Разнесли адъютанты налево, направо слова государя о том, что морской офицер расплакался.
— «Среди негодяев человек благородный есть. Если бы знал, помиловал» — вот что сказал государь.
В богатых домах Петербурга о слезах лейтенанта Бодиско только теперь и речь.
— Морской офицер расплакался!
— Морской офицер расплакался!
Правда, надо сказать, что активного участия в восстании Бодиско не принимал. И по решению суда наказание было вынесено ему по сравнению с другими совсем не суровое, а даже, скорее, мягкое. Как других, не отправляли его на вечную каторгу. Лишался Бодиско чинов и дворянства, ссылался в Сибирь на поселение.
Вечером генерал Чернышев снова докладывал царю:
— Дознались, ваше величество.
— Ну — ну. Что говорил Бодиско? Какими словами каялся?
— Ваше величество, он того…
— Что «того»? — насупился царь.
— Плакал этот злодей не потому, что в тяжких грехах раскаялся. Счел, разбойник, ваше величество, за личное унижение столь мягкий ему приговор. «Стыдно смотреть мне в глаза товарищам» — вот что сказал Бодиско.
ПЯТЕРО
Петербург. Лето. Июльский рассвет. Неохотно плывут облака. Нева еще сонно дремлет. Шпиль Петропавловской крепости шпагой вонзился в небо.
Осужденных ведут на казнь. Вот они, пятеро: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьев — Апостол, Михаил Бестужев — Рюмин, Петр Каховский. Идут они в белых льняных рубахах. Прощально звенят кандалы.
Кронверк Петропавловской крепости. Слева стоят солдаты. Справа стоят солдаты. Помост. Два столба. Перекладина. В красной рубахе палач. Пять веревок, как змеи, петлей свисают.
Идут декабристы. Двадцать шагов до смерти… десять… последние пять.
Генерал — адъютант Чернышев — он старший и тут, при казни, — сидит верхом на коне, смотрит на обреченных. В руках у генерала лорнет. То поднесет он его к глазам, то на секунду опять опустит.
Ждет генерал — адъютант Чернышев, не дрогнет ли кто- нибудь из осужденных. Не раздастся ли стон, не сорвется ли крик.
Четыре шага до смерти. Идут декабристы. Открытый, бесстрашный взгляд. Три шага. Два. Последний предсмертный шаг.
— Начинай! — закричал Чернышев.
Накинул палач на осужденных петли. Затянул. Перепроверил. Из‑под ног ловким ударом выбил скамейки.
Натянулись веревки — змеи, превратились в тугие струны.
Снова поднес к глазам генерал — адъютант Чернышев лорнет.
И вдруг… Оборвался Рылеев.
И вдруг… Оборвался Муравьев — Апостол.
И вдруг… Оборвался Каховский.
Солдаты, присутствовавшие при казни, замерли. Кто‑то быстро перекрестился, зашептал:
— Помиловал Господь, помиловал.
В старину существовал обычай, согласно которому человека, если он сорвался с виселицы, второй раз не казнили — миловали.
Растерялся и сам палач. Повернулся к Чернышеву.
Махнул генерал рукой. Не понял палач, замешкался.
— Вешай! — закричал Чернышев.
Похоронили казненных на острове Голодай, тайно, Где — неизвестно.
КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ
— В Сибирь!
— Бог ты мой!
— Катенька!
Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая уезжала к мужу в Сибирь, на каторгу.
Когда прошение Трубецкой попало в руки к царю, он долго вертел бумагу. Не хотел Николай I отпускать Трубецкую:
— Пример нехороший. Поедет она, а за ней и другие следом.
Мечтал Николай I о том, чтобы забыли вообще декабристов, чтобы отвернулись от них и отцы и жены. Решил припугнуть Трубецкую.
— Если поедет, лишить ее титула княжеского. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают дарю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Уставился в потолок. Что бы еще придумать?
— Денег не брать. Ценных вещей не брать. Подчиняться во всем коменданту. Видеться с мужем в неделю раз. Ладно, пусть будет — два, зато в арестантской палате. И при свидетелях. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Грозно повел бровями. Уставился в потолок. Что бы еще придумать?
