Окопы тоже по всем правилам отрыты, глина на брустверах почти высохла, точно не первый день торчат. Где-то и пулеметные гнезда есть, куда без них? Вот только не видно их отсюда. Надо бы рассмотреть, что там и как. Без разведки нельзя. А вот кого послать, непонятно. Мое упущение. За сколько дней надо было узнать, с кем иду. Вот так, Петя, лейтенантом записался, а ведешь себя как рядовой. Хорошо, по именам хоть запомнил, а то ведь некоторые и через месяц всех своих подчиненных «Эй, ты» зовут. Если доживают этот месяц, конечно, а не ложатся в землю в первой же атаке.
— Эх, танкистов жалко — к нашей дружной компании подполз Оганесян. Мехводу стало получше, последний отрезок он рулил вполне бодро, остановок не просил. Вот мелкий армянин, а крепкий. Правильно говорят — гвозди бы делать из таких людей.
Я почесал в затылке. Ладно, с разведкой разберемся. А что наши? Вон они, за полем. По-военному, так совсем рядом, и километра нет между первыми линиями окопов. Тоже зарылись по самое немогу, отсюда и не видно ничего. Можно, конечно, предположить, что где стоит, а только нам с этого? Нам бы вот этих вот пройти, что перед нами спины показывают, а с теми, что в лицо смотрят, как-нибудь разберемся.
Только дорога через поле перекрыта. Хорошо так ее немцы перегородили. Да и будь она открыта, проехать по ней мы бы не успели — и пулеметы подключатся, да и пушки могут успеть пальнуть по разочку. Мало не покажется, все поляжем на этом поле. Дуриком не пройти никак.
— Ну что, Коля, — повернулся я к лежащему молча водителю, — давай врубать заднюю, отъедем немного, от греха подальше. До того поворота, пожалуй.
* * *
Разведчик нашелся среди раненых. Сам подошел после того, как мы отъехали назад.
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант? — услышал я голос у себя за спиной.
Обернувшись, я увидел пограничника, лет тридцати, с двумя треугольниками в петлицах. На голове повязка. Я мочка кивнул. Не до церемоний, да и не люблю я это. Не на плацу стоим.
— Сержант Петленко, — представился он. — Я так понимаю, тащ лейтенант, мы в немцев уперлись?
— Это вы, сержант, почему решили? — спросил я, еще не понимая, к чему он клонит.
— Ну как же, — рассудительно начал он, — ехали ровненько, вдруг затормозили, но главный в колонне пошел в разведку с санатарами. А потом назад сдали и остановились. Значит, впереди немцы, а вы думаете, как их пройти.
— Всё правильно, Петленко. Но вы же не затем обратились, чтобы показать мне свои дедуктивные способности? — слово диковинное, из рассказов про сыщика Холмса, я его поначалу долго запоминал. Сержант не удивился, наверное, тоже книжки читал.
— Позвольте я в разведку схожу. Не сомневайтесь, пройду туда и назад, ни одна гадина не заметит. — он помолчал и добавил: — Меня даже собаки не трогают, не переживайте.
— Предположим, собак на передовой не густо, — заметил я. — А с головой что?
— Да приложило вот, звенит черепушка, но я схожу, не беспокойтесь!
Что поделаешь, выбирать не из кого. Темнит этот сержант насчет своего ранения, храбрится. Не просто так его не пешком отправили, а в машину посадили. Ладно, у Веры потом спрошу.
— Для подстраховки возьми кого-нибудь.
— Не, товарищ старший лейтенант, я один привык. Да и кого тут брать? Я и сам не особо здоровый, а вокруг меня еще хуже.
— Давай, Петленко, иди. Особое внимание обрати на пулеметные гнезда, подходы к батарее, блиндажам…
— Да понимаю я всё. Ждите, приду, расскажу, — сержант развернулся и через несколько секунд я уже его не видел. Даже бинокль не взял.
* * *
Я нашел Веру, которая пыталась быть в десяти местах сразу. Мне пришлось ее даже схватить за рукав: она меня просто не замечала.
— Петя, давай позже некогда сейчас! — попыталась она вырваться. — Морфий кончается, всё, на следующую перевязку уже нет ничего. Что ты хотел? — спросила она. — Только быстрее, пожалуйста!
— Петленко, сержант, с головой что-то у него…
— И что? Есть такой, помню.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Что с ним?
