Читать интересную книгу Поцелованный богом - Лариса Соболева

А Васька не поднимал руки с пистолетом, держал его внизу. Конь под ним переминался с ноги на ногу, похрапывал. Пауза всех выматывала, хотя вряд ли она длилась долго, ведь при опасности секунды становятся минутами. Он будто выжидал, выжидали и Катя с Назаром.

Васька начал медленно поднимать руку с пистолетом. Назар понял, что он пришел за жизнью Кати, а может, и за его, понял, что положение безвыходное, и зло процедил:

– Стреляй, черт с тобой.

И развернул Орлика, очутившись спиной к врагу. Катя сообразила, что Назар закрыл ее собой. Нет, такая жертва ей не нужна. Она перехватила поводья и потянула их, разворачивая Орлика назад.

– Ну вот я! – закричала она Ваське. – Что же ты? Стреляй!

Назар отнимал у нее поводья, Катя не давала, Орлик под ними нервно перебирал ногами, не зная, в какую сторону делать шаг: поводья дергали в разные стороны. Орлик то задирал морду, то дергал головой, то нервно пританцовывал, в конце концов, он взбунтовался и встал на дыбы, огласив степь ржанием.

– Катя, держись! – крикнул Назар, пытаясь укротить Орлика.

Со страху Катя бросила поводья, обхватила Назара за шею и крепко к нему прижалась. А Орлик закрутился на месте и снова встал на дыбы, желая освободиться от седоков. Только то, что Назар был опытный наездник, не раз объезжавший лошадей, спасло обоих от падения. Бывало, сбрасывая седоков, лошадь сама падала, и тогда в лучшем случае люди оставались калеками. Орлик еще покрутился, однако, чувствуя силу, стал смирно, только изредка недовольно стучал копытом. Борьба была нелегкая, и на миг Назар и Катя забыли о Ваське, когда же вспомнили, то увидели, что он скачет прочь.

– Господи, что это было? – пролепетала Катя. – Почему он ускакал?

– Передумал стрелять, – хмуро сказал Назар, трогая Орлика с места. – Дед, вылазь, назад едем.

– Он вернется... вернется... – лепетала Катя срывающимся шепотом.

– Нет, – убежденно возразил Назар. – Зачем? Он мог тебя убить сегодня, но не убил, значит, раздумал. Катя...

Она взглянула ему в лицо, молча спрашивая: что еще скажешь, чего мне ждать от тебя? Назар остановил Орлика и сказал:

– Мне никто не нужен. Только ты.

Он был подкупающе искренним, поцелуи его тоже, а целовал он ее украдкой от деда, впрочем, тот и не глядел на них, ехал себе, сгорбившись. А Катя не знала, что делать с глазами, которые видели, видели Назара и Мильку.

– Если ты меня сейчас обманываешь, то зачем? – спросила она. – Я сама даю тебе свободу, а ты почему-то не хочешь ее брать.

– Да не нужна мне свобода, – разгорячился Назар. – Катя поверь: ни Мильки, ни другой нет и не будет. Просто поверь. Можешь?

Тут и дед Матвей подал голос с телеги:

– То бесы вами хороводят. И Милька бесовка. Ты, Катюха, баб не слухай. Не за Милькой вин поскакал, а за тобой. А хто це був на коне?

– Очень плохой человек, – ответила Катя, затем прислонила голову к груди Назара, потеряв после встречи с Васькой все силы, и тихо произнесла: – Хорошо, я тебе поверю. Но это будет единственный раз.

11. Наши дни. Где же нищие?

Проспект Калинина кишел людьми и в утренние часы. Это был не только деловой центр, здесь же расположено и огромное количество магазинов для тех, у кого деньги водятся, остальные (большинство) товары приобретают на рынке. Сергей и Ренат прогуливались по проспекту, особое внимание уделяя нищим. Но! Нищих-то как раз и не было.

– Странно, что он выбрал это место, – сказал Сергей.

– Почему странно? – Ренат понял, о ком идет речь.

– По моим наблюдениям, милостыню просят там, где большая проходимость людей. Это рынки, церкви, вокзалы, на худой конец – кладбища в церковные праздники. Короче, там, где народ попроще, потому что богатые редко подают, а человек со скромными доходами рубль всегда кинет.

– Почему ты считаешь, что богатые редко подают?

– А у них, как правило, либо мелочи нет, либо времени нет, чтоб притормозить и кинуть обездоленному, либо просто не хотят кидать. Они стараются не замечать то, что вносит дискомфорт в их жизнь, нищета им неприятна. К тому же в таких респектабельных местах нищих гоняют.

– Понял. Тебя удивляет, как ему удалось получить такую престижную точку?

– Угу, – кивнул Сергей. – И малодоходную.

