Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Орал и орал, пока все это продолжалось.
Потом один из врачей сказал спокойно:
- Ты чего кричишь? Мы уже ничего не делаем.
- Извините, - неожиданно чистым голосом ответил Саша и замолчал. Правда, уже ничего не делали.
Врачи отошли, спокойные, от кушетки, где тихо, как после буйного припадка, лежал Саша.
- Подрался с кем, что ли? - спросил только один врач. Саша подумал мгновение и сказал:
- Подрался.
Какая разница, что говорить.
Врачи помыли руки и исчезли. Осталась медсестра, старенькая, тихая и незаметная, как доброе привидение.
- Нашли чего у меня? - спросил Саша. - Операцию будут делать? Стекло есть внутри?
- Не нашли ничего. Зашили, и все. Не будет никакой операции, - ответила она.
Саша поверил.
- А ногу мою что не гипсуете?
- А что ее гипсовать? Просто ушиб. Ты вообще весь синий. Долго били, наверное.
Она не спрашивала ничего - Саша удивился этому.
Его привезли в палату. Еще кто-то приходил… просили позвонить родственникам… он ответил, что - сирота… и буква "с", вылетевшая в дырку от зуба, как-то особенно подчеркнула это сиротство…
Еще был врач… или два врача… трогали руки… давили на живот… капельницу поставили… Саша заснул.
* * *На улице уже было светло, но необычно тяжелые веки скрывали Сашу от навязчивого света дневного. Впрочем, наверное, уже вечереющего света - он весь день проспал.
Саша лежал, легко вспоминая вчерашнее, не умом и не отбитыми мышцами, а чем-то иным. И вспоминались не боль, не унижение, а теплая и отзывчивая пустота всего тела. Пустоту пытались нарушить, но она высвободилась, выжила и вытолкнула из себя боль, несколько сгустков красного и черного, холодные острия, зерна стекла…
И снова внутри шумело течением крови, еще немного нервным, но легким, легким. И там, где было сердце или душа, - все было легко и бестрепетно. Саша не пытался понять что-то, дойти до чего-то тихим и ленивым рассудком - но, кажется, впал в такое состояние, когда нежданно осознание чего-то приходит само, незваное.
И он понял - или, быть может, ему даже приснилось - понимание того, как Бог создал человека по образу и подобию своему.
Человек - это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос. Если смотреть изнутри мягкого и теплого тела, скажем, Сашиного, и при этом быть в миллион раз меньше атома, - так все и будет выглядеть - как шумящее и теплое небо у нас над головой.
И мы точно так же живем внутри страшной, неведомой нам, пугающей нас пустоты. Но все не так
страшно - на самом деле мы дома, мы внутри того, что является нашим образом и нашим подобием.
И все, что происходит внутри нас, - любая боль, которую мы принимаем и которой наделяем кого-то, - имеет отношение к тому, что окружает нас. И каждый будет наказан, и каждый награжден, и ничего нельзя постичь, и все при этом просто и легко.
Саша открыл глаза и убедился, что именно так все и обстоит. Рядом с его кроватью была тумбочка. Напротив стояла еще одна кровать. На кровати сидел человек и ел яблоко.
Человек увидел, что Саша открыл глаза, и помахал ему рукой, словно сидел на другом берегу и говорить не имеет смысла - трудно расслышать. Саша моргнул в знак приветствия.
Нет, все-таки все еще болело, он понял это, моргнув и тем самым заставив дрогнуть несколько мышц на лице. И первая, малая боль словно дала сигнал всему телу, и оно заныло - повсеместно, тягостно и нудно.
Саша лежал и прислушивался к себе: все клокотало и разламывалось, словно внутрь его тела запустили железный половник, перемешали все органы, и они теперь мыкались, места себе не находя.
Увидел в углу костыль, по видимости, не принадлежавший соседу - тот передвигался на своих ногах, и весьма бодро, - дело у него явно шло к выздоровлению.
Саша попросил принести костыль.
- Помочь? - спросил сосед.
- Спасибо, - ответил Саша, снова почувствовав, как буква "с" просвистела мимо сказанного слова, выпав из него.
Сосед стоял рядом с кроватью, не поняв: "спасибо - да" или "спасибо - нет".
Саша зажмурился, поняв, что ему сейчас будет очень больно, невыносимо.
- Меня Лева зовут, - сказал сосед, - зови, если что, - и отошел.
Саша открыл глаза, мельком глянул на Леву и заметил, что Лева - еврей из той редко встречающейся породы роскошных евреев - черно- и пышноволосый, плотный, чуть полноватый, с яркими чертами лица, быстро передвигающийся и, по-видимому, столь же быстро думающий, имеющий готовые ответы на очень многие вопросы, на бесчисленное их количество.
"С чего бы начать двигаться?" - думал Саша, пошевеливая пальцами ноги, напрягая то одну мышцу, то другую - все болели.
"Повернуться на бок? Спустить с кровати ноги?"
