Рано утром в одном из таких домов, стоящем отдельно с края селения, на террасе показался высокий сгорбленный человек. Его волосы были седы; усы и борода начали седеть. Голубая фуражка, красная куртка и серые брюки составляли костюм доктора Ливингстона. Это был он, недавно вернувшийся из страны Маннуэма.
Задумавшись, Ливингстон смотрел на озеро, пока не услышал в отдалении говор и шум; казалось, там, за садами, спеша, шло много людей.
«Что бы это могло быть в такой ранний час?» — подумал Ливингстон и позвал своего слугу Сузи.
Сузи, молодой араб с веселым, приятным лицом, быстро появился на террасе.
— Что это за шум? — сказал доктор. — Пойди узнай.
— Хорошо, сэр! — Сузи прекрасно говорил на английском языке. Он ушел и вернулся через несколько минут, весьма возбужденный и заинтересованный. — Сэр, — сказал он, — в Уиджиджи прибыли два путешественника: белый и черный. Белый человек — англичанин. Их окружает толпа арабов. Англичанин, узнав, что я ваш слуга, просил меня передать вам, что он ищет вас и просит разрешения говорить с вами. Его зовут Гент.
— Гент, — повторил Ливингстон, обладающий настолько крепкой памятью, что почти не вел никаких записей, ограничиваясь знаками на карте, понятными лишь ему. — А! Если это тот Гент… Сузи, скажи ему, что я его жду.
Араб снова ушел, после чего шум приблизился: сквозь деревья замелькали белые тюрбаны арабов. Не доходя до дома, арабы остановились, и от их группы отделились два человека, быстро шагавшие к жилищу Ливингстона. Сузи шел впереди, указывая дорогу.
Спустившись с террасы, Ливингстон пошел навстречу гостям. Он увидел человека со знакомым лицом, почти черного от солнца и грязи, его костюм был сбит и местами разорван; запавшие от бессонницы и усталости глаза напряженно блестели. За ним шел Цаупере с разинутым ртом и ружьем под мышкой.
Ливингстон протянул руку. Оба были в большом волнении, но оно выразилось лишь крепким рукопожатием: британец, даже падая в вулкан, не закричит истерически, но спокойно заметит: «Я думаю, что здесь несколько горячо».
Гент сказал:
— Слава богу, вы живы и здоровы, доктор! Узнали ли вы меня?
— Вполне, Сузи мне сказал ваше имя. Отчего вы не попали в мой караван?
— Это долгая, долгая история, сэр! Я не один, со мной Цаупере, бежавший невольник.
— Отлично, Сузи устроит его. Войдемте ко мне.
Они прошли в дом. Помещение Ливингстона было вполне спартанским. Стол, скамьи, два табурета, карты на стенах и бумаги на столе — вот все, что увидел Гент в первой комнате.
— Послушайте, Гент, — сказал доктор, — я совершенно отказываюсь говорить с вами, пока вы не достигнете известного равновесия с помощью отдыха и еды. Пожалуйста сюда!
Он провел Гента в следующее помещение. Здесь стояли железная кровать, стол, небольшой диван, в углу висел медный умывальник.
— Располагайтесь, — сказал доктор. — Сузи, сведи к себе черного и покорми его, а потом займись обедом для нас, да постарайся.
— Слушаю, сэр! — И араб бесшумно удалился. Ливингстон спросил:
— Как вы попали сюда? Кругом война, в Унианиэмбе беснуется Мирамбо.
— Я приехал в пироге по Магалазари, — ответил Гент, устало опускаясь на край кровати. — На нижних порогах столько раз приходилось перетаскивать лодку, что Цаупере едва не развалился от утомления. Два раза нас чуть не утопили буруны. От устья мы хорошо плыли озером несколько десятков миль.
— Но, черт возьми… — Доктор удивленно смотрел на охотника. — Вдвоем?
— Да.
— Так, ничего. Я ухожу; вы придете, когда отдохнете, туда же, на террасу. Я там обедаю.
Он вышел. Гент, бессознательно улыбаясь, смотрел в окно, где блестела Танганайка. Движение кончилось. Нервы упали. Триста миль опасного, утомительного, тревожного пути отошли назад. Он был с Ливингстоном. Теперь действительно он приступал к выполнению плана. Сознание, что он находится в сказочной глуши, вдали от цивилизованного мира, вместе с утомлением последних дней наполнили его душу покоем и сном. Тело еще двигалось; душа уже спала. Это была реакция. Гент принял полулежачее положение; хотел закурить, но было лень искать трубку. Он на мгновенье прикрыл глаза, но не смог открыть их. Нечто дремотное, созерцательное и сумбурное шевельнулось в засыпающем мозгу, голова Гента опустилась на подушку, и он уснул сразу, как окаменелый. Ноги спустились на пол, корпус лежал на постели.
Через полчаса вошел Ливингстон. Зная, что такой сон непобедим, громко позвал Сузи:
— Сузи, положите ноги джентльмена на кровать, снимите с него сумку и сапоги. Когда он проснется, вы скажете ему, что я жду его. Я пообедаю один.
Охотник проснулся поздно вечером, к тому времени, когда Сузи собирал ужин. После ужина, на который были местный сыр, апельсины, орехи, бутылка малаги и кофе, Гент начал говорить о европейских событиях. Ливингстон ничего не знал. Гент успел рассказать ему главные новости. Вспыхнувшая франко-прусская война окончилась поражением Франции; Наполеон III взят в плен, императрица спаслась бегством; Дания и Шлезвиг-Голштиния присоединены к Пруссии; Грант избран президентом Северно-Американских Соединенных Штатов; подавлено Критское восстание; революция лишила королеву Изабеллу престола.
Ливингстон слушал так внимательно, что почти не прикасался к еде. Между тем арабские шейхи, узнав о прибытии к Ливингстону гостя, прислали целую кулинарную депутацию. На одном блюде втащили гору горячих пирожков с мясом, на другом — жареных цыплят, на третьем — козье рагу; еще последовало блюдо с фруктами и засахаренными орехами.
Насытясь, Гент занялся кофе и трубкой. Рассказав все о встрече со Стэнли, о совместном путешествии, он чрезвычайно обрадовал Ливингстона сообщением, что Стэнли везет ему письма.
— Я рисковал, отправляясь по Магалазари, больше Стэнли, — сказал Гент, — поэтому я не взял ни одного письма. Ваш караван, посланный Занзибарским консулом, привез их год спустя в Табору; Стэнли захватил груз каравана и письма.
— Там, значит, есть и письма от моих детей, — заметил доктор. — Мне очень хотелось бы после этих шести лет вернуться домой, но мне трудно отказаться от дела. Не больше шести месяцев нужно для того, чтобы подняться к истинному источнику Нила, к озеру, называемому туземцами Чауамби.
Начав говорить об этом, он оживился, взгляд его стал быстрым и молодым. Понемногу отдельные его замечания слились в рассказ об этих шести годах путешествия.
— Я отправился, — говорил Ливингстон, — внутрь материка 7 марта 1866 года.
У меня было двенадцать бомбейских сипаев, девять человек с Коморских островов, семь освобожденных рабов и два негра с Замбези; животных — тринадцать: шесть верблюдов, три буйвола, два мула и два осла. Сипаи, вооруженные скорострельными карабинами, охраняли экспедицию. Десять тюков материи и два мешка стекляруса я взял для торговли с неграми.