– Может, то, что здесь подают за один раз, перекрывает долгое сидение на рынке? – предположил Ренат. – Не все же обеспеченные люди скоты и скряги.

– Сомневаюсь, что ему по стольнику кидают, – не согласился Сергей.

– И а что ты думаешь по этому поводу?

– Понятия не имею, что думать. Но меня настораживает и то, что к инвалиду на коляске время от времени подходили Шея и Писарь. Что это значит?

– Ну, так у нищих есть крыша, большую часть выручки у них забирают.

Сергей даже приостановился, насмешливо посмотрев на друга:

– Чтоб Амбарцум отбирал жалкие крохи у нищего? Я в это никогда не поверю. Но какой-то интерес у него к нему есть.

– То есть у них общие дела, ты это хотел сказать?

– Именно. Как это ни смешно. Посмотри: где он? Если это его хлебная точка, то почему инвалида нет на месте?

– Заболел. Выходной взял...

– Может быть, – пожал плечами Сергей. – Давай еще раз пройдемся?

Ярослав и Валентина курили на лестничной клетке, куда заглянула медсестра:

– Он освободился.

Ярослав кинул сигарету в урну и поспешил в кабинет заведующего хирургическим отделением. Ночью вызвали всех светил больницы на операцию, которая уже давно закончилась, но с родственниками раненого отказывались разговаривать. Доктор, достаточно молодой, чтоб усомниться в его опыте, не предложив им присесть, сразу сообщил:

– Мы прооперировали вашего отца. Рана, в общем-то, не смертельная, пуля прошла выше сердца...

– А не в общем? – нетерпеливо спросил Ярослав.

– Рана не смертельна для молодого организма. У вашего отца солидный возраст, боюсь, сердце не выдержит...

– Он никогда не жаловался на сердце, – сказал Ярослав. – Я даже не помню, когда отец болел.

– И все-таки обещать ничего не могу, – развел руками хирург.

– Может, вам нужны средства для покупки новейшей аппаратуры? Я предоставлю.

– У нас есть все необходимое. Поезжайте домой, об изменениях в его состоянии вам сообщат.

– А сиделка? Надо же нанять сиделку, чтоб неотлучно находилась возле моего отца.

– Пока это ему не нужно. До свидания.

По лестнице Ярослав сбегал злой, бубня угрозы:

– Всю милицию раком поставлю, но найду того, кто это сделал. Задавлю, как собаку. Голыми руками задавлю. Никто мне не помешает.

– Надо надеяться на лучшее, он сильный старик.

Дежурная фраза из уст осточертевшей жены, которая его раздражала уже тем, что терпела то, чего ни одна уважающая себя женщина не стала бы терпеть, взбесила Ярослава. Он повернулся, взявшись за перила, Валентина стояла на пару ступенек выше. Ее глаза с приспущенными веками показались ему бесчувственно холодными. Впрочем, он находился в таком состоянии, что усмотрел бы и в ее вздохе по поводу не понравившегося платья выпад против него и отца.

– Только не говори, будто ты переживаешь за моего папу, – процедил Ярослав сквозь зубы. Не хотелось ему орать на нее, и привлекать к себе внимание посторонних.

– А что тут странного? – Ее задели и его слова, и тон, в котором звучала нетерпимость, но Валентина умела подавлять эмоции. – Марлен Петрович – дед моих сыновей, и мне не безразлично...

– Тебе все безразлично, кроме тебя самой, – оборвал ее Ярослав, после чего продолжил спускаться по лестнице. – Ты много притворяешься, а это наводит на негативные мысли.

– Какие именно? – догоняя мужа, спросила Валентина.

Он снова остановился, снова она оказалась на высоте в прямом и переносном смысле. Ее терпение и выдержка и есть та высота, до которой он никогда не дотягивался, поэтому бесился. Валентина вела себя так, будто она старше Ярослава, больше понимает и потихоньку, исподволь управляет им. Она пыталась в их паре главенствовать, он не позволял, но она была настойчива и упряма, и он сопротивлялся, открыто наезжая на нее. В результате милые поначалу перепалки переросли в открытое неприятие, Ярослав начал изменять ей, утверждаясь в собственных глазах, а потом перестал скрывать свои похождения, чтобы унизить ее. И получал наслаждение, видя страдания жены. Так родилось отчуждение, за ним обоюдная вражда, и теперь возврат к прежним отношениям был невозможен.

– Мы, Валя, преступили черту, которую нельзя переходить, – сказал он, надеясь втайне спровоцировать жену уйти из дома. – Скажи, зачем я тебе? Ты меня не любишь, я тебя тоже. Деньги? У тебя они есть. Не может быть, чтоб тебя устраивало такое семейное «счастье». Так что же тебе надо?

– Это ты думаешь только о себе, а я – мать – еще и о детях.