Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нишарину захотелось потрясти головой или прочистить пальцем уши, как это делают вынырнувшие из воды люди.
– С какой стати? – спросил он.
– Да как же без инструктора? – воскликнул Реутов. – Доверив вертолет новичку, вы рискуете лишиться лицензии. А вдруг Антоненко врежется в Спасскую башню? Неприятностей не оберешься. Сегодня хотя и не одиннадцатое сентября, но близко к тому. Вас могут обвинить в пособничестве террористам. Нужна вам эта головная боль?
– В настоящий момент моя главная головная боль – это вы, – резонно заметил Нишарин. – Я не намерен обсуждать ваше предложение. Убирайтесь.
– Мне всегда плохо давалось искусство убеждения словом, – сокрушенно признался Реутов. – Агитация не мой конек. И все же я настоятельно рекомендую прислушаться к моим словам.
– Убирайтесь! – повторил Нишарин, повысив голос. – Разговор закончен.
– Сдается мне, он только начинается.
– Сейчас мои ребята нанесут тебе с десяток повреждений средней тяжести и вышвырнут тебя на улицу. Мотай отсюда, урод.
Лицо Реутова расплылось в улыбке:
– Значит, чижик, не хочешь продолжать мирные переговоры?
– Какие, на хрен, переговоры? – совсем уж грубо сказал Нишарин, вставая с кресла и переходя на крик: – Сериков!.. Мамонин!.. Ко мне!..
Дверь распахнулась. Нетрудно было догадаться, что Сериков и Мамонин только и ждали этого момента, нетерпеливо перетаптываясь в коридорчике подле двери. Их час почти пробил.
* * *С появлением двух новых, весьма крупногабаритных персон в небольшом кабинете сделалось тесно. Один охранник расположился таким образом, чтобы предотвратить возможное нападение на президента. Он энергично двигал желваками, сжав губы так плотно, что они превратились в едва заметную линию. Второй, периодически раздувая ноздри, навис над Реутовым. Против ожидания, тот не скис, не побледнел, а лишь осклабился шире.
– Не боитесь упасть в глазах своих подчиненных? – весело спросил он у Нишарина.
Тот издал фальшивый, как вся его натура, смешок:
– Мне нечего бояться.
– Ой ли?
– Что вы на него смотрите? – прикрикнул президент клуба на охранников. – Не видите, что ли: гражданин заговаривается. Ему в больницу надо.
– Сейчас оформим, – пообещал Сериков. – В реанимацию.
Но, протянув пятерню к шее Реутова, он поймал лишь воздух. Этот невзрачный человечишко, которого охранник намеревался сграбастать за шкирку, проявил неожиданное для своего возраста проворство. Он не только успел покинуть стул, но и расположился таким образом, что дотянуться до него не мог ни один из охранников. Желваки на скулах Серикова разрослись до размеров грецких орехов. Раздувшиеся до предела ноздри Мамонина чуть не вывернулись наизнанку.
– Скажи им «фас», Петюня, – посоветовал Реутов, наслаждаясь ситуацией. – Они у тебя без команды только на горшок ходить умеют.
– Я свидетель того, что этот гражданин первым затеял драку, – провозгласил Нишарин, указывая на него пальцем. – Действуйте решительно и смело, ребята. Изуродуйте его, как бог черепаху.
Мамонин принял вполне грамотную стойку и двинулся на Реутова левым плечом, готовя для удара тяжелый кулак с парой свежих отметин на костяшках. Черные отверстия в его носу увеличились в диаметре до прямо-таки неправдоподобных размеров.
– Ха! – озадаченно воскликнул он, осознав, что не только не успел нанести свой коронный удар в челюсть, но и умудрился схлопотать по физиономии сам, причем неоднократно. – Ух! – добавил он, врезавшись спиной в ту самую дверь, которую недавно распахнул с твердым намерением хорошенько отвести душу.
Сериков сделал глотательное движение, после чего желваки, игравшие на его скулах, куда-то подевались, словно он их проглотил. Ему еще никогда не приходилось видеть, чтобы кто-то работал кулаками столь стремительно. Во всяком случае, не мужик в годах, от которого невозможно было ожидать такой прыти. Бывший спортсмен? Боксер? Закаленный в жестоких схватках уголовник?
Рука Серикова сама по себе нырнула под пиджак, отыскивая рукоять пистолета, заряженного резиновыми пулями. Надежная машинка. С виду пугач неотличим от настоящего револьвера, а лупит так, что дырявит человеческую кожу, как мокрую бумагу. С расстояния пяти шагов валит противника на раз.
– Подними руки, – скомандовал Сериков, целясь Реутову в переносицу.
– Не корчил бы ты из себя шерифа, парень, – предупредил тот. – Опасно для жизни.
