Хотя кое-что из этого разговора она все-таки извлекла. Гоулд солгала о том, когда она в последний раз виделась с Шарифи, и, возможно, о посылке и зрении Шарифи тоже. Самое главное, она не задала вопроса, который волновал бы любого друга или родственника: «А где сама Шарифи?»
Она проверила время: было восемь утра по местному. Старательному молодому офицеру безопасности пора уже быть на службе.
– Маккуин? – позвала она, включив свое устройство связи.
– Я! – отозвался его голос в ее ухе.
Он ответил так быстро, как будто держал свой терминал наготове в ожидании ее вызова.
Она не включила ВР-связь. Если бы она задумалась о причине, то ей пришлось бы искать объяснение, почему она не хотела, чтобы Маккуин знал об ее визите в квартиру Шарифи. Но она не стала думать об этом.
– Джиллиан Гоулд, – сказала она, передавая реальный адрес и потокопространственные координаты. – Я хочу установить за ней наблюдение. Круглосуточное. Мне нужно знать, с кем она говорит, куда ходит, что покупает, что читает. Все.
– А в чем дело?
– Она – двоюродная сестра Шарифи.
– Мы устанавливаем наблюдение за двоюродной сестрой Шарифи? Почему?
Она задумалась в нерешительности, раздираемая между осознанием того, что ей понадобится помощь, которую Маккуин способен оказать ей лучше любого другого на станции, и страхом, что рано или поздно обо всем, что она скажет ему, станет известно Хаасу.
А так ли это? И с каких пор она стала такой подозрительной?
– Гоулд знает, что Шарифи мертва, – сказала она осторожно, убеждая себя в том, что Маккуин достаточно смекалист и умен и ничего не будет плохого в том, чтобы немного заинтриговать его, а потом посмотреть, какие выводы он сделает. – Она знала об этом раньше, чем я связалась с ней.
В линии раздался странный вибрирующий звук, и Ли вспомнила о привидениях. Наконец она сообразила, что Маккуин свистнул.
– Ну и чертовщина, – сказал он как подросток. Чувствовалось, что он находился под впечатлением.
– Вот так-то, – сказала она, улыбаясь. – Действительно, чертовщина.
Она отключилась и вновь посмотрела на стол Шарифи, задумавшись. Затем наклонилась и стала выдвигать расшатанные ящики. В двух верхних ящиках ничего интересного не было, но, открыв нижний, она увидела небольшой удлиненный тонкий черный футляр, заткнутый за блоки с видеоинформацией.
На верхней крышке футляра спокойным светом горели индикаторы состояния, вся остальная поверхность была матово-черной без наклеек и корпоративных логотипов. Ли и раньше видела такие футляры. Они использовались для хранения дорогостоящего экспериментального невропродукта.
И этот не был исключением. Изнутри он был покрыт толстым слоем вирусного желе, теплого и влажного, как небо во рту. Желе поддерживало относительную влажность драгоценного содержимого на уровне девяноста девяти и семи десятых процента и благоприятную для стерильности температуру, на четыре градуса превышавшую температуру тела. В желе, словно жемчужное колье, была уложена трубка сталекерамического кабеля в силиконовой оплетке толщиной с палец.
Это был невронеорганический интерфейс. Один из его концов заканчивался штекером стандартного размера, какие обычно использовались для внешних кремниевых портов данных. Другой конец, ради которого и создавалась эта сложная система хранения, был невропродуктом и представлял собой выращенную в резервуаре нервную ткань, сформированную так, чтобы она подходила к черепному контакту большой пропускной способности. Внешний вид устройства имел скромное очарование изделия индивидуальной работы наивысшего класса. Хакерский инструмент.
Ли перевернула устройство, проверяя клеймо изготовителя или серийный номер. Она почувствовала на ощупь небольшую неровность в нижней части неорганического штекера, пригляделась и увидела стилизованное изображение солнца – такое же, как на полу лаборатории на Метце.
«Колодная», – выдохнула она в панике. У нее нарастало удушье, и сразу же активизировались ее внутренние устройства. Включились распознающие программы, обследуя ее собственную память, отделяя непосредственные угрозы от мнимых, передавая образы, вызвавшие панику, в защищенные файлы, где их можно было скорректировать гормональным путем или, на худой конец, стереть. Для подавления неожиданного выброса адреналина в систему накачивались эндорфины. Который раз она представляла себе, какой сумасшедшей выглядела, когда психотехи в последний раз обрабатывали ее.
Полминуты спустя дыхание вернулось в норму. Еще двумя минутами позже ее психопрограмма передала лицо Колодной по всем внутренним устройствам.
Ли не удивилась, она ждала этого. Она упрямо продолжала разбирать одну из стопок карточек на столе Шарифи, пока диагностическая программа не прекратила свое вмешательство и образ Колодной не погас в ее глазах. Дыхание и пульс уравновесились.
«Матерь Божья, – промелькнуло у нее в том дальнем уголке сознания, который всегда удавалось прятать от психотехов. – Неужели паника и вспышки воспоминаний – это нормальные последствия длинного временного скачка? Или это – действие штучек, введенных в системы, чтобы скрыть мои проклятые воспоминания о жизни до службы?»
Она не знала этого и никого не могла спросить.
За исключением, может быть, Коэна. Но Метц лишил ее этой возможности.
Ли наклонилась вперед, головой к коленям, чтобы справиться с головокружением, вызванным воспоминаниями. И тут-то она и увидела это: желто-белый прямоугольник, прижатый к стене между кроватью и письменным столом. Она пошарила рукой и достала его оттуда.
Книга.
Ли вдохнула ее пыль и запах, поводила пальцами по изъеденной кислотой бумаге. Это была дешевая книга в бумажной обложке. Такие все еще печатали на территориях, находившихся под опекой ООН. А этот экземпляр был из уже не существовавшего компсоновского университета. Она перевернула ее и улыбнулась, прочтя имя автора и заголовок: Зах Компсон, «Ксенограф».
Конечно, это была классика – книга, завладевшая воображением людей до такой степени, что они назвали планету Мир Компсона именем этого блестящего новозеландца, а имена членов длительной экспедиции, открывших эту планету, давно канули в Лету.
Она открыла книгу наугад и прочла отрывок, подчеркнутый рукой Шарифи или кого-то из предыдущих владельцев книги:
«Я слышал, что жил когда-то человек, владевший поющим камнем. Куда бы я ни пошел, повсюду рассказывают об этом камне. Откуда его привезли. Что он означает. Как он его нашел.
Мне говорили, что в темных недрах земли есть храмы. Комнаты, где стеклянные ребра мира хранят молчание подобно реке, в которой только камни шепотом рассказывают друг другу о тайнах земли. А те, кто подслушал их, остаются и слушают, и засыпают, и умирают там.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});