сотрудничество, Борис Викторович, — медленно и внятно произнёс Корнилов.
Савинков посмотрел ему прямо в глаза, наверное, только сейчас понимая, что перед ним находится не тупоголовый сапог-солдафон, способный только размахивать саблей, а точно такой же игрок, как и он сам. И их цели, по крайней мере в данный момент, совпадали до степени смешения.
— Увидимся вечером, Лавр Георгиевич, — вновь протягивая руку для рукопожатия, произнёс Савинков.
— Увидимся, Борис Викторович. Не забудьте взять эту самую папочку. Не то Керенский заявит, что её потерял, — сказал Корнилов.
Генерал вышел обратно на набережную Мойки, вдохнул сырого петроградского воздуха, взглянул на чёрную толщу воды за перилами Красного моста. Текинцы ждали у автомобилей, с подозрением глядя на прохожих, праздно шатающихся по улицам.
— В Зимний, обратно, — приказал Корнилов, взглянув на часы.
До совещания оставалось не так уж много времени, и ехать к поезду не было никакого смысла.
Глава 24
Петроград
Кортеж Верховного вновь двинулся к Дворцовой площади. Близился вечер, а с ним и то самое заседание с Керенским и прочими министрами. И Корнилов с куда большей охотой расцеловал бы сытые морды своих бывших подчинённых-коррупционеров, выходцев из партийной номенклатуры и поднявшихся в девяностые бизнесменов, нежели погружался в это змеиное гнездо, именуемое Временным правительством.
Само название этого органа власти говорило о том, что никакой реальной властью оно не обладает. Тот, кто в феврале создавал его, был либо круглым дураком, либо наоборот, очень хитрым вредителем, потому что само по себе слово «временный» подразумевает нелегитимность этой самой временной власти, а значит, его решения необязательны к исполнению. Уж лучше бы его назвали Революционным правительством или хотя бы Республиканским, всё было бы лучше. Просто вызывало бы больше доверия у народа.
Во дворец он вошёл в компании Хана и его джигитов, призванных одним только своим грозным видом отбивать у министров всякую охоту спорить. Скорбные и мрачные переходы будущего Эрмитажа навевали тоску, даже здесь, фактически в главном здании страны, виднелись следы разрухи. Корнилов помнил эти коридоры совсем другими, и во времена, когда здесь жил император, и во времена, когда здесь находился лучший музей страны. Теперь же здесь хозяйничали временные, и никто не считал своим долгом заботиться даже о чистоте паркета, не говоря уже о всём остальном.
В приёмной его встретил секретарь Керенского.
— Заседание отменено, — проблеял он, настороженно косясь на увешанных оружием туркмен.
— Кем отменено? — хмыкнул Корнилов.
— Господином министром-председателем…
Генерал решительно направился к дверям в зал заседаний, тщедушный секретарь не рискнул заслонить дорогу своим телом. Туркмены напряглись, демонстративно положив ладони на рукояти ятаганов.
— Александр Фёдорович! — гаркнул Корнилов, распахивая двери.
Керенский встрепенулся, резко поднимаясь из-за стола и делая вид, будто прочищает нос платком.
— Лавр Георгиевич! — прогнусавил он, вновь шмыгая носом.
— Ваш человек сказал, что заседание отменено, — холодно произнёс Корнилов.
— Нет-нет, что вы! Каков прохвост! Я же ясно сказал, заседание кабинета министров перенесено! Сегодня будет только совещание, так сказать, в узком кругу, — нервно произнёс Керенский.
— Ясно, — буркнул Корнилов, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой бумаги.
В раскрытых дверях приёмной он увидел Савинкова и Терещенко, которые остановились, глядя на часовых-туркмен.
— Какие красавцы! — воскликнул Терещенко, оценивая текинцев, будто каких-то породистых лошадей. — Попросите генерала Корнилова оставить здесь в Петрограде человек сорок этих молодцов!
— Вряд ли он согласится, — возразил Савинков. — К тому же, они очень преданы лично Корнилову.
