Леон-Поль был в восторге; он находил все это естественным и справедливым и не сомневался, что чаяния людей в самом скором времени осуществятся, на земле воцарится рай, а человек станет Богом… Когда тебе двадцать лет — легко уверовать в мечту!
К большому неудовольствию кюре, Леон-Поль объявил себя социалистом. Он тут же лишился уроков, которые давал сыну мэра. Однако он об этом не сожалел, напротив, это даже придало ему смелости.
После некоторых колебаний Леон-Поль послал в редакцию «Маяка» несколько писем. Они были опубликованы и, конечно, немало возвысили автора в глазах односельчан. Эти добрые люди гордились тем, что имя их молодого учителя напечатано в той самой газете, которую он сам им читал и разъяснял по воскресеньям, сидя под липой, а иногда даже в квартире. В то же время подобное поведение навлекло на него ненависть врагов республики. Но это в порядке вещей.
Леон-Поль как раз собирался тогда жениться на дочери своего товарища, учителя из соседней деревни. Его нареченная была так хороша собою, что на пять лье кругом все ее звали «красавицей Изабо». Ее это сильно смущало, так как она была девушка скромная и вовсе не хотела, чтобы о ней много говорили. Когда она бывала в Иссуаре, ей не доставляло никакого удовольствия, что все молодые люди городка глазеют на нее, справляясь друг у друга: «Не это ли — красавица Изабо из Ноннет?»
Она была родом из Ноннет, деревушки, затерявшейся где-то в горах, откуда взору открывается целое море зелени, развалины башен, покрытые снегом вершины и вечнозеленые леса. При одном воспоминании об этих местах словно вдыхаешь запах елей, боярышника, фиалок и слышишь свист дроздов в ветвях цветущих абрикосов…
Каждое воскресенье Леон-Поль навещал свою невесту, и, гуляя вместе по лугам, виноградникам или вдоль берега Алье, они клялись друг другу в вечной любви. Это была весна их жизни, и мечтам не было конца. О, конечно, они позаботятся о бабушке, постараются избавить ее от домашних хлопот; они будут воспитывать маленькую сестренку… Каждый из них свято исполнит свой долг. Сколько в этом подлинного, безоблачного счастья!
Леон-Поль целиком погруженный в свои грезы, забыл о том, что в мире есть завистливые и злые люди. Он все видел в розовом свете; его умиляло пение малиновки; все вокруг, казалось, невидимыми нитями было связано с его будущим счастьем. Любовь облагородила его сердце; оно готово было вместить все живое, любящее и страдающее на земле. Он любил свою Изабо, как любят впервые, в двадцать лет; она была его божеством, он видел в ней лучшую часть самого себя. Встречались они редко, но в мыслях он с нею не расставался. Влиянию Изабо он приписывал все лучшие свои чувства, самые благородные побуждения своей души. С того дня, как Леон-Поль познакомился с нею, духовный мир его обогатился. Чтобы заслужить право на обладание этим сокровищем невинности и красоты, он готов был на любой, самый невероятный подвиг. А пока не представлялся случай такой подвиг совершить, учитель с неиссякаемым усердием выполнял свои скромные обязанности. Все шло хорошо.
Да, все шло хорошо, и, казалось, ничто не может помешать счастью Леон-Поля. Свадьба должна была состояться в начале января тысяча восемьсот пятьдесят второго года, а дело происходило в декабре тысяча восемьсот пятьдесят первого.
Картофель, орехи — все было уже убрано; молодое вино свезли в подвалы, и оттуда доносился его пьянящий аромат. Крестьяне молотили хлеб; по вечерам устраивались посиделки; женщины запасались на зиму пенькой для прядения. Это была пора отдыха для природы и пора свадеб для крестьян. Ожидались перемены и в семье учителя. Бабушка заботливо готовилась достойно встретить жену внука. Старушка, конечно, беспокоилась, не зная, какое место отведено ей в планах новобрачных: ведь пожилые люди недоверчивы и легко поддаются унынию. Девочка, наоборот, была в восторге: раз с ними будет жить невестка, значит в доме Появится еще одна любящая ее душа. С утра до вечера она не переставала говорить о новом платье, прыгала козленком, когда ей давали какое-нибудь поручение, пела, обнимала брата… Словом, это была воплощенная радость. Бедная Элиза! Если б она предвидела!..
— Вот как! — прервал Огюст. — Ее звали Элизой?
— Да, Элизой, — задумчиво произнес метельщик. — Нежное имя… Я не могу произносить его без волнения…
— Я вас понимаю! Ведь дочку моей сестры тоже зовут Элизой. Если бы вы знали, как эта малютка мне дорога! Где-то она сейчас? Что сталось с ее матерью? Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их обеих: Анжелу, грустную, бледную, с девочкой на руках; крошка улыбается своими губками и таращит на меня синие глазенки… Но продолжайте рассказывать, прошу вас.
— Представь себе, что Поль — для краткости буду называть его просто Полем — был настолько поглощен ожиданием своего счастья, что позабыл о политике. Он почему-то не получил нескольких номеров «Маяка», но это его не встревожило. Он был счастлив и считал, что все в этом мире идет к лучшему. Его очень удивило бы, если бы ему сказали, что далеко не все обстоит благополучно. Но таков человек: прежде всего — он сам, а уж потом все остальное.
Итак, все у нашего друга шло как нельзя лучше, когда однажды вечером сын Жандрона, учителя из Сен-Бабеля, промокший до нитки, забрызганный грязью, бледный и взволнованный пришел в школу. Он принес ужасную весть: племянник Бонапарта предал республику и арестовал представителей народа[31]. Его генералы расстреливали на парижских улицах ни в чем не повинных людей.
Кровь застыла в жилах у Поля. Он горько раскаивался, что позволил себе наслаждаться личным счастьем, в то время как родина-мать отдана на поругание военщине. Но ведь Париж — еще не вся Франция. «Провинция восстанет», — решил он. Жандрон сообщил, что провинция действительно пришла в движение, некоторые департаменты оказали отпор перевороту. Мильер, де Мариоль, Мараде, Виналь-Лажариж, Антуан Герье, Риксен и другие патриоты Клермон-Феррана обратились с призывом к народу. Долг каждого — ответить на этот призыв: спасти республику или умереть, защищая ее!
Поль вполне соглашался с этим. Он воспользовался первым попавшимся предлогом и отправился в Клермон, едва успев обнять бабушку и сестру. Это было как раз в субботу вечером, так что учитель, не манкируя своими обязанностями, мог отлучиться до понедельника.
Он был преисполнен мужества и веры в здравый смысл народа, в торжество правого дела. Победа не заставит себя ждать, это вопрос нескольких дней. Бандита сошлют на каторгу, и дело с концом! Так думали Поль и его товарищ. Но, прибыв в Клермон, они к ужасу своему увидали там пьяных солдат, которые шатались по улицам и бесчинствовали. Люди в красных мундирах стреляли в тех, кто носил синие блузы и серые куртки[32]. Старинный город выглядел мрачно. Тень декабрьских злодейств нависла и над ним. Чувствуя, что час их настал, мерзавцы подняли голову. Честные люди томились в тюрьмах.