Читать интересную книгу Жунгли - Юрий Буйда

Филя никогда не врал, не крал, не бил животных и не давил башмаками жучков и букашек, ползавших летом по тротуарам, не рвал цветов и не употреблял мяса животных в пищу, не подглядывал за раздевающимися женщинами, а когда его стали обуревать мучения плоти, сжигал их в молитвах, как трупы в крематории.

Ему нравилось читать жития святых, и однажды он смущенно признался священнику, что завидует участи мучеников за веру. Особенно часто он перечитывал житие Моисея Угрина, лишившего себя православного уда, лишь бы не отвечать на домогательства прекрасной вдовы-польки. Но времена были другие, да и красавицы-католички в городке замечены не были, – поэтому Филя недрогнувшей рукой начертал углем на стене дома очень соблазнительный женский силуэт, изо рта которого коварной змеей выползала надпись: «Все равно ты будешь мой!» «Никогда!» – воскликнул Филя, и при помощи наиострейшей бритвы создал у себя между ногами место голо, пустынно и дико. Всевышний не только остановил кровотечение, но и перестроил Филин организм таким образом, чтобы он мог все естественные надобности отправлять через анальное отверстие, как, например, лягушки или ангелы.

Узнав об этом, священник, нимало не колеблясь, и предложил Филину кандидатуру администрации базы 8991-Л, с которой он каким-то неведомым образом состоял в связи, отрекомендовав своего протеже как работника в высшей степени надежного, терпеливого, смышленого и умеющего держать язык за зубами. Вскоре Филя и занял свое место в будке у главных ворот живодерни.

Как только в городке об этом прослышали, к Филе бросились любопытствующие. Их интересовало все. Что делают с людьми на живодерне? Разделывают на мясо или пускают на фарш? За какие провинности люди попадают сюда, а не в тюрьму? И много ли среди них тех, кто в последнее время пропал невесть куда из городка?

Филя чуть не рехнулся. Первым его побуждением было откусить себе язык и выплюнуть его в эту глупую толпу, но он вовремя вознес молитву Господу, который сурово велел рабу Своему говорить, а не молчать. Филя со вздохом покорился высшей воле и сообщил глупцам, что никаких людей на бойню не привозят (кроме персонала, разумеется), следовательно, ни на мясо, ни на фарш, ни на пуговицы их не перерабатывают. А о тех, кто внезапно пропал из городка, лучше поинтересоваться у железнодорожного кассира Бардадыма, который помнит в лицо всех прибывших и убывших из городка за последние сорок лет. Если же и это не поможет, почему бы не пошарить баграми в речушках да озерах или не поискать на чердаках? Ведь был же случай, когда известный обжора Аркаша Стратонов так увлекся едой, что не остановился и на дне помойки, где и уснул, в то время как его засыпали с ног до головы объедками и огрызками, так что ему пришлось после пробуждения четыре дня выедаться наружу, и все это время – в сумме семь дней – он считался без вести пропавшим.

- Но ведь на этот раз за некоторыми приезжали по ночам, – возразили Филе. – Других вызвали повесткой в милицию, а милицию ликвидировали, оставив одного участкового, да и того пьяного и ничего не ведающего: его случайно обнаружили в лопухах, разросшихся в огороде сумасшедшей Круглой Дуни, где участковый спьяну заблудился…

Филя только руками развел, заверив еще раз, что людей на живодерню не привозят, а если он что-нибудь такое узнает, то немедленно даст знать горожанам.

Напоследок сумасшедшая Общая Лиза успела попросить Филю не пропустить мимо глаз ее чокнутую дочь Лизетту, всегда носившую просторный балахон на голом теле, чтобы не затруднять мужчин, на просьбы которых она охотно откликалась…

- У нее еще родинка вот тут! – И Общая Лиза показала – где, окончательно смутив Филю, который захлопнул дверь и заперся изнутри на два замка.

Будка сторожа, где он поселился, на самом деле оказалась уютным домиком с гостиной, спаленкой, теплым туалетом и душевой, с прихожей-приемной, где Филя работал с документами. Еду Филе регулярно доставляли из столовой базы (учитывая, разумеется, его вегетарианские наклонности), так же регулярно меняли постельное белье и одежду, начиная с носков и кончая фуражкой с кокардой.

Филя завел себе слепого щенка, случайно оказавшегося у ворот базы, и решил не покидать свою будку никогда, о чем по телефону сообщил родителям и священнику, мотивировав свое решение страхом перед глупцами, окружавшими его плотным кольцом, стоило ему выйти в город.

