательно. А тебе не пришло в голову позвонить мне и сообщить, что Джимми снова попал в беду?
Бернард потянулся к ней.
– Джойс…
Она отпрянула.
– Не прикасайся ко мне!
Бернард молча поехал дальше и заговорил лишь тогда, когда машина остановилась у дома Джойс.
– И все же я хотел бы войти.
– Нам не о чем разговаривать. Если бы речь шла о наших детях, ты вел бы себя точно так же. А мне это не подходит. Потому что воспитание детей – дело совместное.
– Согласен.
– Сомневаюсь. С одной стороны, ты утверждаешь, что тебе нужна жена-домохозяйка, которая будет присматривать за детьми, а с другой – собираешься решать все проблемы сам. Это просто абсурд!
– Ты права.
– Кроме того, я действительно сержусь на тебя. Ты меня унизил.
Бернардом овладело дурное предчувствие. Она уже знает. Нужно было все рассказать раньше.
– Джойс, мне очень жаль…
– Еще бы. Не могу поверить, что ты позволил мне повеситься тебе на шею. Как ты мог, Бернард? Почему ты сразу не сказал, что мой тайный поклонник совсем другой человек?
Бернард развел руками, признавая свое поражение.
– Я боялся, что ты расстроишься.
– Я и так расстроилась.
– Я не хотел, чтобы ты думала, будто это… – он помахал рукой в воздухе, – было ошибкой.
Оба немного помолчали, а потом Джойс отодвинулась от него.
– Я не знаю, что и думать. – В ее голосе звучала такая боль, что Бернарду захотелось повеситься. – Я… – Джойс вышла из машины и заглянула в открытое окно. – Не звони мне… – Она поднялась на крыльцо и вошла в дом, ни разу не оглянувшись.
15
Джойс ехала по усаженному деревьями переулку, жмурясь от солнечных лучей, бивших в лобовое стекло. Взгляд ее уперся в старую яблоню, полную золотых плодов. В изгибе толстой узловатой ветви почудилось что-то знакомое. Она наклонилась вперед и ахнула.
Так это же яблоня старика Джексона! Изумленная Джойс осмотрелась по сторонам. Она так задумалась, что не соображала, куда едет, и неожиданно очутилась в своем старом районе, где не была целую вечность.
В детстве они с Бернардом сидели на этом дереве целыми днями и пировали. Мистер Джексон позволял им есть столько яблок, сколько душе угодно.
Она обвела взглядом уютные кирпичные домики, стоявшие в тени старых деревьев. Перед крайним домиком росли кусты азалии. Когда цвела азалия, мать неизменно ставила на обеденный стол вазу с цветами. Любимыми цветами отца.
Джойс поехала по тихой улице. Дом Куинси остался таким же, как прежде: та же альпийская горка и чистенький двор. Он сверкал свежей краской. У крыльца стояли забытые велосипед и коляска…
Она остановилась у тротуара перед соседним домом, который называла своим семнадцать лет. После смерти отца дом пришлось продать и переехать в городскую квартиру. В переднем углу двора стояла табличка «Продается». Двор зарос высокой травой и сорняками, пробивавшимися сквозь трещины в плитах.
Дом был пуст. От этой грустной картины у Джойс сжалось сердце.
Она закусила губу и вышла из машины. Добравшись до гаража, ощутила сладкий запах жимолости. От ожидания по спине бежали мурашки. Джойс свернула за угол и увидела задний двор; в детстве он казался куда больше. Двор зарос сорняками, превратившимися в настоящие джунгли.
Пробравшись через заросли, она подошла к тенистому дереву. Жужжали насекомые, спрятавшиеся от жары. Легкий ветерок раскачивал потрепанный канат, который отец лет двадцать назад закрепил на суку старого дуба. Домик, уютно разместившийся в ветвях, смотрел на нее, как старый друг.
Джойс отвела в сторону вьющиеся лозы, обнаружила приставленную к стволу лестницу и начала медленно взбираться по перекладинам. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она наклонила голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, переступила порог и остановилась.
Где-то стрекотал сверчок. Внутри пахло пылью, смолой и старым деревом. Она вдохнула знакомый запах и увидела маленький столик, стоявший в дальнем углу.
Этот столик сколотил Бернард. Благодаря отцу Джойс он уже в семь лет умел обращаться с молотком и пилой. Бернард был уверен, что стол превратил их крепость в дом.
Джойс подошла к окну, из которого был виден двор и задняя часть дома, и вдруг услышала радостный смех отца и матери, донесшийся из далекого-далекого прошлого. Она отвернулась от окна. На душе потеплело. Здесь они были счастливы.