Поутру торг завершили споро. Расставались обоюдодовольными. Прощаясь, Тимоха доверительно сообщил:
— По весне будет поход. Ушкуев пойдет много… Что в голове у атамана, не ведаю, но побережись… Не жалует Смолянин князей.
Ярослав торопился: ни осенняя стужа, ни леденящие душу ветры, ни нудящие нескончаемые дожди не были для него помехой. В терем он приходил смертельно уставший, не понимая вкуса, что-то съедал и падал в постель без сноведений. В одну из таких ночей он неожиданно проснулся. Его ненаглядная Ростислава рыдала, утопив голову в подушку, чтобы ненароком не разбудить мужа.
— Что с тобой, радость моя? — встревожился Ярослав, обнимая вздрагивающие плечи любимой. — Обидел кто?
Княгинюшка разрыдалась еще сильнее, уже не сдерживаясь, во весь голос.
— Да что с тобой?
— А ты не ведаешь? Жду тебя днями, томясь в тереме, жду ночами, вроде и с тобой, а в одиночестве… Зачем ты женился? Я хизну здесь! Я не нужна тебе!
— Что ты говоришь такое? Ты — лада моя, моя жизнь!
— Так почто ты бросаешь меня? Не жалеешь меня, не жалеешь себя… Ты хотя бы поберег мужиков и баб, для которых стараешься. Их-то почто животов лишаешь. Вон сколь мужиков в земле лежит… Уймись! Всех загубишь, с кем останешься?
— С тобой! С тобой, лада моя!
Когда жена утихла, Ярослав спросил:
— Откуда тебе ведомо, что людишки мрут?
— Я не без глаз: сама вижу — растут холмики. Народ ропщет, Первун сказывал, что булгары уходят… Их ловят татарские разъезды, а они опять уходят. Двух же, что оружны ушли, зарубили…
— Мне не говорят… Ну, я им!.. — угрожающе проревел Ярослав. — А Первун первый…
— Эх ты, князь! Понять не хочешь: берегут тебя твои сотоварищи, — сквозь всхлипы проронила Ростислава.
— Ладно, успокойся. Да не реви ты… — возвысил голос Ярослав. — Думаешь, я без глаз и не вижу, что народ недоволен? Вижу. Да только о благе его пекусь. Трудно город на ровном месте ставить, но я поставил. И ничего, что пока крепость всех вместить не сможет, но в трудную годину за стенами все укроются. Нам бы токмо перезимовать, а весной легче будет. Избы поставим всем, земли распашем… Тогда не уйдут. — Прижав княжну к широкой груди, Ярослав продолжил: — Давно хотел сказать, да все как-то не решался… Тут дело такое… Зимовать тебе одной придется.
— Как одной? А ты?
— Понимаешь, татар-то у нас уже поболе трех тысяч, а лошадей и того больше. Сена и зерна наготовили только для тягловых лошадок да для коней сотни гридей. Татары же в степь без князя не пойдут. Передо́хнут кони, а степняку без коня жизни нет. Конь его и поит, и кормит… Мне надо в степь. Пойдем на юг, пока снег на землю не упал. Ты же останешься в Ошеле. Если хочешь, то отправлю в Нижний…
— Нет! Я пойду с тобой! — решительно заявила Ростислава. — В степь, так в степь! — И чуть позже спросила: — Крепость-то на кого оставишь?
— На Данилу Петровича. Ему не сегодня-завтра быть.
Через седмицу ошельская орда, как ее назвал нижегородский воевода Даниил Скоба, ушла в степь, и вел ее князь Яр. Рядом с ним, колено в колено, следовала княжна Ростислава, радостно и счастливо заглядывавшая в глаза мужа, отчего сердце у молодца билось чаще и сильней.
4
Весна еще полностью не вступила в свои права, а в Москву к великому князю владимирскому и московскому Дмитрию пришла весть: орда Мамая вторглась в рязанские пределы. Не ждал князь татар так рано. Не ждал, но исподволь готовился. Потому владимирский, суздальский и ростовский полки пришли по первому его зову. Оставив Москву на княгиню Евдокию и епископа Алексия, Дмитрий Иванович повел войско к Оке. Выйдя на ее высокий берег, Дмитрий приказал стать лагерем.
— Как же так? — недоумевал князь ростовский Константин. — Скоро река вскроется, тогда на рязанский берег не пройти.
— Надобно будет, перейдем, — успокоил Дмитрий. — Стоять будем здесь. Пойдет ворог во владимирские пределы, встретим! Пока же пождем!