– Вот что опасно для жизни. – Большой палец охранника взвел курок.
– Держи его на мушке! – распорядился Нишарин, успевший не только покинуть кресло, но и отступить подальше, к самой стене, где достать его было непросто. При этом он потрясал прихваченной со стола телефонной трубкой. – Переломайте ему все кости, я потом вызову милицию. Скажем, что он вымогал деньги. Ну-ка, Мамонт, вытри сопли и займись нашим рэкетиром вплотную.
Затравленно покосившись на шефа, охранник наконец отлип от двери и сделал шажок вперед. Слишком неуверенный, слишком короткий шажок для его впечатляющего роста. Его ноздри уже не раздувались и были не черными, а ярко-красными.
– Вы бы не вмешивались, ребятишки, – сказал Реутов охранникам. – Я хочу побеседовать с этим слизнем с глазу на глаз, только и всего. Не ищите приключений на свои задницы.
– Кто слизень? – запальчиво выкрикнул Нишарин неожиданно прорезавшимся тинейджерским дискантом. – Ну же, возьмите его, болваны! Мне надоело его присутствие.
Сериков хотел было спустить курок, но не решился. Зачем противнику знать, что на него направлен всего лишь пугач? Пусть даже способный продырявить кожу.
Мамонин, шмыгая окровавленным носом, снова шагнул вперед, уже решительней.
– Не вмешивайся, – повторил Реутов. – Лучше подожди за дверью. Потом благодарить будешь.
Набычившийся охранник сделал третий шаг.
– Считай, старый, тебе хана, – глухо произнес он. – Не возникал бы, мы б тебе просто морду начистили, и дело с концом.
– Что ж, приступайте, – вздохнул Реутов. – Чистите мне морду, раз вы такие неумолимые.
– Не-ет, – протянул Мамонин. – Теперь поздно. Теперь я тебя по частям разбирать стану. Досконально.
– Как в той песне будет, – добавил приободрившийся Сериков. – Фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь.
– Кулинар? – спросил у него прищурившийся Реутов.
Решив, что это самый подходящий момент для нападения, Мамонин ринулся на противника, как бы увлекаемый собственным выброшенным вперед кулаком. Перехватив руку охранника, Реутов вынудил его совершить нечто вроде неуклюжего пируэта, завершившегося весьма плачевно. В тот самый момент, когда Мамонин попытался освободиться от захвата, реутовский кулак дважды вонзился в его жирную печень, нанеся ей ущерб столь же непоправимый, как многолетние злоупотребления спиртными напитками. Не был оставлен без внимания и многострадальный нос охранника.
– Гад, – всхлипнул он, обнаружив, что стоит он уже не на ногах, а на карачках. Из его ноздрей хлестала кровь, рот был переполнен отвратительным коктейлем из желчи и желудочного сока, и если ему теперь чего-то хотелось, так это вовсе не продолжать схватку.
Неприятный сюрприз поджидал и Серикова, суетливо посылающего в Реутова пулю за пулей. Он ясно видел, как две из них попали в противника – одна в плечо, вторая в голову, – но это было все равно что швырять камешки в атакующего буйвола.
Перепрыгнув через стол, за которым понадеялся укрыться Сериков, Реутов мимоходом вышиб телефонную трубку из рук Нишарина, после чего его кулаки замелькали в воздухе. Кабинет наполнился сочными звуками ударов, как будто кто-то палкой по груде сырой глины колотил. Длилось это недолго, но в результате Сериков проломил спиной дверцы шкафа и съехал вниз, осыпаемый падающими с полок учебниками по летному делу, географическими атласами и моделями самолетов. В последнюю очередь на макушку Серикова обрушился бронзовый бюстик Циолковского, хранившийся в шкафу с незапамятных времен. Гудящая голова охранника свесилась на грудь и замерла. В принципе, Сериков мог бы встать и попытаться взять реванш, но такого желания у него не возникало. Он предпочитал сидеть на полу и притворяться чуть ли не мертвым, лишь бы не получить еще одну взбучку. С него было вполне достаточно.
Нишарин как раз извлек мобильник, чтобы звонить в милицию, когда очередь дошла до него самого. Реутов поймал его за лацканы пиджака и встряхнул так, что поток связных мыслей президента моментально оборвался. В последующие восемьдесят секунд происходило вот что: сбивая хозяина кабинета с ног, Реутов ловил его на лету, опять устанавливал вертикально и награждал новым ударом по корпусу. По истечении экзекуции Нишарин потерял всяческую ориентацию в пространстве и времени. В голове стоял непрекращающийся колокольный звон, внутренности превратились в кровавый фарш, смешанный с требухой и ливером, впечатавшееся в стенку ухо оттопырилось, как у прислушивающейся собаки.