Открыла глаза и вспомнила — про кафе, про Катьку, про свое обещание… И тут же в ужас пришла — зачем?! Какой леший ее за язык вчера дернул? Ведь это пошлость, по сути, — в каком-то кафе певичкой подвизаться, хоть и на неделю всего… А вдруг кто-то из коллег туда нечаянно забредет? Хороша будет картинка — Лесникова из финансового отдела романсы поет… Финансы поют романсы… То-то Глазкова досыта посплетничает, поизгаляется! И Танька наверняка не одобрит, усмехнется, у виска пальцем покрутит…
А впрочем — не все ли равно теперь. Да и когда она этих коллег увидит — вообще неизвестно. Да и увидит ли…
Ладно, будь что будет, а путешествие в юность она себе все равно устроит! Ну, что-то вроде прощальной гастроли… Кому, может, и пошлость, а ей — прямая необходимость. Необходимость выплеска запертого в тюрьме потаенного, маленькая радость для изнывающей страхом души. Целая неделя — радости… Ведь хочется, очень хочется, да и наверняка много его накопилось, потаенного-то, и пусть себе на свободу летит… С нежностью, с надрывом, с едва слышимой хрипотцой! Ох, как хочется, аж горло дрожит…
Соскочила с постели — возбужденная, радостно-суетливая. Помнится, такое возбуждение всегда накатывало на нее перед отъездом в отпуск, когда доставала с антресолей чемодан, раскладывала по комнате платья-сарафаны — это взять, это не взять… Говорят, предвкушение радости по эмоциональному накалу намного сильнее самой радости.
Кстати, о платьях-сарафанах! Надо же платье, случаю соответствующее, в шкафу поискать! Не в деловом же костюме, ей-богу… Но это потом, сначала — в душ… И кофе, привычную большую баклажку кофе хлебнуть…
Ступила в ванну, открутила на всю мощность краны, встала под крепкий водопад. Какое ж это удовольствие — ранее не ценимое… Просто стоять под душем, закрыв глаза, ощущать утреннюю бодрость тела. Такого подтянутого, такого упругого, такого сильного тела, несмотря на возраст… Тела-достижения, тела-гордости…
И вздрогнула, будто током ударило. Открыла глаза — вот оно, ее тело, в зеркале. Тело-предатель. Тело-болезнь. Подняла руки, собрала в горсти влажные тяжелые груди — в зеркале тут же отразилось что-то вроде гримасы отвращения на лице. И — отдернула ладони, сама себя испугавшись. Не надо, не надо… Это еще успеется — и горе, и гримасы… Нужно о предстоящей неделе-празднике думать! Самой себе долг отдать надо… Пусть и хватаешься за эту неделю как за соломинку. Тем более от недели всего шесть дней осталось, понедельник уже прошел.
Напившись на кухне кофе, занялась поисками платья. Чего-чего, а этого добра у нее было навалом — любила, грешным делом, себя шмотьем побаловать. Вон их сколько, на вешалках…
На поверку оказалось — ни одно платье для случая не подходит. Не то все, не то. Все какое-то современное. А надо бы что-то такое… С достоинством старины, с широким подолом, с рюшами…
Села на кровать — озадаченная. А платья-то, как оказалось, нет… Юбка нашлась с широким подолом, а платья нет. Придется с блузкой… Так, а это у нас что…
О, шаль! Настоящая, турецкая, шелковая, с бахромой! На темно-вишневом фоне — серебристый орнамент, глазу едва заметный. А что… Шаль — это, пожалуй, выход…
Накинула на плечи, подошла к зеркалу. Если конец перекинуть через плечо… Да, вполне образно получается… И все, и отлично! И фоном для романса подходит!
Откинув томно голову назад, повела плечами, пропела сама себе в зеркало:
В этой шали я с ним повстречалась,И меня он любимой назвал…
И — улыбнулась грустно. Что ж, с этого и начнем путешествие в юность… В забытое, в любимое, в недосказанное. Отдохнем немного перед другим путешествием. Кто знает, может, последним… Все, все, не грустить, Анька, не бояться! Соберись, Анька, тряпка! Сильная женщина больше не плачет у окна, сильная женщина перед этим путешествием романсы поет!
Ого, а время-то как бежит… Уже половина первого, пора себя в порядок приводить да бежать к Катькиным Сене с Веней на репетицию!
Сеня с Веней при ближайшем рассмотрении оказались близнецами. Седые парняги годочками под полтинник, улыбчивые, веселые. Один из них сразу обратился панибратски:
— Ты знаешь, насчет наших имен особо не парься. Если Сеню Веней назовешь или наоборот, мы не обидимся. Кстати, это ничего, что я сразу на «ты»?
— Ничего… Меня Аней зовут.
— Да мы уж в курсе… Екатерина нам тут про тебя все уши прожужжала. Так, давай сразу определимся — что петь будешь?
— Романсы…
— Понятно, что романсы. Какие? Мы, было дело, подыгрывали уже одной доморощенной исполнительнице, так что примерный репертуар, думаю, совпадет.
— Ну да. Мы, доморощенные, обычно одни и те же романсы поем. Правда, я последние двадцать лет не пою… Может, уж забыла все…
— Ничего, вспомнишь, если заведешься. Что ты раньше пела?
— Ну… «Утро туманное» пела… Потом «Ночные цветы»…
— Это которые… белые, бледные, нежно душистые? — деловито уточнил то ли Сеня, то ли Веня, выпустив из-под пальцев знакомые гитарные аккорды.
— Да, да! — екнуло сердце узнаванием.
— Так. А еще что?
— Еще — «Ямщик, не гони лошадей»… «Бубенцы»… «Нет, не люблю я вас…» А, вот еще, мой любимый — «Он говорил мне…»
— …Будь ты моею… — тут же подхватил мелодию романса Сеня. А может, Веня. — И стану жить я, страстью сгорая… Ну, давай для начала его попробуем! Только не в полную силу, а то перегоришь…
Репетиция происходила в небольшом подсобном помещении — развернуться негде. Да еще и Филимонова втиснулась в комнатку, заняла оставшееся пространство грузной фигурой. Вздохнула с пониманием:
— Ты извини, Ань, места у меня маловато… И в зале, как назло, народ обедать набежал.
— Нельзя так, Екатерина, про обедающий народ! — с насмешливой укоризною поднял от гитары лицо Веня. — Люди тебе свою денежку несут, а ты — назло! Иди лучше, корми народ, а нам не мешай. Мы и без тебя справимся.
Они и впрямь хорошо играли — Сеня с Веней. Тут же подхватывали все, что бы она ни запела. А она — пела… Правда, вполголоса, проглатывая концы строк, но пела же! Странное волнение поднималось в груди, подкатывало к горлу, дурманило голову. И слова романсов не стерлись из памяти, ни разу не сбилась… Все, все помнила, надо же, будто и впрямь потаенная дверь открылась!
— Так… Давай, Ань, посадочную композицию разработаем… — озабоченно произнес Веня, убирая гитару с колен. — Может, мы тебе гитару в руки дадим? Вроде как для антуражу? Ты раньше играла?
— Да, играла. Давно. А потом… Потом мне один парень аккомпанировал… Нет, знаете, не надо мне гитары. Я уж забыла все.