Читать интересную книгу Летучая мышь - Дерек Картун

— Пожалуй, да. Если не сбреет усы и не изменит прическу.

— Покажу вам снимки, сделанные нашими сыщиками. Может, опознаете кого-нибудь, — прикрыв деликатно рот ладонью, Баум поковырял в зубах зубочисткой, — Хорошо бы установить связь автошколы Марсо с "Луной" и выйти на того, кто стоит за их спинами. Плясать мы должны от этой печки…

— Мне придется слетать на денек в Германию и на денек в Лондон, сказал я.

— Ничего не имею против, мы пока постараемся отыскать дом. И наведем справки в алжирском землячестве.

Принесли великолепный рокфор — он мгновенно исчез.

— Только не возвращайтесь самолетом — в аэропорту жесткий контроль, посоветовал Баум, доедая сыр, — Лучше всего через Бельгию по шоссе. Номер 365, пропускной пункт в Эргюлине. Там у вас проблем не будет, — он записал что-то в блокнот.

— Может оказаться полезным Шаван? — спросил я, — Как вы думаете? Ведь он был связан с Артуняном.

— Этот тип всегда полезен, когда нужно связаться с преступным миром. Но у вас другой случай. Знаете, в вашем деле я бы и родной бабушке не доверился.

— Так вы ему не доверяете?

— Никому я не доверяю, в том числе и вам. Профессиональная привычка. А что касается Альбера Шавана — и в полиции у него немало друзей, и в преступном мире. И те, и другие с ним считаются, даже уважают. Такие посредники существуют повсюду. Но есть одна тонкость — его собственный бизнес не совсем легален. Он сам из мафии и, стало быть, уязвим. И управляем. Неспроста вас взяли в оборот у самого его порога. Откуда узнали, что вы к нему собрались?

Я припомнил чернокожего охранника у входа в заведение Шавана — как он приплясывал от холода в своем длинном не по росту плаще. И двух молчаливых подручных с напомаженными волосами. Та ещё публика…

— Кстати, — прервал мои воспоминания Баум, — Кто такой Брансон?

— Расскажу, когда вернусь, — пообещал я.

— Мы заодно проверили и Робертона, — сказал Баум, — Таков порядок. Может, вам это интересно — он состоял в "Союзе молодых коммунистов", когда учился в лицее в Гренобле. Был членом троцкистской ячейки в Сорбонне. Теперь подвизается в крайне правой экстремистской националистической группе "Аксьон де ля Франс". Странные политические метания и довольно проворные для человека его лет — ему под сорок. Так не забудьте мне рассказать о Брансоне…

Сообщение о взрыве появилось в первых выпусках "Франс Суар" и "Монд" хорошо хоть, не на первых полосах. Я и так причинил Изабел множество хлопот — не хватало еще, чтобы газеты подняли шумиху. К счастью, репортеры пока не связали событие с английским посольством: просто взрыв в квартире по неизвестной причине, пострадавших нет.

— Тебе обязательно писать об этом? — спросил я Артура, когда мы встретились в его любимом баре.

— Конечно. "Рейтер" не может обойти этот случай, ведь Изабел английская подданная. Полиция утверждает, что была использована пластиковая бомба и, стало быть, это попытка убийства. Изабел все утро допрашивал полицейский инспектор. Такого не скроешь.

— Ну хоть смягчи как-нибудь, Артур, — попросил я.

— Попробую. Но боюсь оказаться в дураках: если не будет других новостей, то все газеты по обе стороны Ламанша распишут этот взрыв.

— О Господи, этого только не хватало!

Артур решил переменить тему:

— Как тебе Таллар? Какие у него были мотивы для встречи?

— Встреча прошла с пользой для меня, — сказал я, — Получил от него координаты одного любопытного парня в Кельне…

— Поедешь в Кельн?

— Завтра же. Оттуда в Лондон. Вернусь через пару дней. А насчет мотивов Таллара — у него их попросту нет. Мотивы есть у "нашей партии". У этой дамы все есть — мнения, познания и прочее. Таллар сам по себе не существует, он просто инструмент для исполнения пожеланий "нашей партии".

Вечером того же дня Изабел принесла то, что осталось от моих пожитков, в грязноватую гостиницу на Левом берегу. Бритвенный прибор уцелел, но весь оказался забит пылью.

— Остаться не могу, — сказала Изабел, — Меня ждет подруга. Поживу у нее, пока не уладится с моим жильем. Береги себя, милый.

Мы поцеловались, как всегда, нежно и она ушла.

