— Да, я знаю, но есть нечто странное. Я имею в виду, ты знаешь, у скольких из нас была успеваемость больше двух тысяч баллов?
Адам пожимает плечами, как будто мысль об этом не кажется ему удивительной. Но так и есть. Абсолютно удивительно.
— Послушай, мы не такие гении, как ты, — говорю я, показывая рукой вокруг комнаты. — Я не знаю, чем занималась эта группа, но я не настолько умная.
— Нет, ты умная, Хлоя. Ты такая же умная, как и любой другой из списка декана. Мы уже это обсуждали.
Разве? Боже, хотела бы я помнить об этом, потому что взгляд, которым он на меня смотрит, почти заставляет меня поверить, что это правда.
— Я знаю, что я не глупая. Но я не лучшая студентка. Я отставала в течение трёх лет, Адам. Не думаю, что даже три месяца дополнительных занятий с профессором Гарварда позволили бы мне набрать такие баллы, которые я получила.
— В этом году ты набрала 3,9 ГПА1.
Да? Ладно, сейчас это неважно. Я качаю головой, подходя ближе к нему.
— Слушай, если баллы не кажутся тебе странными, что по поводу доктора Киркпатрик?
— А что с ней? — спрашивает он, хмуро глядя на меня.
Возможно, я подобралась слишком близко. Я отхожу назад, внезапно почувствовав неловкость. Это как… не знаю. Всё, что я знаю — неправильно. Внезапно Адам начинает нервничать, перекладывает бумаги и проверяет свой телефон.
— Она контролировала нашу группу, — говорю я.
Он смотрит в окно, а затем снова на свой телефон, как будто у него абсолютно нет идей на этот счёт. Что за чёрт?
— Разве это совсем не кажется тебе странным? — спрашиваю я, надеясь получить хоть какую-то реакцию.
— Она была там, чтобы помогать нам техникой релаксации. Ослабление тревоги перед тестированием или что-то вроде. Я не думаю, что это странно.
Как только он произносит это, у меня случается проблеск памяти.
Доктор Киркпатрик во главе урока, спокойная и сосредоточенная. Она говорит нам глубоко дышать. Я закрываю глаза, повинуясь.
Здесь и сейчас Адам смотрит на меня с каменным выражением лица. Разве можно его винить? Заявляюсь с какой-то странной теорией, которую даже не могу подкрепить доказательствами. Я выгляжу, как законченный псих.
— Забудь, — говорю я. — Мне не надо было приходить сюда.
Я делаю шаг к двери, и челюсть Адама дергается. Почему я думала, что могу ему доверять? Из-за того, что питаю к нему нечто вроде гормональной озабоченности?
Чувствую себя полной дурой.
— Прости, что побеспокоила тебя, — говорю я, подходя к двери. В тот момент, когда мои пальцы сжимают дверную ручку, Адам встаёт со стула и двигается ко мне.
В его комнате примерно столько же квадратных метров, сколько в почтовой марке, поэтому, когда он встает передо мной, у меня не остаётся других путей, кроме как в его ванную или через открытую дверь. Поэтому я стою и жду, заставляя себя смотреть ему в глаза, потому что мы находимся настолько близко.
— Ты не побеспокоила меня, — говорит он, и его пальцы ложатся на мои плечи. Я впитываю его прикосновение. — Всё будет хорошо, Хлоя. С тобой всё будет хорошо.
Я качаю головой, потому что он ошибается. Весь мой мир перевёрнут с ног на голову, но сейчас, когда его руки на моих плечах, а его запах витает вокруг меня, мне наплевать.
И в этом нет ничего нормального.
Глава 13
Доктор Киркпатрик сидит в бледно-зелёном кресле, на лице выработанное выражение безмятежности. Она потратила годы учёбы, тренируясь находить признаки обмана. Прикинув, я понимаю, что мои шансы пройти через это, не выдав себя, равны одному на миллиард, но выбора нет. Единственная зацепка во всём этом дерьме сидит напротив меня, и я не уйду из этого кабинета, пока она мне кое-что не расскажет.
На этот раз она ждёт десять минут, прежде чем начать говорить. Возможно, сегодня она хочет, чтобы я немного поволновалась.
— Так как проходят твои занятия?
Занятия? О, чёрт. Я мысленно возвращаюсь в нашу последнюю встречу, вспоминая её небольшое задание. Альбомы с вырезками.
— Думаю, это помогло.
Я лгу, прощупывая почву. Учитывая, как сузились её глаза, могу сказать, что эта почва похожа на болото.
— Не могла бы ты немного рассказать мне об этом?
— Ну, если честно, детали в старых альбомах чувствовались более настоящими. — Надеюсь, эта крупица правды поможет ей принять мои следующие выводы. — Но простое просматривание новых фотографий дало мне лучшую перспективу.
— Перспективу?
— Да. — Я качаю головой вперёд-назад, словно подыскиваю слово. — Как будто у меня лучше получается вспоминать прошлое.
— Хорошо. — Странно, но, кажется, это её успокаивает. — Какие чувства у тебя возникают, когда ты вспоминаешь моменты прошлого более чётко?
Я распрямляю плечи и пристально смотрю ей в глаза.
— Я чувствую, что скучаю по Джулиен.
Она вздрагивает.
И быстро прячет это, скрывает за спокойной улыбкой. Но на гладком фасаде есть маленькая трещинка, я вижу её. Едва заметная дрожь напряжения на её лице проходит через меня, как ледяное лезвие. Я сопротивляюсь, стараюсь выглядеть спокойно, удерживая руки на коленях.
— Вы же помните Джулиен? — спрашиваю я. — Из нашей учебной группы.
Она улыбается, но я вижу, что ей некомфортно. Может быть, даже грустно. Видимо, даже обученные врачи не могут избежать сжатой челюсти и натянутой улыбки, выдающих обычных людей.
— Кажется, я помню Джулиен, — мягко отвечает она. — Ты же знаешь, моё время с вашей группой было очень ограниченно. Порой всего несколько минут. К сожалению, у меня не было возможности хорошо узнать тебя, как индивидуальность.
Это что, извинения? Звучит как извинения. И, теребя ручку, она выглядит виновато.
О боже, Мэгги была права. Что-то произошло с Джулиен, и доктор Киркпатрик знает, что именно.
— Мне кажется, Джулиен не хотела переезжать в Калифорнию, — говорю я, не успевая остановить себя.
— Иногда семьи принимают решения, которые огорчают кого-то из членов семьи.
— Возможно. Или, возможно, никто из них не хотел уезжать.
На этот раз нельзя не заметить, как бледнеют её щеки. Она нервничает. Быть может, даже напугана.
— В этом нет никакого смысла. — Прикусываю губу, прежде чем осуждение, которое я чувствую, проступит на лице. — Миллеры всегда жили здесь. Мистер Миллер состоял в Торговой палате. И Джулиен нравилось здесь. Всем им нравилось. А теперь она просто уехала.
Доктор Киркпатрик распрямляет и снова скрещивает ноги, затем смотрит вниз на свои записи.
— Знаешь, Хлоя, я верю, что наши жизни должны быть рассмотрены и исследованы, пока мы не достигнем хотя бы частичного понимания.