Так и простояли полки великого князя владимирского на окском берегу, пока татары пустошили рязанские земли. Вскоре выяснилось, что пришел не Мамай, а один из его темников. Татары не рискнули осадить Рязань, лишь пожгли и пограбили посады. Да и не нужен им был стольный город. Пока хан Махмуд-Булак со своим беклярибеком Мамаем стояли в Азаке, темник Агыз решил поживиться и изгоном пошел в рязанские земли. Татары жгли, убивали, насиловали, сотнями угоняли мирных жителей в степь, а великий князь Дмитрий Иванович с высокого окского берега взирал на истекающую кровью рязанскую землю и не шевельнул пальцем, чтобы оказать помощь князю Олегу и облегчить страдания рязанцам. «Чем больше сгинет татар в рязанской земле, тем меньше их придет в земли московские», — рассудил князь Дмитрий.
Еще татарские разъезды рыскали в поисках добычи по обескровленной рязанской земле, а великокняжеские полки уже снялись с южных рубежей и ушли в московские пределы.
Глава 8
Большой поход ушкуйников
1
Ошельская орда шла на север за весной, за солнышком, за зеленой травой. И хотя Ростислава не раз порывалась сесть на лошадь, Ярослав всякий раз усаживал ее в арбу: еще небольшой, но уже заметный со стороны животик указывал на беременность.
— Чует сердце, что сын будет, — не раз говорил Ярослав, приложив руку к животику жены. — Вон как ногами стучит. Сильный!
— Будет тебе! — краснела Ростислава, смущаясь от столь яркого проявления чувств. — Кого Бог пошлет, тому и порадуемся.
— Конечно, — соглашается Ярослав. — Сыну и возрадуемся!
После Великого поста подошли к Ошелу. Крепости было не узнать: ближе к берегу Волги возвышалась гора сосновых и дубовых стволов, а у воды желтела свежими плахами пристань — большая, широкая, от нее к въездным воротам тянулась мощенная речной галькой дорога.
— Ай да Данила Петрович! Ай да молодец! — увидев содеянное, восхищенно воскликнул Ярослав. — Ты только посмотри, что сотворил! — принимая жену на руки с высокой площадки арбы, восторженно сиял глазами князь. — Да вон и сам он, легок на помине!
От ворот в сопровождении Первуна и сотника рязанцев Мирона неспешно, по-хозяйски спускался к пристани воевода Данила Петрович Скоба. За зиму он зарос волосом, еще больше заматерел. Улыбаясь во все краснючее от ветра и солнца лицо, воевода пророкотал:
— С возвращением! — троекратно расцеловал сыновца, а потом и Ростиславу Даниил Петрович. От его острого взгляда ничего не укрылось, и он тут же заметил: — А вы в степь-то не зря сходили, скоро мне дедом быть?!
— Это потом… — засуетился Ярослав. — Вы-то как перезимовали? Гляжу, пристань содеяли…
— Хороша?
— Не то слово…
— Это мы, пока лед стоял, сваи дубовые забили, а как река вскрылась сваи те укрепили меж собой и настил из сосновых плах выстелили. Три десятка лодий без толкотни станет, — не без гордости заметил воевода. — Это еще что! За зиму и леса навозили, и изб нарубили. Теперь можно неспешно и татар из юрт в дома переселять. Поначалу тех, у кого детишек много…
— Не томи! Веди! Показывай!
— Может, поначалу в баньку? С дороги-то хорошо! Банька истоплена, тебя дожидается…
— Когда же ты успел? — рассмеялся Ярослав.
— Успел. Мы тебя, почитай, уже седмицу дожидаемся. Мои доглядчики каждый божий день доводят: где ты, что ты… А то как же, у меня не забалуешь. Сидим сторожко!
— Хорошо, — согласился Ярослав. — Я с Ростиславушкой в баньку, а после все покажешь…
— Ну уж нет. После баньки самое то медком побаловаться да откушать. Все с пылу с жару. Чай, заждались твои ошельцы…
— Так что, пируем ноне?
— Пируем! И не бойсь, татар твоих тоже не обидим: на всех наготовлено. А уж завтра дела… Посмотришь, сколь земли под пахоту определили, сколь распахали. Да и кузню тож расширили. Ноне уже три кузнеца молотами стучат… Зайду… и сердце радуется!
Но на следующий день пришлось заниматься совершенно другими делами. От Нижнего рекой пришел ведчик: под Костромой ушкуйники объявились, а на следующий день — еще одна тревожная весть: из Хлынова сорок ушкуев спускаются по Каме.
— Вот он — большой поход повольников. О нем еще прошлой осенью предупреждал Тимоха Кладень…
— Кто таков? — вглядываясь в волжскую даль, спросил Данила Петрович.
— Ушкуйник… Сотоварищ по походу в Сарай-Берке, — пояснил Ярослав.
— Значит, опять пойдут в низовье Волги, и Нижнего им не миновать! — Помолчав, Данила Петрович продолжил: — Не хочу оставлять Ошела, но служба князю — мой долг. Посему утром уйду в Нижний Новгород. Ошела ушкуйникам не миновать. Пойдут ли на твою крепостицу… один Бог ведает. Думаю, что не пойдут. А коли пойдут… то народец у тебя крепкий, немало дружинников, ратному делу обученных, татары свои семьи тож в обиду не дадут…