- Наверное, ты прав, – сказал рассудительный отец. – Поступай, как считаешь нужным. Матери сейчас пока нет дома. Неделю назад она ушла в магазин за уксусом и не вернулась. Наверное, задержалась у подружек-болтушек. Конечно, я передам ей от тебя привет.

Священник, выслушав Филю, после некоторой паузы сказал:

- Не будет дома – и не рухнет дом. – И со вздохом добавил: – Святые не испытывают чувства одиночества. Когда это чувство совершенно угасает, можно с уверенностью говорить, что ты достиг святости. Опасайся только одного – воображения: лекарь всегда может обернуться убийцей.

Филя хоть и мечтал о святости, но от чувства одиночества избавиться не мог. Напротив, со временем оно лишь усиливалось. Он вспоминал невинные забавы детства; школьных товарищей и подружек, среди которых выделялась Лизетта с красивыми бедрами, впоследствии почему-то сошедшая с ума; вечерние домашние чаепития под музыку Брамса и матушку, дремавшую с вязаньем на коленях…

Чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, он играл со щенком, пытаясь научить его выполнять простейшие команды, да читал жития святых, среди которых однажды обнаружил узкую глянцевую закладку, на которой была изображена обнаженная красотка со спелыми бедрами («Как у Лизетты» – машинально отметил Филя), и только чувство собственного достоинства не позволило ему тотчас швырнуть порнокартинку в печку. Пусть останется, решил Филя, и я буду знать, где она лежит, чтобы никогда на нее не смотреть даже краешком глаза. Это было испытание, и Филя гордился тем, что борется с искушением, как и подобает кандидату в святые. Эта игра развлекала и занимала его вечерами. Ночами же он боролся с глянцевой красоткой, пытавшейся захватить его сновидения и обосноваться в них, как в собственном доме, но крепость Филина оставалась неприступной, хотя по утрам между ногами у него что-то бурлило под гладкой кожей, словно безумный гном в красной шапочке, поселивший в темной пещере его души, норовил именно здесь вырваться на волю…

Немало времени ушло у него на изучение и заучивание наизусть служебной инструкции, которая висела на стене рабочей комнаты и снаружи на двери, чтобы посетители были осведомлены о правах и обязанностях сторожа. Когда Филя впервые взял документ в руки, он решил, что это шутка, но строгий голос начальника в телефонной трубке мгновенно отрезвил его: «Наизусть. Обязательно. В чрезвычайных ситуациях этот текст должен быть воспроизведен слово в слово, знак в знак, иначе может случиться непоправимое». Филя не отважился спросить, что это за возможные чрезвычайные ситуации и что непоправимое может случиться, если он, сторож, пропустит хоть слово, хоть знак в инструкции. Впрочем, подумал Филя с присущим ему разумным смирением, не всегда и не сразу открывался людям смысл того, что сообщал им Всевышний; прошли столетия, прежде чем слова Его прояснились до глубины глубин, да и то даже сейчас находятся люди, готовые оспаривать смысл Откровения…

Помолясь, он положил перед собой инструкцию и стал переписывать ее от руки – так лучше запоминалось. Операцию пришлось повторить около ста раз, прежде чем текст врезался в мозговое вещество так, что это подтвердило даже рентгеновское исследование. Рентгенограмму мозга с текстом инструкции Филя повесил на стену рядом с оригиналом, который гласил:

«Те не питто 76 фаллос коттаю анно 321 лютеллия старз номо эт коттаю сола коль амиле 90 тристия уллла глосса и са не тор края 55 у эстер те фил куннилингус аннобох опали 43-67 мув афалли аберрок не 14-03 фелляция кормляю стелла нежная прописью вулли лютер вертерог 2313/89 ан комали гумер миролохи с правой резьбой аморе 09870 паллонай бехер 23-й и далее ли когда адорате рох глосса финита».

После этого ему прибавили жалованье и стали привлекать к некоторым работам во дворе, между главными воротами и производственными корпусами живодерни, из которых, как ни прислушивался Филя на всякий случай, не доносилось никаких звуков.

Любопытствующие донимали редко и, как правило, поодиночке, но раза два или три к приемной в Филином доме стекались ни с того ни с сего сотни людей, требовавших ответить, куда вдруг запропали их родные и близкие. Иные даже приносили одежду и продукты – передачи, словно в тюрьму. Действуя по инструкции (лютер вертерог и не питто 76), Филя с бесстрастным лицом принимал посылки и, как предписывалось (куннилингус аннобох опали 43-67), регистрировал письменные – только письменные – запросы о судьбе якобы пропавших без вести граждан. Среди просителей оказался однажды и его отец, который, после долгих извинений, попросил сына выяснить хоть что-нибудь о судьбе жены – Филиной матушки.