И вот, занятый с утра до вечера (не только делами, но и женщинами), он позабыл, о чем просила его эльфийская возлюбленная. Немудрено — воспоминания о ней так не сходствовали со всем известным ему, что иногда Хельги думал: был то сон или явь? Но если сон, то кто послал его и что он значит? Эти размышления пугали его. Он гнал их прочь, снова окунаясь с головой в людские дела.
Случилось так, что только через три года, и как раз в канун Йоля, Хельги снова оказался один в своем доме у кургана.
Он думал, что это произошло случайно. Некий убийца, недавно объявленный вне закона, скрылся в тех местах и чинил зло окрестным хуторянам. Когда Хельги проезжал мимо, они обратились к нему за помощью.
— Устройте на него облаву, — посоветовал, смеясь, конунг, потом добавил: — Ладно, авось я с моими собаками сам его выслежу.
Так и произошло. Хельги настиг злодея и отрубил ему голову, чтобы показать людям. Между тем стемнело, и тут он набрел на свою хижину. Необитаемая в течение трех лет, она выглядела слишком мрачно, чтобы по доброй воле заночевать в ней. Но все же это было лучше, чем ничего, ибо эти стены сулили хоть какой-то приют.
Около полуночи Хельги проснулся от лая собак. Ночь была тихой и ясной. Звезды горели во мраке. Млечный Путь отливал морозным серебром, снега укутали могильный курган.
Вдруг трое мужчин и женщина подъехали верхом на призрачных, изменчивых, как водопад, конях. То были долгогривые, долгохвостые эльфийские кони, снег не скрипел — звенел под их копытами. Мужчины с лицами неземной красоты были в звонких кольчугах, на их одежде, на плащах, на вспыхивающих золотом украшений сапогах блуждали радужные переливы. А женщина… Хельги знал эту женщину.
Она наклонилась с седла. Хельги, в страхе выронив меч, принял из ее рук сверток, обернутый в тюленью шкуру.
— Конунг, твой род сполна заплатит за то, что ты не исполнил моей просьбы. Но благо будет тебе самому за то, что ты выручил меня из беды. Это наша дочь. Я назвала ее Скульд.
В мгновение ока кони умчали всадников прочь.
Больше Хельги никогда не видел свою эльфийскую возлюбленную. На руках у него спал младенец, чье имя Скульд значило «то, что должно случиться».
9
Снова печаль снизошла на Хельги. Он больше не дичился людей, не предавался пьянству, жил в Лейдре и занимался делами правления, но стал молчалив, никогда не смеялся, подолгу скакал в одиночестве верхом или часами просиживал, уставясь в огонь.
Хроар, подметив перемену в Хельги, весной пригласил его на жертвоприношенье в свою усадьбу «Олень». Весна была в тот год дружная и ранняя. Боярышник стоял в цвету, дороги просохли и небо полнилось птичьим пеньем в тот день, когда конунги выехали из капища вслед за повозкой Фрейи. Золотом блестел ковчег, в котором находился кумир богини, прекрасна собой была дама, избранная на следующий месяц оберегать его, венки украшали быков, запряженных в повозку, и венки украшали дев, которые, танцуя, вышли навстречу поезду из ворот Роскильде. Веселым песням парней вторило журчанье талых вод по канавам, деревья, чьи ветви богиня убрала первой зеленью, тянулись к небесам, к косым лучам солнца, прорвавшим высокие облака; стада коров красноватыми пятнами виднелись сквозь дымку, подымавшуюся от выгонов; ветерок, холодный и влажный, веял, полнясь запахами прорастающих трав.
Миновали непроглядные ночи, миновало затворничество в тесных домах. Снова на землю вернулся светлый день. Пробудилась новая жизнь: слышно было, как дышит земля. Пусть же кровь веселей струится в жилах, как сок в деревьях. Пусть мужчина не ленится снова и снова соединяться с женщиной, дабы Фрейя и эльфы не лишили плодородия чрево матери-земли! После того как священная повозка, выехав из Роскильде, увезла богиню в окрестные села, начался пир. По обычаю гости уходили с него рано, парами, мужчина и женщина — рука в руке — не только юнцы и юницы, но и самые степенные хозяева со своими женами.
Хельги был на пиру мрачен, если же к кому и обращался, то только к своему сыну Хрольфу, расспрашивая о его делах и затеях. В свои одиннадцать лет Хрольф был тоненьким, невысоким мальчиком. Стройный как олень, он с изяществом носил свой дорогой наряд. Темно-золотистые, с рыжиной волосы он унаследовал от отца, зато большие серые глаза под темными бровями — от Ирсы, и вообще немало материнского было в его лице, на котором, впрочем, выдавался крутой подбородок Скьёльдунгов. Он охотно отвечал на вопросы. А если никто ни о чем не спрашивал, сидел спокойно, наблюдая за тем, что делают взрослые, и думая о чем-то своем.
Ночь после праздника Хельги провел на своем ложе в одиночестве.
Наутро его разыскал Хроар и предложил младшему брату проехаться верхом. Хельги, соглашаясь, коротко кивнул. Конюхи оседлали коней, и конунги легкой рысью выехали за ворота. Стража, поняв, что братьям нужно поговорить, приотстала.
Воды залива поблескивали на солнце, ветер посвистывал в зеленеющих ветвях. Высоко в небе тянулась стая аистов. Наконец Хроар заговорил:
— Я не собираюсь поучать тебя, Хельги. Но все же кое-кто назовет дурным знаком то, что ты, конунг, был так мрачен во время жертвоприношенья и пира, а после него не подарил ни одной женщине свое семя.
Хельги равнодушно вздохнул:
— Пусть их говорят.
— Ты рассказывал мне о том, как эльфийская женщина напророчила грядущие беды. Что ж, беды всегда приходят, не те, так другие, а что до тебя, так ведь тебе она, в конце концов, предсказала благо. Но вот девочка…
Тут Хельги обернулся и хрипло проговорил:
— Сейчас я тебе объясню, в чем тут дело. С тех пор как я увидел ее во второй раз и понял, что все, что произошло между нами — правда, с тех пор как я увидел нашу дочь, которая почти не плачет и смотрит так не по-детски… я вспоминаю Ирсу.
— Что? Я-то полагал, что ты о ней и думать забыл.
— Нет, я понял, что могу жить без нее. Но… не знаю… видно, эльфы способны творить что-то странное с нашим сердцем… быть может, я снова стал думать об Ирсе, потому что испугался того, что меня слишком волнует та, другая. И потом, мы ведь теперь снова вместе, я и Хрольф, а он сын Ирсы, и глаза у него совсем как у нее…
И, поникнув головой, Хельги пробормотал:
— Она уехала в Упсалу, хотя, как я слышал, без большой радости. А мне осталось только стариться в одиночестве в том доме, который когда-то был нашим общим.
Хроар внимательно посмотрел на брата. На лице Хельги проступили кости черепа, глубокие морщины избороздили кожу, волосы подернулись сединой. Хроар провел рукой по своей седеющей бороде и сказал в ответ:
— Все мы стареем.
— Неужто нам дано познать новые беды, прежде чем мы умрем? — голос Хельги звучал глухо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});