— Согласились бы остаться у нас? — спросил Терещенко у одного из туркмен.
Часовой промолчал, свирепо глядя на холёного министра.
— Никак нет, мы служим только Верховному, — раздался голос Хана.
— М-м-м… — прогудел Терещенко, потирая гладко выбритый подбородок.
Оба направились в зал заседаний, поздоровались с уже присутствующими Керенским и Корниловым, занимая места за столом.
— Борис Викторович, — масляно улыбаясь, произнёс Керенский. — Прошу вас, подождите за дверью.
— Что, простите? — выдохнул Савинков.
— Вы же накануне подали в отставку. На совещании могут быть озвучены секретные сведения, предназначенные только для членов правительства, так что, при всём уважении, Борис Викторович… — произнёс министр-председатель.
Савинков, бледный от переполняющего гнева, поднялся со своего места. Терещенко переводил удивлённый взгляд то на него, то на Керенского, но даже и не думал протестовать.
— Вы же ещё не подписали отставку, Александр Фёдорович, — осторожно возразил Корнилов.
Ответить Керенский не успел, Савинков быстрым шагом покинул зал заседаний, едва ли не хлопнув дверью, и лишая тем самым Корнилова возможной поддержки. Досадно. Но не критично.
Спустя какое-то время вошёл министр финансов Некрасов, поздоровался с присутствующими и занял одно из пустующих мест.
— Ну что же, все в сборе, давайте начинать, — произнёс Керенский.
Корнилов ещё раз оглядел собравшихся. Керенский со скучающим видом сидел во главе стола, его верные соратники, Терещенко и Некрасов, приготовились слушать. Верховный оказался в меньшинстве, один против троих, но в аппаратных интригах численное превосходство решает далеко не всегда. Он решил сперва зачитать вариант Савинкова и Филоненко. Нарочито бубнящим и монотонным голосом, так, чтобы министрам сложнее было вникнуть в суть предложений.
— Прожектёрство и фантазии, — произнёс Некрасов после того, как Корнилов дочитал и потянулся за стаканом воды, чтобы смочить пересохшее горло.
Керенский молча постукивал карандашом по столу.
— Особенно часть про железные дороги, — продолжил Некрасов. — Квалифицированных работников и так не хватает, а вы предлагаете их за любую оплошность — на фронт. Крайне неразумно, смею заметить.
— Общество не готово к таким преобразованиям, — поддержал его Терещенко.
— По поводу железнодорожного транспорта я склонен согласиться, — сказал Корнилов. — Но в остальном…
— Остальные требования, особенно в вопросах, касающихся армии, кажутся нам вполне справедливыми, — сказал Терещенко.
— Позвольте тогда зачитать ещё один вариант, — попросил Корнилов.
Возражать никто не стал, и Верховный начал зачитывать уже собственную, первоначальную версию предложений по спасению армии и тыла, с трудовыми армиями, переводом экономики на военные рельсы и возвращением единоначалия. На этот раз он всеми способами пытался донести до министров необходимость осуществить эти меры как можно скорее.
Но и этот вариант, гораздо более подходящий к ситуации, взвешенный и разумный, оказался принят министрами довольно прохладно. Это было заметно в их позах, выражении лиц, жестах. Эти министры не собирались ничего менять, и более того, не желали брать на себя ответственность за необходимые, но непопулярные решения.
Корнилов понял, что мирного решения не получится. Даже если их получится уговорить, убедить каким-то образом, то процесс будет затягиваться любыми способами вплоть до откровенного саботажа, пока всё не развалится окончательно. И армия, и страна.
Он окончил читать записку, взглянул на скучающего Керенского, на министров.
— Надеюсь, вы примете верное решение, господа, — поднимаясь из-за стола, произнёс Верховный.
Обе папки он протянул Керенскому, который словно бы очнулся ото сна, удивлённо глядя на генерала.
— Благодарю за внимание, — произнёс генерал и вышел из зала заседаний, не прощаясь.
Джигиты снова встрепенулись, завидев своего