Начал делать все одновременно и застонал, не сдержавшись. Лева подскочил, придержал Сашу за плечи, потянул вверх бережно.
Саша едва не заплакал, так было нехорошо буквально везде.
- Господи, хоть что-то у меня осталось неотбитое?… - спросил он, силясь улыбнуться.
Лева часто моргал, не зная, как еще пособить, чем пригодиться. Подсунул костыль.
- Помочь? - спросил опять.
- Нет-нет.
Саша побрел, ежесекундно останавливаясь и кривясь, в уборную.
Вернулся, словно опять избитый - ходить, садиться и вставать приходилось в жутких муках. По дороге нянечка обругала - сказала, что ему "утку" принесли. Саша пробрел мимо с костылем, молча, готовый зарыдать, почти ненавидя свою беспомощность.
Завалился криво на кровать, застонав, и лежал потом молча, сжав зубы, елозя иногда языком в пробеле - там, где передний был выбит вчера, - когда именно выбили, Саша и не помнил, и вспоминать не хотел.
"Может, они вернутся меня добить? - подумал вяло. - Ну и вернутся…" Полежал еще и решил: "Дурак ты, Саша. Кто придет в больницу тебя убивать, что за бред…"
Позвали ужинать.
Пришла нянька, принесла еды, Саша не притронулся. От еды омерзительно пахло чем-то живым и теплым.
Попросил Леву, бодро вернувшегося с ужина, отнести поднос с обедом обратно. Он сразу так и сделал.
Потом яблоко Саше предложил, розовое и крепкое.
Саша подержал его в руках и положил на тумбочку. Как-то не хотелось без зуба вгрызаться, рискуя и остальные, как казалось - шаткие, поломать.
Но есть уже хотелось. Попросил у Левы нож и, взяв яблоко с тумбочки, начал резать его на маленькие кусочки, отправляя их в рот. Не жевал почти - разминал еле-еле зубами, челюстью больной почти не шевеля.
- Прекрасное яблоко, - сказал Саша, сразу же внутренне поклявшись никогда не произносить слов с буквой "с", и тут же произнес: - Никогда не ел таких вкусных…
Лева смотрел на него внезапно повеселевшими глазами, искренне радостными. Он сидел на краешке койки, мягко покачиваясь и, казалось, готовый в любое мгновение даже не встать, а - подпрыгнуть.
- Тебя кто-то избил? - спросил Лева.
Саша сморщился - ответить однозначно не хотелось, рассказывать все - не было сил.
- Ну, не рассказывай, если не хочешь, - сказал Лева.
Саша кивнул.
- У тебя есть мобильный? - спросил.
Лева быстро открыл верхний ящик в тумбочке и дал Саше телефон. Саша держал его в руках, раздумывая, куда позвонить.
Не матери, конечно.
"В бункер позвоню…" - решил.
Когда представился и в нескольких словах рассказал дежурному, кто он и где, понял, что не знает ни номера больницы, ни названия отделения, ни номера палаты и даже этаж представлял смутно. Вроде, второй. Оказалось, третий - Лева все подсказал.
- Что случилось-то? - спросил дежурный.
- Расскажу потом, - ответил Саша.
* * *…Кого он не ожидал увидеть - так это Рогова.
Вошел минут через сорок сильный и спокойный, улыбнулся, что было особенно приятно, - Рогов редко улыбался. Саша в ответ тоже растянул губы потрескавшиеся, и дырку на месте зуба показал.
- Эка тебя рихтанули, - сказал Рогов, стул придвигая к Сашиной кровати. Саша смотрел на Рогова почти с нежностью. Пришло понимание, что он не один, и у него есть братья. Вот Рогов - брат, выкладывает из пакета кефир, фрукты, хлеб, кусок ветчины.
- Можешь говорить? - Рогов внимательно разглядывал Сашу, словно пытаясь по лицу и по виду товарища понять как можно больше - и лишнего не спрашивать.
Саша кивнул: могу.
Лева, лежавший на кровати, спросил:
- Мне выйти?
Саша подумал и ответил:
- Да мне все равно. Лежите… Рогов даже не обернулся на Леву.
С трудом шевеля челюстями и выговаривая слова, Саша рассказал. Вкратце, без особых подробностей, так чтоб Леве не было ясно, о чем речь:
"Позвонила Яна… Телефон до этого сама дала… Взяли на улице… Были в отделе… Потом были в лесу… Спрашивали, кто организатор акции в Риге…" - и прочее.
- Сам дополз, да. К дороге. А дальше забыл. Кто-то подобрал… Или "скорую" вызвали. Кажется, "скорую".
- Парнасские заросли - Михаил Кузмин - Русская классическая проза
- Утро: история любви - Игорь Дмитриев - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3 - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Без лица - Оксана Кирюхина - Классическая проза / Русская классическая проза
- Возвращение вперед - Самуил Бабин - Драматургия / Русская классическая проза / Прочий юмор