Я достал из кармана бумаги, которые получил от Таллара. На одной странице — биография Иоханнеса Мюллера, на трех — материалы суда, в том числе множество подробностей о том, как жестоко он обращался с заключенными. И, наконец, указания, как обращаться с ним самим. Если попробует уклониться от беседы, проявить жестокость — это помогает. Он зациклен на двух вещах: страшится Божьего суда и уверен, будто стал жертвой судебной ошибки. Можно сказать, что меня прислал Рейналь. Можно предложить похлопотать за него — за Мюллера, то есть — перед международным судом. Естественно, на самом деле этого делать не следует.

Я обдумал прочитанное и позвонил Артуру. Позже он перезвонил мне и сообщил то, о чем я его просил: имена всех членов Международного суда в Гааге.

ГЛАВА 19

Из отеля в Кельне я позвонил нашему сотруднику в Берлин и попросил перезвонить мне по спецлинии. Спустя полчаса он уже знал, что именно интересует меня в Целендорфе. Кельн был весь укутан снегом, шпили знаменитого собора вонзались в серое декабрьское небо, будто два черных пальца. Мимо с грохотом и звоном проносились трамваи, пешеходы осторожно двигались по скользкому тротуару. Таксисты заламывали несусветные цены, так что портье никак не мог с ними договориться. Какой-то коротышка с военной выправкой вышел из отеля следом за мной и тоже остановился на тротуаре. Его появление сильно меня озадачило — я приметил этого человека ещё в самолете, он сидел тремя рядами позади меня. Я кивнул ему, но он никак не отозвался. Тут как раз два такси остановились одновременно, и портье распахнул дверцу первого, приглашая меня.

— Куда вам ехать? — спросил он. Я назвал адрес.

— Леопольдштрассе тридцать четыре, шнелль! — громко повторил он, обращаясь к водителю. Коротышка остался на тротуаре — второе такси было наготове. Отъезжая, я услышал, как позади хлопнула дверца.

Решившись проверить мой убогий немецкий, я спросил:

— Что это за район, куда мы едем?

К моему удивлению, таксист понял вопрос.

— Поганое место. Худшее в Кельне. Преступлений много, не всякий возьмется туда пассажира везти. Вам-то туда зачем?

— Одного человека надо повидать.

Мы миновали грандиозное здание выставочного центра "Мессе Халле" и теперь двигались вдоль бесконечной фабричной стены. Вбок уходили ряды однообразных жилых домов, кое-где мелькали желтые огни дешевых забегаловок. Номер тридцать четыре по Леопольдштрассе оказался как все — из красного кирпича, с квадратными окнами и ступенчатой крышей. Снег кое-как припорошил мусорные баки вдоль тротуара, кучу какого-то тряпья и старое велосипедное колесо. Двое парней в клетчатых куртках стояли на ступеньках подъезда физиономии у них были неприветливые. Я спросил того, который показался посимпатичнее:

— Иоханнес Мюллер здесь живет?

— Ich weisse nicht — не знаю, — процедил он сквозь зубы.

— Может вы знаете? — повернулся я к его приятелю.

— Der Alte im dritten Stock hinten — старик с третьего этажа. — Оба снова уставились на унылый пейзаж.

Шагнув в подъезд, я очутился во мраке. Воняло мочой, кошками, дезинфекцией, из-под каждой двери тянуло вареной капустой — безошибочная примета нищеты в Германии, в каждой стране она своя. Правда, ступеньки вымыты чисто. На третьем этаже из четырех дверей — ни одной дверной таблички — я выбрал первую попавшуюся и, за неимением звонка, постучал. Из квартиры донеслось какое-то шарканье и затихло. Кто-то притаился за дверью, не решаясь отворить. Я постучал посильнее — кулаком. На сей раз ответом был металлический лязг — отложили крюк, дверь приоткрылась чуть-чуть, меня обдало запахом пота и несвежего белья. Я разглядел седую голову не выше четырех футов от пола — неведомое существо молча уставилось на меня.

— Господин Мюллер здесь живет?

— Neben an — рядом! — Дверь захлопнулась, слышно было, как крюк водрузили на место. Я тут же постучался в соседнюю дверь и услышал шаги.

— Wer ist da — кто там? — голос старческий, хриплый и слабый.

— Я к вам, господин Мюллер.

— Зачем?

— По вашему делу. Рейналь меня прислал.

Дверь отворилась, меня впустили в полутемную прихожую. Мюллер пригласил: "Kommen Sie herein" — и сам прошел вперед.

Комната была почти пустая и очень чистая. В углу топилась изразцовая печь, но тепла почти не давала. Возле печи стояла узкая кровать, напротив кухонный шкаф, газовая плита, на ней — кастрюли. Большой квадратный стол, занимавший всю середину комнаты, завален какими-то папками, связками бумаг — только небольшая территория свободна: здесь, очевидно, Мюллер писал. Я увидел исписанный мелким почерком лист и толстый справочник — он был раскрыт, страницы придавлены тяжелым распятием. Хозяин кивком указал мне на стул, сам сел на другой.