Читать интересную книгу На все четыре стороны - А. Гилл

Мы останавливаемся, озираемся, слушаем тишину, посвист мачете и вздохи быков, сосем из стеблей сладкий прохладный сок и размышляем о том, что убийственную, неизбывную нужду и изматывающий труд удивительно часто окружает заманчивый ореол своеобразной пронзительной эстетики. То есть пока вас не попросят присоединиться.

На подъезде к заливу Свиней, что на юго-западном побережье, вдоль дороги начинают мелькать каменные плиты – могилы ополченцев, защищавших путь к сердцу своей новой республики от беженцев Батисты, которые вторглись на остров при поддержке ЦРУ. В самом заливе расположился безликий современный курорт – беленые здания из шлакобетона, похожие на корпуса военной авиабазы, выглядят здесь совсем неуместными. На неряшливом безобразном пляже занимаются аэробикой неряшливые и безобразные, красные, гологрудые бабы со сталепрокатных заводов бывшей Восточной Германии: они неуклюже дергаются под сыплющуюся из кассетника поп-музыку, стараясь не споткнуться о бетонные пулеметные заграждения. Это сюрреалистическая картина. Логотип курорта – автоматический пистолет. Есть здесь и непременный вечно пустующий музей со старинными тяжелыми американскими пулеметами и перекрученными останками аэроплана. Заляпанные, потрескавшиеся фотографии погибших мучеников висят над их личными вещами – пластмассовым гребешком, дешевой шариковой ручкой, самодельным ремнем, пожелтевшей пачкой сигарет, вышитой матерью эмблемой «Свобода или смерть». Трогательное и жалкое зрелище! Вход в музей стоит два доллара.

Средний месячный заработок кубинца находится между 200 и 300 песо (примерно от пяти с половиной до восьми английских фунтов). Поскольку в стране социализм, зарплаты у всех почти одинаковые. Министр получает аж 400 песо. Общепринятый неофициальный курс обмена составляет 20 песо за доллар, но обмен работает только в одну сторону. Таких дураков, чтобы покупать песо, нет даже среди банков. Песо вообще практически бессмысленны – на них можно приобрести разве что банан. Национальной валютой вполне могли бы быть бананы. Если кубинцу нужны пара ботинок или мороженое, тогда цена назначается в долларах. Сядьте в такси – счетчик считает в долларах. Все цены в ресторанах и магазинах указаны в долларах. Мальчишки на улице просят доллар. Официально кубинцам нельзя расплачиваться долларами, но вся страна буквально помешана на них. Отечественная валюта недееспособна, как престарелый родственник, за которого все приходится делать опекунам. Чтобы хоть как-то овладеть ситуацией и сохранить лицо, Кастро придумал другой песо. Это суперпесо, улучшенный, специальный туристский песо – одним словом, конвертируемая валюта. На практике это просто заменитель доллара. Насколько мне удалось заметить, чеканят эти деньги исключительно мелкими монетками, пятаками и десятицентовиками, чтобы выдавать ими сдачу. Единственный источник конвертируемой валюты – сахарный рынок, на котором сейчас наступил спад.

Впрочем, есть еще сигары. По иронии судьбы этот самый расхожий символ гнилого капитализма оказался продуктом коммунистического производства. Сигарные фабрики выглядят в точности как декорации к «Кармен» в постановке девятнадцатого века. Рабочие сидят за партами в длинных классных комнатах диккенсовского вида, слушая романы, которые читают им с кафедры. Женщины действительно разглаживают табачные листья у себя на бедрах, и привычно затягиваются гигантскими самодельными сплендидос, и подмигивают вам. Опытный катальщик зарабатывает 50 центов в день за 200 безупречно сделанных вручную, лучших в мире сигар, каждая из которых обойдется вам в магазине минимум в 17 долларов. Многие из них попадают на черный рынок, хотя еще больше там фальшивой продукции из высушенных банановых листьев. Несмотря на обилие сигар, на Кубе, словно в подтверждение всего, что вы слышали о коммунизме, практически невозможно найти машинку для их обрезания.

Чтобы привлечь доллары в свою изможденную экономику, Кастро был вынужден открыть страну для туризма. Он предпочитает организованные мероприятия вроде международных конференций. В соответствии с назидательно-прямолинейным духом шестидесятых конференции на Кубе все еще в большой чести, и Кастро сам не прочь задать на них тон своим вступительным словом: он регулярно является на сборища анестезиологов, чтобы объяснить им, как надо анестезировать. В основном конференции медицинские, и при желании вы можете посетить, допустим, международный симпозиум по анестезиологии лабораторных животных или, через пару недель, по лазерной урологии. Но настоящие деньги приносит, конечно, только коммерческий туризм, он же секс-туризм. Чаще всего на Кубу ездят – кто бы вы думали? – канадцы. Может, просто потому, что это одна из немногих сфер, где они могут перещеголять своего североамериканского соседа. Куба и Канада – два диаметрально противоположных полюса человеческого существования, и жителей этих стран связывает необъяснимая взаимная симпатия; они таращатся друг на друга через гигантскую культурную, социальную, эмоциональную и физическую пропасть со смесью восторженного любопытства и благоговения.

