другом серфинг-клуба. А как готовились к первой навигации! Жить на берегу такого моря, в таком краю, где купальный сезон начинается практически с первых дней мая, а заканчивается чуть ли не с последними днями осени, и не заниматься, просто абсурд! Андрюха накручивал себя всю дорогу. И когда вошел в приемную начальника строительства, почувствовал невероятную усталость. Присел на стул — перевести дух. Видя такое его состояние, секретарша некоторое время молча быстро стучала на машинке, ловко выдергивала испечатанные страницы, вставляла чистые. Когда же Андрюха малость пришел в себя, негромко сообщила:
— Если вы к Давиду Амирановичу, не ждите. Его сегодня не будет.
— А кто будет?
— Никого из руководства не будет. Все в райкоме на бюро.
Андрюха поднялся. Нет здесь, в райкоме разыщет, но сегодня же выяснит все. Сегодня же... Как же так? Общежитие еще и не заселено было, а ребята уже выгребали из полуподвала мусор, белили стены, красили полы — обживали помещение. Всю зиму возились. И на тебе — в одно прекрасное время приходят, а на двери висит другой замок и записочка! «Спортсменам зайти в вагончик участкового». Андрюха сразу же понял, что случилось.
Человек двадцать пять, все, кто был тогда с Андрюхой, пошли по указанному адресу. Окружили вагончик. Шумят. Иван Бондаренко вышел, этаким фертом стал.
— Если вы не прекратите галдеж...
Лучше бы он помолчал, дал бы людям высказаться. А в результате такого наслышался в свой адрес, что впечатлений теперь хватит надолго...
Разгоряченных после бюро Абуладзе, Руснака и Зенкина Андрюха увидел во дворе райкома через час своего сидения в засаде — в сквере напротив.
Разговаривали по дороге — в машине. Абуладзе, сидевший впереди молча, все поправлял очки, пока Андрюха горячо докладывал обстановку. Руснак тоже молчал, но его молчание почему-то не казалось таким отчужденным, как молчание начальника строительства, не раздражало, как сопение Зенкина.
— Ну и чего ты теперь хочешь добиться? — натянуто спросил наконец Абуладзе.
— Навигация только началась. И за это время нам удалось научить новому олимпийскому виду спорта почти полсотни человек. Причем не только уверенно стоять на парусной доске, но и «бегать» на дистанции.
— Придется, пока разбогатэем, потэрпэть, — вяло сказал Абуладзе. — Вот к осэни сдадим второе общэжитие, там и займешь полуподвальное помэщэние.
— Но это же несправедливо! — воскликнул Андрюха. — В конце концов непедагогично!
— Я строитэль, нэ учитэль, — отрезал Абуладзе.
— Как ваша фамилия? — негромко спросил Зенкин.
Андрюха покосился на него. Увидел в руках председателя постройкома записную книжку и карандаш.
— Колосов.
— Где работаете?
— Мастер в бригаде кровельщиков.
— Почему не на объекте? Кто вам позволил в рабочее время гулять?
— Я не гуляю.
— Как же вы не гуляете, если гуляете? — повысил голос Зенкин.
Руснак завозился, кашлянул.
— Я занят очень важным делом. Мне поручила бригада, коллектив спортсменов выяснить, намерено ли руководство оградить нас от посягательств участкового, — стараясь оставаться спокойным, сказал Андрюха.
— Я, Давид Амиранович, что-то не в курсе, — подал голос Руснак.
— Мы в твое отсутствие, Анатолий Максимович, этот вопрос рассматривали. Начальник милиции обратился с просьбой. Участковому тэсно в вагончике. Да и сам посуди, нэсолидно принимать граждан в вагончике.
— Вот именно! — снова заговорил Зенкин. — Вопрос решен, и пересматривать его никто не собирается. А с вами мы еще поговорим. Негоже решать личные вопросы в рабочее время!
— Извините! — взорвался Андрюха. — Я не личным занят, а... если хотите, вашей работой! Это ваше дело — заботиться о досуге строителей! Вы же до сего дня палец о палец не ударили, чтобы хоть чем-то занять людей. Имейте в виду, на очередной конференции мы спросим, в свою очередь, у вас, почему вы так плохо, то есть совсем не работаете!
— Да как ты... Как вы разговариваете со мной?! — захлебываясь, чуть ли не дискантом вопрошал Зенкин.
Руснак кашлянул. Абуладзе расхохотался.
Зенкин растерянно глянул на Руснака.
— Анатолий Максимович, вы, секретарь парткома, как на это посмотрите, а? Ну это вообще! Это ни в какие ворота...
— Да, что и говорить! Молодежь нынче зубастая, — легко высказался Руснак и, обратясь к Колосову, предложил: — Давай пока прервемся. Думаю, в кабинете у меня будет более подходящая обстановка.
Андрюха хотел было возразить, но тут машина остановилась.
— Приехали! — облегченно сказал Абуладзе.
Усадив Андрюху у окна, расхаживая по довольно просторному кабинету с множеством стульев вокруг длинного стола, Руснак вдруг спросил: — Так самый молодой, говоришь?
— Кто? Кого вы имеете в виду? — не понял Андрюха.
— Олимпийский вид... — без улыбки добавил Руснак.
— Самый... — Андрюха не спускал глаз с Руснака.
— Ну что ты меня буравишь взглядом? — воскликнул вдруг тот. — Вопрос решен! Неправильно решен, но пересматривать, Зенкин прав, дело негодное.
— Ну отчего же? Справедливость превыше всего, Анатолий Максимович!
— Разумеется, но...
— Никаких «но» быть не может! — перебил Руснака Андрюха.
— Дай же закончить! Не сбивай! Так вот... Вопрос решен неправильно, это так! Но коль его так решили, а решали не дураки, значит, иначе решить не могли, не имели возможности. Перерешить, коль нет иной возможности, значит, решить еще раз неправильно. Согласен?
— Что же делать? — Андрюха почувствовал, что Руснак понимает его, вроде бы даже помочь хочет.
— Надо найти другое помещение, как тебя?
— Андрей... Колосов Андрей!
— Есть у тебя какие-нибудь на этот счет соображения?
Андрей замялся.
— Вижу, есть. Выкладывай!
— Рыбацкий сарай в полкамня. На лето сгодится...
— Ну и славно! Лето там позанимаетесь, а к зиме полуподвал во втором общежитии отдадим.
— Э-э-э, нет! — сказал Андрюха занозисто. — Не надо! Дадите, мы его обживем, а его снова заберут! Под ЖКО или медпункт... Хватит!
— Логично! Можем забрать. И заберем наверняка, — согласился Руснак. — А что, если сарай?
— Чего сарай?
— Утеплить, отремонтировать крышу, провести паровое отопление...
— Денег взять негде. Зенкин не даст.
— Зачем же? Без денег