сижу за барной стойкой на кухне и смотрю на открытые поля за домом. Нико попросил кого-то из города привести сад в порядок, и теперь он выглядит намного лучше. Теперь я действительно могу наслаждаться видом.
Он идёт на кухню, уткнувшись носом в экран телефона. Его большие пальцы печатают, а я смотрю на него, прижимая телефон к уху. Я хочу, чтобы он взглянул на меня. Он должен знать, что я здесь. Я буквально сижу в десяти футах от него. Но вместо того, чтобы поднять глаза и одарить меня той фирменной улыбкой Нико, которую я полюбила, он целует меня в висок, а затем проходит мимо и выходит в сад.
Я ошеломлена и молчу секунду. Конечно, мы трахались несколько раз в день и всё время целовались. Но это было по-другому. В этом поцелуе не было ничего сексуального. Это было… Просто мило.
Я качаю головой и снова переключаю внимание на маму.
— Я готова рискнуть всем, — стону я в трубку. — Я устала прятаться. Это скучно.
— Ты говоришь как капризный ребёнок.
Я корчу рожицу, и рада, что она не видит этого. Мама иногда может быть такой. Я думаю, она забывает, что разговаривает со своей дочерью, а не с кем-то, кто работает на неё.
— Я не ребёнок, — ворчу я в трубку. — Я занимаюсь этим уже целую вечность. Я знаю, что значит поставить на кон свою жизнь. Я просто думала, что это открытый и честный разговор с моей матерью, где она дала бы мне какой-нибудь совет.
Я снова слышу её вздох и прямо-таки вижу, как она сжимает переносицу, собираясь с силами. Это одна из её маленьких привычек, когда она понимает, что сказала, не подумав, и пытается собраться с мыслями. Она делает это с тех пор, как мы были детьми.
Нико оглядывается через кухонное окно и ловит мой взгляд. Я отвожу глаза и смотрю в точку на полу кухни. Но не раньше, чем я вижу, как его губы растягиваются в улыбке.
— Я знаю, что ты не ребёнок, любовь моя. Мне жаль, что я так выразилась. Меня беспокоит всё, что касается знакомства тебя с этим миром. Я бы хотела просто запретить тебе привязываться, заводить с кем-либо дружбу, потому что никогда не знаешь, когда кого-нибудь из них вырвут из твоей жизни.
Она думает о Мэл, пожилой женщине, которая работала у моего отца ещё до моего рождения. Они все были близки, и она вела огромную часть их бизнеса, когда они не могли быть рядом, и относилась ко всем им как к семье. Когда мама была новенькой, Мел приняла её с распростёртыми объятиями.
Однажды что-то пошло не так, и она погибла. Они почти не говорят об этом, никогда. Но насколько я поняла, она стала жертвой нашего врага, и с тех пор все четверо изменились.
Интересно, каково было бы потерять Нико? Он был в моей жизни с самого моего рождения. Конечно, он никогда не был рядом со мной, поскольку у него было слишком много дел, чтобы тусоваться с детьми или ходить по дому. Но я заметила его, и по мере того, как я росла, я замечала его всё больше и больше, влюбляясь в него как школьница.
Я начала с ним потихоньку разговаривать тут и там, и он смотрел на меня, скучающий до чёртиков, и отвечал мне сухо, прежде чем уйти. Но будучи подростком, я ловила каждое слово, сказанное им, прокручивая его у себя в голове пока была одна. А потом мне исполнилось восемнадцать, и я поставила перед собой задачу обратить на себя его внимание.
Я думаю, что последние несколько недель, когда мы дразнили, соблазняли и трахали друг друга, были ураганом. Я знаю, что никогда не чувствовала такого к кому-либо. Интересно, есть ли у него чувства? Относится ли он ко мне так же, как я к нему?
Я поднимаю взгляд от каменного пола, и замечаю, что Нико изчез из поля моего зрения. Я хмурусь и скатываюсь с табурета, на котором сидела.
— Куда он исчез? — Шепчу я вслух, забывая, что разговариваю по телефону.
— Кто? Нико? — Спрашивает мама. — Его нет рядом? — Её голос поднимается на новую октаву, и я вздрагиваю от того, насколько сурово это звучит.
— Ну, он был снаружи, в саду за домом. — Я прижимаюсь ближе к окну, зависая над раковиной на цыпочках. — Но сейчас я его не вижу. Наверное, он просто прогуливается вокруг.
— Изабела. — Голос мамы звучит сурово. Я чувствую гнятущую тяжесть в животе. Мне не нравится этот тон. — Вешай трубку. Запри двери. Проверь окна. Спрячься. Я перезвоню тебе.
Меня бросает то в жар, то в холод, когда я заканчиваю разговор и засовываю телефон в задний карман. Я ещё раз смотрю в окно, но так и не нахожу Нико.
— Чёрт, — ругаюсь я себе под нос.
Я проверяю, что окно заперто, а затем запираю заднюю дверь. Каждое окно я запираю и задергиваю шторы, каждый раз проверяя, увижу ли я его с какой-либо новой точки обзора. Его нигде не видно. Я запираю остальную часть дома и начинаю рыться в сумке со всем нашим оружием.
Кажется, всё оружие на месте, а это значит, что ему почти нечем защищаться, если вообще что-то произошло.
— Глупый чёртов ирландец, — ругаюсь я себе под нос, заряжаю пару пистолетов и прячу на себе несколько ножей. Потому что, если моя мама думает, что я просто закроюсь в чулане и не выйду на улицу, проверить окрестности, она сошла с ума.
Я завязываю шнурки и направляюсь к входной двери. Всё заперто, поэтому никто не сможет войти или выйти, если не воспользуется этой дверью. Я проверяю глазок, убеждаясь, что там никого.
Ничего.
Я делаю глубокий вдох, беру ручку и поворачиваю её, одновременно отпирая засов. Мои глаза с трудом приспосабливаются к солнцу, но я смотрю в обе стороны, крепко прижимая пистолет к боку и готовая действовать, если кто-нибудь объявится.
Но нет ничего… Никого.
— Нико?
Никакого ответа.
— Нико? — Спрашиваю я громче, повышая голос настолько высоко, насколько осмеливаюсь.
Ничего.
— Твою мать. Чёрт возьми. Блядь!
Я обхожу остальную часть дома, убеждаясь, что никто не прячется в кустах или где, чёрт возьми, эти люди могут быть. Как только я заканчиваю осмотр, телефон в заднем кармане начинает вибрировать. Я вытаскиваю его и возвращаюсь внутрь, закрывая за собой дверь.
Попс.
Конечно, это Попс.
— Да? — говорю я в трубку.
— Изабела. — Он делает паузу, которая, как я могу