Крайняя бедность инфраструктуры заставила власти разрешить (с большой помпой) крошечные ростки частного предпринимательства – например, очень успешные паладары, или семейные ресторанчики. Посетить такой ресторанчик обычно значит поесть на чьей-то кухне, как персонаж пьесы испанского Пинтера[44]. Считается, что кормежка там лучше, чем в обычном общепите, но она все равно отвратительна. Кубинцы не умеют готовить, потому что им не на чем практиковаться. Эти мелкие предприятия облагаются жестокими налогами, и вдобавок их все время щелкают по носу идиотскими репрессивными ограничениями. В них не должно быть больше двенадцати сидячих мест и не разрешается подавать омара – единственный доступный кубинский деликатес. Кубинцам разрешено ловить омаров, но закон запрещает их есть. Их надлежит продавать туристам за доллары. Поскольку кубинцам никогда не доводилось пробовать омаров, они варят их, пока те не превращаются во что-то вроде отдающих рыбой прорезиненных стелек. Похоже, Кастро делает все, чтобы частные ресторанчики, микроскопические зародыши капитализма в его стране, полопались как можно скорее. Уж очень ему хочется доказать свою правоту.

Диктаторы неизменно тратят первую половину жизни на то, чтобы потрясти и перекроить мир, а вторую – на то, чтобы отстоять свою репутацию под натиском современности ради каких-то мифических потомков: история, дескать, меня оправдает. Кастро – исключение из правила о том, что ни один человек не является островом[45]. Он и есть Куба. И не перестанет быть ею, пока его не вынесут вперед ногами в ящике для сигар.

Первые официально санкционированные трещинки в панцире революционного социализма, уступки западному туризму, подтверждают одну истину: капитализм способен мириться с элементами социальной справедливости – более того, он задыхается без них, – но даже малейшие очажки свободного рынка оказываются губительными для коммунизма. Доллары разрывают хлипкую ткань кубинского государства, построенного на одинаковых для всех лишениях и общей для всех изоляции. Зарождается серый, полулегальный, средний класс из людей, имеющих доступ к туристам, – это гостиничный персонал, водители, гиды, сводники, проститутки, – и увеличивается неравенство между сельским и городским населением. Хотя официальной статистики преступлений нет, по слухам можно судить о том, что преступность начинает расти: невинные и неуклюжие, окосевшие от караоке и Хемингуэя канадцы, которые бродят в ночи с двух-трехгодовой зарплатой в кармане, представляют собой немалый соблазн. Под улыбками и пританцовываниями кроется разочарование, накопившееся за сорок лет невзгод. За одну ночь красивая девчонка зарабатывает больше, чем оперирующий хирург – за месяц. Так что полиция периодически совершает облавы в барах и ночных клубах. Но вся беда в том, что порок – это расплата Кубы за ее добродетель.

Поздней ночью в пригородном клубе Гаваны сальса-оркестрик старательно заряжает праздничной атмосферой полупустой зал. Несколько пар в тени, за столиками, пьют коктейли с издевательским названием «Свободная Куба» – смесь социалистического рома с капиталистической кока-колой. Цена входа – десять долларов, заоблачная сумма для кубинца. Тех местных, что находятся в зале, привели иностранцы, а иностранцы приводят местных только с одной целью. Проститутки в тесных мини-юбках и туфлях на высокой платформе трутся перед залитыми неоном дверьми, надувая губки и перешептываясь. Внутри они плющом обвивают свои обеденные талоны. Хельмут и Гюнтер пьяны и пытаются изобразить из себя всезнающих бонвиванов. Они обмениваются взглядами и криво улыбаются, напуганные своим везением. Всего за сорок долларов им достались две потрясающие красавицы – очевидно, самые великолепные юные создания из всех, что когда-либо соглашались переспать с ними. Исчерпав свой скудный заграничный лексикон, девицы лижут волосатые уши и гладят липкие ляжки, то и дело порываясь нырнуть в музыку и танец. Подняв своих кавалеров на ноги, они вьются и скользят вокруг них, а мужчины судорожно дергаются посередине с вялыми, неподвижными физиономиями: им стыдно за свое дурацкое поведение. Девушки в трансе. Они плавают в музыке как дельфины. Их партнеры барахтаются и тонут. Наконец, не в силах остановиться, девушки поворачиваются друг к дружке и танцуют с волшебной синхронностью. Брошенные мужчины продолжают нелепо топтаться в световой мельтешне.