я набираю быстро короткое сообщение. Просто «Юля». И нажимаю на кнопку отправить. Гашу экран телефона, сжимаю левой рукой руль. Прислушиваюсь к каждому стуку собственного сердца.
В кармане Юльки раздается сигнал…
В груди что-то рвется.
Юля
Телефон в кармане отзывается коротким «бзыньк». Кажется…
Я даже не обращаю на него внимания. Тоже кажется…
Наверное, Вероника, которая жаждет узнать подробности моего унизительного падения в глазах Титова. И если я сейчас открою и увижу ее сообщение — разревусь и, кажется, умру…
Слезы только-только удалось задушить. А в горле до сих пор ком стоит: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Меня всю трясет от пережитого выброса эмоций. Лихорадит, как при температуре. Все, чего мне сейчас отчаянно хочется — заползти под одеяло и вдоволь нареветься, лелея свои разбитые мечты.
Поэтому я не двигаюсь. Боюсь даже дышать рядом с Титовым. Страшно, неловко, унизительно, некомфортно. Так ужасно я в жизни себя не чувствовала! Вместе с тем, наверное, я могу собой гордиться. Впервые в жизни я кому-то призналась в любви. Вот только это признание растоптали и выбросили в мусорное ведро, как грязную салфетку.
Не нужен, неправильно, недостоин… Ох, все!
Снова шмыгаю носом и приказываю себе держаться. До дома. До спальни. До кровати. Благо, мы уже завернули в наш поселок. Проехали КПП, и впереди уже маячат ворота нашего с папой дома.
Богдан молчит, а я даже смотреть в его сторону боюсь. Когда Audi притормаживает у калитки, я, не говоря ни слова, дергаю ручку и выскакиваю из теплого салона. Захлопываю за собой дверь и быстрыми шагами семеню к воротам, суетливо нащупывая в кармане телефон. Разблокировав, тянусь написать Нике, чтобы не беспокоилась, да…
Сердце ухает в пятки. Ноги спотыкаются, и я резко торможу, врастая ботинками в брусчатку. Не с первого раза попадая по уведомлению, в конце концов выскакиваю в мессенджер. В глазах на мгновение темнеет, когда читаю в переписке с Богданом: «Юля».
Это было сообщение не от Вероники.
Это Титов написал Юле, которой не писал уже трое суток.
Он понял.
Он проверил.
Я попалась.
Кровь отливает от лица. Я оборачиваюсь. Взглядом безошибочно находя глаза Титова.
Нет, если умирать, то вот сейчас. В этот самый момент. Когда мужчина сжимает в ладони телефон и не мигая, в упор смотрит на меня своим шоколадным взглядом. В груди бьют барабаны, а не сердце. В висках пульсирует кровь.
Я, наверное, должна что-то сказать? Как-то объясниться?
Я, вроде бы, даже делаю робкий шаг в сторону его машины, но…
Меня останавливают. Богдан предупреждающе качает головой. Челюсти сжимает и… злится? Он злится.
Я втягиваю морозный воздух сквозь стиснутые зубы. Черный внедорожник со скрипом шин по свежему снегу срывается с бешеной скоростью с места. Титов уезжает. Молча.
Хотя почему молча? Его взгляд все сказал лучше любых слов.
Одно большое — разочарован.
Глава 17
Юля
Ночью у меня поднимается температура. Еще с детства мама говорила, что у меня организм слишком чувствительный к изменениям моего психологического фона. Если Юля счастлива, то светится вся до кончиков ушей. Если Юля страдает, то с полной самоотдачей до последнего мизинца.
Вот и в это раз не обошлось. Меня срубило. Слишком много эмоциональных потрясений за раз, и вуаля — «тридцать семь и семь», перепуганный папа и охающая Люда. Слабость, вялость и апатия. Хотя последнее, полагаю, не столько от температуры, сколько от ситуации в целом.
Я ведь набралась смелости и написала Титову еще раз. Как Юла. Так и не поменяв имени — хотя прятаться уже пропал всякий смысл — спросила:
«Это все?»
Какой ответ я хотела на это увидеть, не знаю! Я вообще не была уверена, что мужчина ответит. Но он написал. Поздно ночью:
«У тебя большое будущее, Юля. Поверь, я тебе в нем не нужен, малыш…»
Я могла бы поспорить. Ожесточенно поспорить! Но уже и так слишком низко пала в глазах взрослого мужчины, что дальнейший диалог все только бы усугубил.
Весь следующий день я провалялась в кровати. Кости ломало, как в мясорубке. То просыпаясь, то снова падая в спасительный сон, я в коем-то веке позволила себе забить на тренировки. Не было сил ни моральных, ни физических. Полное истощение.
К вечеру, немного оклемавшись, я выползаю на кухню, поужинать с папой. И то, надолго не засиживаясь, почти сразу возвращаясь к себе.
Откопав на сайте онлайн-кинотеатра подборку со старыми советскими фильмами, почти до утра я таращусь в телевизор, пуская сопли и слезы. Там все хорошо. Там хэппи энд и любовь до гроба. В жизни же…
Мне нужно как-то брать себя в руки и жить дальше. В конце концов на Богдане свет клином не сошелся. Я не видела его десять лет. Я почти забыла его один раз и уверена — смогу снова. Однажды. Однозначно смогу. Вот только дыра в груди затянется, и у меня все непременно получится!
Хотя кого я обманываю? От одной мысли, что вот-вот он женится и улетит с Илоной обратно в Германию, сердце сжимается до размера песчинки. А потом у них появятся дети. Один или два? Мальчик или девочка? Ведь не могут не появиться? Илона обязательно родит Титову малыша. Крохотного, красивого карапуза с идеальными генами папы.
Да, у Богдана все будет хорошо. А я? Видимо, буду ждать того самого «достойного меня», в которого, Нострадамус Титов сказал, что я обязательно влюблюсь.
Дурость! Это так не работает! Любовь не лампочка, которую можно зажечь, хлопнув в ладоши! Нет! Не работает…
Богдан
— Костя позвонил, вечеринка послезавтра. Начало в восемь вечера. Адрес скинут смс-кой. Ау, Богдаш, я здесь!
— Что? — оторвав взгляд от тарелки, где уже полчаса уныло ковыряю остывшую ресторанную форель, поднимаю его на Илону.
— Начало, говорю, в восемь.
— Блть, — выругиваюсь, — Ил, давай как-нибудь без меня?
Девушка зависает с вилкой у рта. Хлопает ресницами, скалясь:
— Что без тебя? Позвонить твоим друзьям и сказать, что твой мальчишник пройдет без тебя? Или, может, мне за тебя съездить? Титов, ты издеваешься надо мной? Второй день уже ходишь, как зомби. Что происходит?
— Мальчишник? — переспрашиваю.
— С добрым утром, блин, Богдан! Да, мальчишник! Твои друзья устраивают тебе мальчишник, о чем я тебе сказала еще вчера! Я не пойму, у тебя на меня между ушами и мозгом фильтр что ли установлен, Титов? У меня ощущение, что я своими словами тупо сотрясаю воздух зазря!
— Твою же мать, Ил, прости…
Девушка психует. Демонстративно скрипя ножками стула по паркету, поднимается из-за стола