— Если родятся дети, — царь поднял палец над головой, — лишить их отцовской фамилии. Приписывать к местным заводам. Считать крестьянами. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— У княгини слезы стоят в глазах.
Улыбнулся царь Николай I. Молодец, неплохо придумал.
— Значит, не едет теперь Трубецкая?
— Ваше величество, едет, согласна.
— Ах, так! — обозлился царь. — Навеки ее в Сибирь. Дороги назад не будет!
Тронулась в путь Трубецкая. Верста за верстой, верста за верстой. Десятки, сотни, тысячи верст. Приволжские степи, Уральские горы. Просторы сибирских лесов и рек.
— Быстрее, быстрее, — просит княгиня.
Едет и днем и ночью.
Через месяц Екатерина Ивановна была в Иркутске. Совсем рядом Благодатский рудник — там находится сейчас ее муж. Еще несколько дней — и увидит княгиня мужа. Однако не пропускает иркутский генерал — губернатор жену декабриста дальше. Находит причины разные. Получил он приказ от царя чинить непокорной помехи.
— Не могу, не могу, княгиня. Осень. На Байкале обвалы, идет большая волна.
При новой встрече:
— Не могу, не могу, княгиня. Не предвидится транспортных средств.
Проходит еще неделя.
— Не могу, не могу, княгиня. На дорогах хозяйничают разбойники. Я же за вас в ответе.
Не отступает отважная женщина.
Сказался губернатор тогда больным.
Ходит к нему Трубецкая и раз, и второй, и пятый. Слышит одно в ответ:
— Его превосходительство хворые.
— Не может принять, не может.
Пять месяцев добивалась Трубецкая приема. Не отступила. Доконала она губернатора. Получила разрешение тронуться дальше в путь.
Но это еще было не все. Приехала Трубецкая на Нерчин- ские рудники, и тут началось все сначала.
Встретил ее начальник Нерчинских рудников Бурнашев:
— Княгиня, княгиня, жалко мне вас. Там не дворцы.
— Знаю!
— Не хоромы…
— Знаю!
— Там снега и кандальный звон!
— Знаю!
Развел Бурнашев руками. Приказал для Трубецкой приготовить санки.
КНЯГИНЯ ВОЛКОНСКАЯ
В доме Волконских бал. Свечи костром пылают. Мелькает за парой пара. Кружатся. Кружатся. Кружатся. Плавно играет вальс. Марии Волконской всего восемнадцать лет. 1825 год. Весна.
Всем известна батарея Раевского. Все помнят суровый 1812 год. Неман, Витебск, Смоленск, Бородино… Кутузов, Барклай де Толли, Багратион, Николай Раевский… Мария Волконская — дочь генерала Раевского.
Твои пленительные очи Милее дня, чернее ночи —
так писал Пушкин о Марии Раевской.
В начале 1825 года юная Мария Раевская стала женой князя Волконского.
Сергей Волконский, как и отец Марии, был прославленным героем войны 1812 года. В семнадцать лет он уже командовал полком. В двадцать пять стал генералом. В пятиде сяти восьми сражениях участвовал князь Волконский. Не счесть наград и орденов, полученных им за отвагу.
Князь Волконский был активным участником Южного тайного общества. И вот приговор — Сибирь, двадцатилетняя каторга, вечное поселение. Еще с большим трудом, чем княгиня Трубецкая, добилась Мария Волконская права поехать следом за мужем на каторгу.
Княгиня Трубецкая ехала летом. Княгине Волконской пришлось двигаться тем же путем зимой!
Бежали версты. Мелькали поля в сугробах. Угрюмо смотрели Уральские горы. Грозно качали ветвями сибирские кедры. Бушевали бураны, стонали метели. Кони сбивались с пути. Выли голодные волки. И птицы, не выдержав лютых морозов, падали в снег, как камни.
В Иркутске Марии Волконской, как и княгине Трубецкой, пришлось выдержать нелегкий разговор с губернатором. Пугал губернатор княгиню.