обрекал себя на гибель и действительно погиб»[104].
* * *
Едва Наполеон стал первым консулом, он тут же поспешил отомстить журналистам. Постановлением от 17 января 1800 года он водворил во Франции «царство молчания», и средства к тому были употреблены самые простые и незамысловатые: он распорядился о запрещении всех политических журналов, за исключением тринадцати – надежных и безвредных для него лично. Кроме того, было строго запрещено открывать вновь какое бы то ни было периодическое издание.
У историка Е. В. Тарле читаем: «У Наполеона антипатия к периодической печати всегда смешивалась с презрением. Он этой печати как будто не боялся и вместе с тем зорко, с болезненной подозрительностью следил за ней, выдумывал небывалые вины. Он начисто изъял из сферы обсуждения всю внутреннюю и всю внешнюю политику и считал великой милостью дозволение редким уцелевшим при нем органам прессы помещения лишь самых коротеньких чисто информационных заметок “политического характера”, то есть попросту заметок о новостях, коротеньких сообщений о фактах. И все-таки эти запуганные льстивые газеты, не смевшие ни о чем иметь свое суждение <…> казались всемогущему властелину все-таки ненужными и неприятными, и вечно он возвращался к мысли, нельзя ли из многих газет сделать немногие, а из немногих одну»[105].
Сделать одну газету – отличная идея. Собственно, по этому пути Наполеон и пошел: он закрыл 60 газет из 73 существовавших. То есть он единовременно уничтожил все парижские политические газеты, кроме тринадцати, да и над теми, как отмечает Е. В. Тарле, в течение всего его царствования «висел дамоклов меч, тем более грозный, что решительно нельзя было догадаться, за что именно и когда именно он упадет и убьет»[106].
По сути, уцелевшие печатные органы были отданы в полную власть министра полиции и префектов, которые (каждый в своем департаменте) могли закрывать издающуюся там газету и лишь доносить о последовавшем закрытии в Париж.
Протестовать никто не смел.
* * *
Ну, казалось бы, что могло быть смиреннее запуганного Journal des Débats? Но вот что, оказывается, случилось с этой газетой в сентябре 1800 года. Один из префектов написал тогда министру полиции: «Согласно письму вашему от 3 числа сего месяца, я послал за собственником Journal des Débats, чтобы объявить ему, что его газета будет закрыта, если она по-прежнему будет составляться в дурном духе (être rédigée dans un mauvais esprit)».
Отметим, что газета Journal des Débats Politiques et Littéraires (Газета политических и литературных дебатов) выходила в Париже с 1789 года и быстро стала самой читаемой.
С 1791 года она стала трибуной для выступлений якобинцев. А в 1799 году ее за 20 000 франков приобрел Луи-Франсуа Бертен (старший) и его брат, и газета встала в роялистскую оппозицию к политике Наполеона. Кстати, Жозеф Фуше, тогдашний министр полиции, не раз потом говорил, что эта покупка была сделана при пособничестве англичан, бывших тогда отъявленными врагами Франции.
Бертен умел набирать талантливых сотрудников, поощрял молодые таланты и не скупился на вознаграждение за статьи.
Наполеон, казалось, был в состоянии даровать покой, которого так жаждала буржуазия, и она охотно уступила ему всю власть. Однако новый властитель и не думал о покое: честолюбивые его замыслы росли с каждым днем, а среднее сословие все более и более склонялось к прежнему порядку, господствовавшему до революции. Так вот Journal des débats под руководством Бертена представлял именно эту линию, а буржуазия в благодарность за это поддерживала газету, и у нее было больше всего подписчиков.
Это не ускользнуло от подозрительного внимания Наполеона, и он поручил Рёдереру (сначала барону, а потом графу Империи) представить свое мнение о газете. Рёдерер быстро составил пространную записку, которую вполне можно считать образцовым литературным доносом.
Вот фрагменты из этой записки Рёдерера:
«Гражданин первый консул! Согласно желанию вашему, я с особенным вниманием прочитал все номера Journal des débats и Le Publiciste за нынешний год <…> Они весьма несходны между собою: цели их кажутся противоположными. Journal des débats имеет определенный характер, у Le Publiciste – только оттенки. Первый рассчитывает на страсти, второй – только на любопытство; у первого от десяти до двенадцати тысяч подписчиков, у второго – не выше четырех тысяч. Следовательно, гражданин первый консул, мне кажется, что Journal das débats должен более заслуживать ваше внимание <…>
В газете беспрестанно оплакиваются настоящее положение Франции, развращение нравов, бедствия, претерпеваемые добрыми людьми – это настоящая сатира <…> Однако от времени до времени там попадаются похвалы первому консулу, но вместе с тем никогда не встретишь одобрения администрации, чиновника гражданского или военного. Похвалы первому консулу всегда расточаются за льготы, предоставляемые им духовенству, за намерения, ему приписываемые касательно восстановления старинных учреждений и разрушения новых. Впрочем – упорное молчание о том, что делает прекрасного и великого первый консул; упорное молчание об удачных результатах его трудов <…>
Journal des débats беспрестанно обращает внимание и вызывает уважение к веку Людовика XIV. В нем одном находит он великих писателей, великих правителей, великих военачальников, знаменитых иерархов, великого короля <…>
Я не знаю, имеют ли сотрудники или редакторы этой газеты политическую цель и действуют ли систематически, но последствие, выводимое недовольными из чтения этой газеты, есть то, что для счастья общества необходимо подчинить будущее Франции принципам конца царствования Людовика XIV – это значит неограниченная власть государя над своими подданными, и духовенства над государем; это значит, надобно прибегнуть к Бурбонам, чтобы возродить царство Бурбона; это значит, что на ваше правительство, гражданин первый консул, следует смотреть, как на мудрое и великодушное interim[107], подготовляющее счастливый возврат тех, которых называют законными наследниками трона <…>
Если из двенадцати тысяч подписчиков, которых имеет Journal des débats, четыре тысячи обыкновенных любопытных, не ищущих и не понимающих в нем ничего, кроме новостей, то четыре тысячи, сверх удовлетворения своего любопытства, находят пищу невинному злословию и, наконец, только четыре тысячи почерпают из него ложные идеи и ложные надежды. Я полагаю, что было бы чрезвычайно неудобно и нисколько невыгодно вовсе запретить эту газету. Запрещение раздражит двенадцать тысяч лиц, из которых восемь не догадаются о причине того, но раздражение последних ободрит толки тех, которые будут искать ее в злонамеренном удовольствии, испытываемом ими при чтении газеты. Да и притом, они не будут от того менее преданы своему делу, а правительство утратит возможность знать, при помощи реестра подписчиков газеты, число и имена их.
Впрочем, значительное количество подписчиков Journal des débats есть обстоятельство, из которого правительство может извлечь огромную