— Не хирургия, точно… А, вспомнила! У него после контузии судорожные припадки один за другим шли. Если они не прекращаются, он погибнуть может. Мы его отправить хотели, не наш больной, ему в госпитале лечиться надо.
Я отошел в расстроенных чувствах. Мой единственный разведчик в любую секунду может потерять сознание и начать биться в судорогах. Прямо на немецком бруствере. Да уж, незадача.
О своих сомнениях я не сказал никому. Что теперь переживать из-за того, чего не поменять? Ждать надо парня. А ведь он знал, что может упасть и пошел! И что мне его ругать? Я и сам такой.
Сержант вернулся через четыре часа, улыбаясь от уха до уха.
— Ну вот, товарищ старший лейтенант, все как на блюдечке. Чисто как дети, не поверите, у них тылового охранения почти нет! Три поста всего, да и те ворон считают. Они курят на постах, представляете? — он удивлялся немецкой расхлябанности, будто это его бойцы так безалаберно вели себя в охранении. — Короче смотрите — сержант достал из кармана бумажку, карандаш, начал рисовать — вот тут один блиндаж, там офицеры, скорее всего, вот тут — пулеметное гнездо, там серьезно всё, но вот отсюда можно…
— Послушай, Петленко, а ты как пошел в разведку? Ведь ты же знал, что можешь сознание потерять! — прервал я его.
Сержант покраснел.
— Так я же чувствую, когда приступ будет, спрячусь, если что. Не переживайте, я же вернулся!
Глава 12
Петленко оказался просто бесценной находкой, но перед нами стояло прямо-таки непреодолимое препятствие. По самым скромным прикидкам дорогу перегородил не меньше, чем батальон немцев. Да, обычный линейный батальон, наверняка неполного состава, но нам и того хватит. Никак не прогрызться сквозь них. Просто расстреляют из окопов. Три пулеметных гнезда, батарея пушек… Танков и бронированный техники Петленко не обнаружил, но это не значит, что ее нет. Вполне может быть, где-то рядом замаскирована.
В колонне, опять-таки, по самым смелым подсчетам, не наберется и двух десятков бойцов. Даже если ставить в строй хотя бы тех, кто просто может стоять на ногах. И ведь не былинные богатыри — половина годятся только на то, чтобы лечь там, где их уложат, и какое-то время стрелять. Не очень долго. Так что с молодецким посвистом пройти немецкие окопы не получится.
Эх, вот если бы заодно с нами и наши ударили, тогда, может, и выйдет что. Мы тут, допустим, подавим пулеметные гнезда. Допустим я смогу ночью заминировать батарею. Особенно, если удача на моей стороне будет. И по блиндажам пройтись. Это я уже загнул, конечно, в кино так, может, и получится, а тут… Людей просто не хватит…
Связаться бы с командованием, договориться… Мечты одни. Телефонная линия к ним не протянута, а такой высокой березы, чтобы на нее залезть и докричаться, я что-то в окрестностях не видел.
Я повернулся к Николаю:
— Что скажешь, Коля? Здесь нам, похоже, не светит, у этих гавриков последняя травинка пристреляна. С нашими связаться не получится, значит, помощи от них не дождемся. Есть другие дороги?
Водитель задумался.
— Вот чтобы прямо поехать и попасть — нет. Речка здесь сильно петляет, придется назад двинуться, крюк большой.
Я понимал, что это не выход. Верины слова о том, что лекарствам конец, крепко засели у меня в голове. Самому, что ли, полезть? Здесь, допустим, Юру за главного оставить, или Колю. Распределим цели, согласуем действия, и полезу. Вон, сбоку там тоже деревья растут, жидковато, но ничего, дождусь темноты…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Не пролезть вам там, тащ старший лейтенант, — вдруг сказал неведомо откуда взявшийся Петленко. — Как раз там у них секрет и вроде бы заминировано.
— Ты мысли читаешь, сержант? — удивленно спросил я, отрывая бинокль от глаз.
— Так вы ж туда так долго смотрите, что трудно не догадаться, — улыбнулся он. — И еще: годы, извините, у вас не те немного. Так, в чистом поле — не сомневаюсь. Видно, что навык боевой есть у вас, и, наверное, немалый. Как немцев из фельджандармов уделали — просто любо-дорого посмотреть было. Но по лесу — там особое умение надо. А я пролезу. Уж сколько раз, не вслух будет сказано, — тут он подмигнул, сопроводив это хитрой улыбкой, — польские жолнеры пытались поймать, а ни разу не вышло.